Антон Леонтьев - Трудно быть солнцем
– Елена Карловна, чего это вы шныряете по дворцу? Это комната моей дочери!
– Я… Мне хотелось бы увидеть вашу дочь, у нее в последний раз был такой болезненный вид. Как у нее дела?
Никифор пролаял:
– Все в полном порядке, милостивая государыня! Благодарю за ваш интерес, а теперь покорнейше прошу покинуть апартаменты!
– Никифор, хватит ломать комедию, – произнесла я строгим тоном. – Мне все известно! Что с Настенькой, где она? Если не скажете мне правду, я намекну следователю из Петербурга, что вы, вполне возможно, знаете об убийстве княгини Шаховской больше, нежели утверждаете.
Дворецкий побледнел, канделябр задрожал в его руке, однако это длилось несколько мгновений. Затем, снова взяв себя в руки, он ответил с нескрываемым презрением ко мне:
– Ничего вам не известно, госпожа Олянич! Настенька утомилась, эти убийства произвели на нее гнетущее впечатление, и, приняв любезное приглашение его сиятельства князя Феликса Александровича, я отослал ее в подмосковное имение.
Складно врет, подумала я. Но что-то тут не сходится. Настеньку явно убрали из дворца как свидетельницу чего-то. Но что может знать глупышка? В чем она может быть замешана?
Так и не добившись от чопорного дворецкого новой информации, я была вынуждена уйти прочь. Он проводил меня, следуя по пятам, до парка, где Арсений Поликарпович как раз прощался с князем. Мы покинули дворец.
– Ну и какое впечатление произвел на вас наш сюзерен? – спросила я Уссольцева.
Арсений Поликарпович, погладив усики, ответил:
– Таких типов много в столице. Растленные, богатые, думают, что для них не существует законов. Князь занятная личность и, как мне кажется, прирожденный преступник.
– Абсолютно верная характеристика! – сказала я, поражаясь откровенности Арсения Поликарповича. Затем я поведала ему о своем небольшом открытии касаемо лилии и эдельвейса, не забыв упомянуть и о том, что Настенька под благовидным предлогом отослана из Староникольска.
– Вы просто умница, – сказал мне Арсений Поликарпович. – Я тоже заметил эти цветы и сразу понял, что убийца взял их из сада Святогорских. Но о чем это свидетельствует, уважаемая Елена Карловна? О том, что монстр имеет доступ в парк? Возможно, что да. Но при желании в парк можно пробраться, если перелезть через ограду. Во всяком случае, это весьма занятно. А что касается дочери дворецкого… Я не думаю, что это каким-то образом связано с убийствами. Скорее всего, отец и в самом деле заботится о безопасности дочери, и за это ему честь и хвала!
Я несколько обиженно посмотрела на Арсения Поликарповича. Почему он не хочет воспринимать всерьез мои изыскания? Настенька, я была уверена, связана со всем происходящим, и я докажу это! Но каким образом?
Шли дни, которые, как опадающие сентябрьские листья, пролетали один за другим в цветном хороводе. Убийца выждал достаточно долгое время, а затем снова нанес удар. Его новой жертвой, чье тело было обнаружено третьего сентября, была Серафима Никитична Грач.
Серафима Никитична Грач являлась одновременно позором и гордостью нашего Староникольска – в зависимости от того, кто и в каких тонах говорил о ней.
Ей было лет под сорок, она отличалась изысканной моложавой красотой, заказывала туалеты в Петрограде и Париже, содержала арабских лошадей и завела первый в городе автомобиль.
Помимо всего этого Серафима Никитична являлась владелицей единственного в Староникольске дома терпимости. Она не скрывала этого, как не скрывала и того, что жила по большей части за счет дивидендов, которые давало это увеселительное заведение. Располагался bordelle на окраине Староникольска, в старинном особняке, который ранее планировалось отвести под мой музей. Однако Серафима Никитична, дав нужному чиновнику в мэрии взятку, сумела наложить свою лапку на особняк. Она устроила там вертеп, а я была вынуждена еще несколько лет скитаться.
Весть о ее смерти застала всех врасплох. Рано утром ее обнаружили в ее же собственной квартире, расположенной на последнем этаже этого здания, удушенной. Новость, как пламя, раздуваемое ветром, разнеслась по Староникольску. Еще одна убита цветочным монстром!
Арсений Поликарпович позвонил мне около половины восьмого и сообщил об этом. Я еще находилась в постели, так как немного простыла, однако, невзирая на недомогание, немедленно собралась и отправилась прямиком к борделю мадам Грач.
Около него толпились любопытные, которых к входу не допускала полиция. Я слышала обрывки разговоров:
– Вот ей-то поделом, за все ее прегрешения… – На ее груди была орхидея… – А правда, что она была полностью обнаженной?
Я, не обращая внимания на досужие разговоры, подошла к входу. Арсений Поликарпович уже ждал меня. Он, облаченный в серый костюм, был немного бледен.
– Убийца снова принялся за свое, – сказал он. – Я уже осмотрел место преступления, но пойдемте, я вам все покажу.
Я вступила под сень дома терпимости. Не могу сказать, что ни разу не была в нем, я несколько раз приходила сюда убеждать Серафиму Никитичну поступить по совести и отдать мне здание – со своими деньгами она могла позволить себе любой другой особняк. Она, нагло поиздевавшись надо мной, грубо ответила отказом. Еще несколько раз я приходила сюда, чтобы убедить девушек бросить это позорное занятие, что также вызывало гнев мадам Грач.
Однако мои визиты не увенчались успехом. Ни одна из девушек, которая работала в данном заведении, не захотела бросить эту позорную работу.
В этот раз все было по-другому. Я прошла в холл, обставленный в пурпурно-красных тонах. Стены украшали дешевые репродукции малоприличных картин на мифологические темы: сатиры, нимфы, наяды, кентавры…
Серафима Никитична никогда не отличалась наличием вкуса. Деньги она начала зарабатывать как содержанка богатого промышленника, переехала вместе с ним в Санкт-Петербург, долго путешествовала по заграницам, сменила дюжину или около этого любовников. Один из ее старичков завещал ей весьма крупную сумму денег, получив ее, мадам Грач организовала в Староникольске дом терпимости. Отчасти она сделала это, чтобы зарабатывать деньги (и это приносило неплохую прибыль, многие из мужчин наведывались к ней!). Однако при этом, как я понимала, Серафима Никитична, никогда не любившая наш городок, сделала это нарочно, чтобы позлить матрон Староникольска и бросить, таким образом, вызов общественному мнению.
Такая она была, мадам Грач, ставшая третьей жертвой таинственного «цветочного убийцы».
Девушки, облаченные во фривольные наряды, испуганно жались к колоннам из фальшивого зеленого мрамора, взирая на тех, кто входил и выходил. Мне было жаль эти растленные и невинные создания. Они сами не понимают, куда попали. И теперь, размышляя об их дальнейшей судьбе, я подумала, что убийца по большому счету оказал городу благодеяние, лишив жизни Серафиму Никитичну. Но убийство всегда остается убийством, вне зависимости от личности жертвы. Это тягчайшее преступление, которое должно быть наказано соответствующим образом.
Я впервые оказалась в личных покоях Серафимы Никитичны, которые располагались на втором этаже особняка. В отличие от, так сказать, рабочих помещений, они были обставлены с бездной вкуса. Я удивленно осмотрелась. Стены украшали картины знаменитых художников, спокойные тона обоев, никакого дешевого и крикливо-вульгарного вкуса, столь характерного для первого этажа.
– Проходите, Елена Карловна, – сказал Арсений Поликарпович. Он находился в будуаре.
Я, опасливо оглядываясь по сторонам, прошла внутрь. Тело жертвы находилось на кровати, точнее, свешивалось через край. Рыжие крашеные волосы Серафимы Никитичны, разметавшись, касались персидского ковра. Бедняжка была облачена в красивую, цвета морской волны, ночную рубашку из тончайшего шелка с богатой вышивкой. Я не могла бы сказать, что особенно горевала по поводу утраты, постигшей наш городок. Все же смерть содержательницы борделя не так ужасна….
В то же время мне было жаль мадам Грач, которая стала жертвой убийства. Однако, как я понимала, она отчасти сама виновата в том, что произошло. Убийца намеренно остановил на ней свой выбор. Он уничтожал известных дам в Староникольске, а Серафима Никитична, и это не подлежит ни малейшему сомнению, была именно такой особой.
– Смерть наступила около полуночи, – сказал седой доктор, который как раз осматривал тело. – Таким образом, Серафима Никитична мертва от восьми до девяти часов.
Мой взгляд был прикован к черному шарфу с изображением орхидеи, который обвивал тонкую шею Серафимы Никитичны. На кровати, на смятой постели, лежала увядшая орхидея тигровой окраски. Теперь я знала наверняка – этот цветок был сорван в оранжереях князей Святогорских. Только у них в Староникольске произрастали эти экзотические и дорогие цветы.
– А письмо, есть ли письмо? – спросила я, стараясь не глядеть на мертвое тело. Арсений Поликарпович показал на изящный секретер орехового дерева, где покойная хранила бумаги. Поверх всех прочих документов лежал распечатанный конверт со смертоносным посланием. Я с любопытством уставилась на новое стихотворное предупреждение о грядущей смерти.
