Лариса Соболева - Остатки былой роскоши
– Это я, – отозвалась Яна. – Посмотрите, я принесла тут...
– Мне ничего не надо, – оборвала ее Зина.
– Как – не надо? Что значит – не надо? – затрещала Яна за забором. – Я принесла молоко. Женщина заказывала. Алевтиной ее зовут. Пропадет же! Мы ж другим отказали из-за вас! Ничего не знаю, берите молоко и платите!
Имя Алевтины подействовало. Так научил Степа – назвать имя жены Ежова: мол, она заказала молоко, тогда ворота обязательно откроют, чтобы быстрее спровадить молочницу. Для похитителей, учил Степа, всякий шум нежелателен. И точно, Зина спустилась с террасы, приоткрыла ворота. В щели она увидела миловидное личико улыбающейся девушки, которая неожиданно протянула баллон молока в щель прямо ей под нос. Зина растерянно взяла баллон, но девушка напомнила:
– А деньги? Бабушка говорила, что деньги сразу дадите.
– Хорошо, сейчас... – недовольно буркнула Зина и хотела было закрыть ворота.
Но в следующий миг она выпустила баллон из рук, он разбился, а ее свалили с ног. Зина закричала, и почти сразу в доме раздался выстрел. Степа и Толик ринулись в дом, нашли на полу Рощина, корчившегося от боли. Ему помогли подняться.
– Вот тебе и бронежилет, – едва выговорил он, задыхаясь и расстегивая рубашку. – Черт, неужели удар пули такой сильный?
– Зато цел остался, – успокоил Степа. – Где Ежов?
– Выпрыгнул в окно, – ответил Ким. – Я услышал шум во дворе, понял, что это вы, бросился задержать Ежова, а у него пистолет. Он меня оттолкнул, взобрался на подоконник и выстрелил, когда я поднялся на ноги...
Степа прыгнул к окну, но в это время автомобиль Ежова пронесся мимо. В сердцах оперативник сплюнул. Это же надо так глупо действовать: ни один человек не остался на улице, все набросились на Туркину и понеслись в дом!
Валентин Захарович предусмотрительно оставил машину снаружи. Шестое чувство подсказало держать автомобиль наготове. Миновав охранный пост, Ежов выехал на трассу и лепетал, словно разговаривал с оппонентом:
– Это все Зинка... Я ни при чем... Все она... Ей принадлежит идея украсть мальчишку, пусть и отвечает сама. Я выкручусь. Завтра вызову прессу, расскажу, какие они все сволочи. Зинка в сговоре с мэром, он сдвинулся, я докажу. С некоторыми из думы я уже переговорил, они на моей стороне, ничего, сагитируют других. Внести разлад в стройные ряды противника – как нечего делать, пообещай только горы благ. А «Грани»? Суки, ведь будут размахивать этой желтухой... Буду стоять железно: напечатали фальшивку, заказ коммунистов, фотомонтаж. Ничего, еще повоюем!
Главное, что теперь он не боялся покойника. Ким – живой человек, а человека всегда можно нейтрализовать. Допустил глупость, стреляя в Рощина. Вдруг убил? Как же с этим быть? Есть еще вариант. Отрицать абсолютно все: не был, не участвовал, не знает, не видел. Раньше срабатывало. Да, именно так: отрицать! И никто не посмеет его тронуть, он персона неприкосновенная. От кого надо – откупится... Только чем откупаться? Деньги стащил Рощин. Но не все же! Есть действующие предприятия. Три аптеки, таксопарк, бензоколонка в черте города, которую Рощин не взорвет, не станет же он губить людей. Еще два магазина – один, кстати, принадлежал когда-то Рощину. Да, Ежов небедный человек. И Валентин Захарович расхохотался и снова заговорил вслух:
– Что, господа, думаете меня прижать? Кишка тонка! В вас кипит злоба профанов, вы пыжитесь, а я все равно выкручусь. А знаете почему? Потому что у вас ничего нет на меня. Я сначала испугался, сильно испугался, а сейчас не боюсь. Вы потому и разыграли комедию – по-другому меня вам было не достать. Жаль, я не понял этого раньше. Вы никто! Если попадетесь, то надолго застрянете за колючей проволокой. Уж я постараюсь предоставить вам нары. А я не бываю поверженным.
Ежов мчался домой, намереваясь для начала поспать хотя бы часа три, чтобы после вызвать помощников и приготовиться к атаке. К счастью, много есть людей не заинтересованных, чтобы Ежов потерял власть. Это большая сила.
С Зиночкой случилась истерика. Они пережидали, когда совесть города исчерпает запас ругательств и выбьется из сил, отбиваясь от мужчин. Дождались, Туркина сникла, и на нее надели наручники. Правда, раньше Зины из сил выбились Наум и Аркаша, державшие ее за руки. Теперь Рощин находился на ее месте в кресле, а она сидела на стуле перед ним, Аркаша стоял позади Зиночки. Остальные обыскивали дачу.
– Где мой сын? – спросил Ким.
– Не получишь ты его, – яростно прошипела она.
В это время с чердака спустился Наум, а из подвала поднялся Толик, оба сообщили, что мальчика нет. Вернулись Яна и Степа, они обследовали двор, гараж и баню и тоже не нашли ребенка. Рощин оставался на удивление спокойным. Казалось, его не выведет из состояния равновесия даже всемирный потоп или нашествие космических пришельцев. Степу, честно сказать, Ким немного разочаровал, он представлял его несколько иным – эксцентричным, реактивным, темпераментным. Тем временем Рощин встал:
– Едем в город, раз здесь нет сына.
Посадка в авто напоминала утрамбовку. Самый крупный, Иволгин, сел к водителю, остальным предстояло разместиться сзади. Яну Степа взял на руки. Худой Наум полулежал боком, дабы больше досталось места нехуденькой Туркиной. Рощин впихнул ее к Науму и сел сам тоже боком. За пределами ограды Степа развязал сторожу только руки, от остальных веревок тот был в состоянии освободиться сам. Сумку с молоком и деньги отдали бабке, та дунула прочь, перескакивая ухабы и выбоины на дороге, как кенгуру. Толик вырулил на трассу, и очень скоро они достигли города.
Зина насторожилась, когда Рощин попросил подъехать к ее дому, и совсем растерялась, когда он снял с нее наручники, вышел и сказал, держась за дверцу:
– Выходи, Туркина. Иди домой.
Нет, она не поняла, почему ее отпускают, а не пытают в темном и сыром подполе. А вдруг это хитрая уловка? Зина не двигалась.
– Выметайся же, Туркина, – повторил Рощин. – И поскорей.
Зиночка, опасливо оглядев всех, вышла, встала перед Рощиным, ожидая какой-нибудь каверзы. Ким слегка оттолкнул ее, сел в машину, захлопнул дверцу. Сделав круг вокруг Зины, автомобиль остановился. Она приготовилась, что сейчас по ней пройдутся автоматной очередью, но опустилось стекло, и в окошко выглянул Рощин.
– Значит, ты не хочешь отдать мне сына? – спросил он все так же спокойно. – Ладно. Помнишь, я предупреждал, что у меня в запасе есть бомба? Зина, после нее ты не поднимешься. Предлагаю сделку: ты мне – сына, я – оставлю тебя в покое. – Пауза. Рощин ждал. А Зина из ненависти и упрямства не шла на мировую. – Как хочешь. Ты выбрала, не я. Учти, если с Кимом что-нибудь случится, я поступлю так же с твоей дочерью. Один к одному, помни об этом.
Машина уехала. Зина тяжелой походкой старухи вошла в подъезд своего дома. Стоило ей скрыться в подъезде, как автомобиль вернулся. Наум достал какой-то аппарат, выдвинул антенну...
– Что так поздно? – спросил недовольно муж Зины.
– В район ездили... – послышался из динамика голос Туркиной.
– По дороге сломались... – дополнил муж с иронией.
– Нет, не сломались. Там была большая разборка... но это неинтересно.
– А это что? – зашуршала газета. – Я требую объяснений.
– Мои враги не дремлют, ты же знаешь, сколько у меня завистников. Я очень устала и хочу спать, извини. Мы завтра поговорим. – Пауза. Шаги. Шорохи. Тишина. И вдруг снова раздался голос Зины – глухой, злобный: – Меня так просто не возьмешь, Рощин. Мы с тобой разделались в прошлый раз, разделаемся и сейчас.
Ким достал телефон, набрал номер и отдал приказ:
– Начинайте с трех часов ночи.
9
Вот и наступила пятница, двадцатое мая. Ежов вскочил с постели бодрым, правда, почему-то никак не мог унять дрожь в руках – предметы выпадали. Алька по сему поводу язвила, стерва. Впрочем, понятна дрожь в теле, ведь сегодня последний день, назначенный Рощиным. Немного болела голова, Ежов плохо соображал, выпил таблетку.
Неспокойно он себя чувствовал, несмотря на внешнюю браваду. Несколько раз брался за телефон, думал позвонить Зине, но, вспоминая прошедший вечер, бросал трубку. Зина же осталась один на один с сообщниками Рощина, Ежов ее бросил. «Нестрашно, выстоит», – уговаривал себя Валентин Захарович. А он, возможно, убил Рощина. От этой мысли было не по себе. Слово «убийца» звучит неприятно, хотя так его частенько называют в городе. Вообще-то лучше стать убийцей, чем трупом. Кстати, списать можно на состояние аффекта, ведь любой человек выстрелит, увидев перед собой покойника. «Только бы пережить сегодняшний день», – думал Ежов.
Он вышел из дома, открыл гараж, залез в «Фольксваген» и решительно направился к зданию администрации, намереваясь дать бой всем, кто станет на его пути. Главное – напор. Напор и наглость. Затыкать пасти, не давать говорить. Это действенный способ, людишки теряются, а рабская суть с незапамятных времен заставляет их пригибать шею. И Ежов наденет на них ярмо, он всех подавит, продолжал он уговаривать себя.
