Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции
Пролетка была сильно помята. Кожаный верх в нескольких местах зиял дырами со свисавшими по краям клочьями, но колеса почти не пострадали, хотя экипаж стоял слегка перекосившись, из-за того, видно, что от удара погнулись рессоры. Обшивка сиденья намокла от воды и почернела, и на набережной скопилась приличная лужа, в которую продолжали сбегать бойкие ручейки с верха и пола пролетки.
Венгр находился внутри, а не на козлах, что, видимо, и удивило Лямпе, отправившего адъютанта за Тартищевым. Уткнувшись неестественно вывернутой темной головой в угол экипажа, он сжимал в руках обрывок вожжей. Прежде красивое лицо побелело, глаза под приспущенными веками закатились под лоб, так что виднелись одни белки, а в открытый рот набился песок. На лбу справа виднелся огромный кровоподтек, а на нижней челюсти — изрядная ссадина.
Тартищев отошел от пролетки и, окинув хмурым взглядом сначала Лямпе, затем Ольховского, снял фуражку. Потянул было ладонь к затылку, хмыкнул с досадой и спросил:
— Что случилось?
Лямпе молча кивнул на откос, с которого, судя по колее, пролетка съехала в воду… Один из зевак держался за деревянный, потемневший от времени столбик, к которому возчики обычно привязывают своих лошадей. Столбик почти вывернуло из земли, а на его поверхности ясно виднелось светло-желтое, цвета свежеспиленной древесины пятно.
— В этом месте пролетка налетела на столб, — пояснил с явной неохотой Лямпе. — Разгон сильный был, катилась вниз — будь здоров! — Он криво усмехнулся. — О воду ее тоже садануло прилично, но парня, слава богу, не выбросило. А то ищи его, свищи потом в порогах!
— Дерево внутри сухое, значит, случилось это после дождя, — подошел к ним Ольховский. — Где-то после полуночи или чуть позже.
— Вы абсолютно правы, Бронислав Карлович, — вежливо согласился с ним Тартищев, — в пятом часу утра он был еще жив-здоров, это нам доподлинно известно. — Он искоса посмотрел на Алексея и тут же вновь перевел взгляд на Лямпе и Ольховского. — Честно сказать, ума не приложу, когда он успел себе шею свернуть? — Он повернулся к Корнееву. — Сколько на твоих?
— Коляска, видно, сразу воды набрала, а то бы ее дальше снесло, — сказал Корнеев, вытаскивая карманный хронометр, и посмотрел на него. — Сейчас без четверти час… Почти пять часов прошло, как мы его упустили.
— Во сколько его обнаружили? — спросил Тартищев и проследил внимательным взглядом, как жандармы вытаскивают труп из пролетки.
— В десять утра сюда рыбаки пришли, смотрят — из-под воды верх коляски торчит, — пояснил Лямпе и подошел к краю деревянной набережной. Внизу билась о камни желтая вода, выбрасывая на берег разлохмаченную щепу, куски коры и грязно-бурую пену. — Вон в том месте… — Он протянул руку в направлении темного пятна, проступившего сквозь толщу мутной воды. — Позвали городового, а в это время один из агентов Бронислава Карловича, — кивнул он на Ольховского, — проезжал мимо… Нашел неподалеку на барже лебедку, пролетку кое-как вытащили, а в ней труп… — Он с сожалением посмотрел на мертвое тело. — Какой красавец был! Я его в цирке видел…
— Красавец, нечего сказать! — проворчал Тартищев.
— Верно, пьян был, — буркнул агент охранки, который первым прибыл на место происшествия. — Только интересно, куда лошадь подевалась? Оглобли переломаны, постромки оборваны. Или отнесло ее, а может, выплыла?.. Но после такого удара… — Он покачал головой, видно, не слишком веря, что лошадь осталась жива.
Жандарм, который вытирал голову полотенцем, подошел к ним и так громко отхаркался в воду, что все повернулись к нему.
— Песку наглотался, — пояснил он и вновь сплюнул. — Меньше, чем покойник, но тоже досталось.
— Может, и пьян, — отозвался от трупа Олябьев. — Разве трезвый с подобного откоса поедет?
А пьяному и море по колено!
— Пьяный! Как бы не так! — возмутился Лямпе. — Посмотрите на след, Федор Михайлович, что на обрыве остался. Следов копыт и в помине нет, а коляску действительно как пьяную из стороны в сторону бросало. А лошадь наверняка выпрягли. — Он удрученно вздохнул. — Столкнули его, непременно столкнули…
— И у вас, Александр Георгиевич, есть подозрения, кто бы мог это сделать? — осведомился Тартищев.
— Увы! Пока никаких версий, — развел руками Лямпе. — На голове у него приличный фонарь, вы заметили? Вполне возможно, венгра прежде хорошенько приветили по морде, а потом отправили в свободное плаванье. По мне, это убийство, но кому понадобилось убивать циркача? — Он с недоумением посмотрел на Тартищева, затем перевел взгляд на начальника охранного отделения. Тот недовольно поморщился, но ничего не сказал в ответ, а посмотрел на своего агента.
— А ты что скажешь, Коровин?
Агент, польщенный вниманием начальства, как-то весь подтянулся и с готовностью ответил:
— Думаю, это убийство! Вполне возможно, парня сначала крепко напоили, а потом столкнули в воду.
А голову разбил уже при падении…
— Ишь ты, глазастый, — ласково похвалил его Тартищев, а Корнеев слегка ухмыльнулся и посмотрел на Алексея, уловив едва заметную иронию в голосе своего начальника. — Венгра обыскали? — отвернувшись от агента, деловито справился Тартищев у Лямпе.
Но тот промолчал, заметив многозначительный взгляд Ольховского.
Тартищев тоже заметил этот взгляд, но ничего не сказал, лишь поднял одну бровь и покосился на Алексея и Корнеева.
— Ладно, потом, — махнул он рукой и направился к Олябьеву, который продолжал возиться с трупом, осматривая его. Обогнав на несколько шагов Лямпе и Ольховского, Федор Михайлович торопливо шепнул Корнееву:
— Срочно узнай, был ли при нем саквояж. — И когда тот ушел в сторону, крикнул ему вдогонку:
— Расспроси рыбаков, что первыми пролетку обнаружили, околачивался ли кто поблизости, когда доставали экипаж.
Остановившись за спиной Олябьева, Тартищев сцепил руки за спиной и, задумчиво покачиваясь с пятки на носок, стал наблюдать, как тот осматривает покойника. Пройдясь пальцами по голове венгра, врач тщательно исследовал кровоподтек и ссадину, повертел обеими руками шею, задрал мокрый сюртук и рубаху и прощупал ребра. Затем поднял безжизненную руку, взглянул на ногти, сморщенные подушечки пальцев, подержал ее на весу и отпустил, проследив, как она падает, после чего отошел в сторону и, достав из саквояжа лист бумаги, стал писать протокол осмотра трупа.
— Непосредственная причина смерти — по всей вероятности, перелом шеи, — сообщил он, не отрываясь от писанины, — а это значит, что он не успел наглотаться воды. Из этого следует, что сейчас он начнет быстро коченеть, хотя гораздо медленнее, чем при холодной погоде.
— Когда наступила смерть? — спросил Тартищев.
— Часа четыре-пять назад, — неохотно произнес Олябьев, — точнее скажу после вскрытия.
— А синяк откуда взялся? При падении?
Олябьев оглянулся на труп.
— Не похоже! Его приложили тяжелым предметом еще до наступления смерти, а вот ссадина на челюсти могла появиться от удара о стенку кареты при падении в воду.
— Выходит, его сначала огрели по голове, а потом сбросили в воду? — спросил Тартищев.
— Вполне возможно, — кивнул головой Олябьев, нагнулся за своим саквояжем и направился по склону вверх. Под арку задним ходом въезжала санитарная карета.
Тартищев проводил врача взглядом и посмотрел на Лямпе.
— Пожалуй, мы поедем к себе.
— Подождите, Федор Михайлович, — поморщился жандарм, — что вы все торопитесь? Объясните, если не секрет, что вы имели в виду, когда сообщили нам, что в пятом часу Калош был еще жив?
— Калош? — хмыкнул Тартищев. — По-моему, он такой же Калош, как я — китайский мандарин. — И произнес язвительно, заметив огонек нетерпения в глазах жандарма:
— Видите ли, Александр Григорьевич, не иначе как в пятом часу утра этот бравый наездник ушел от моих агентов верхами по огородам после ограбления ювелирного магазина Басмадиодиса. Кое-кого из этой шайки-лейки мы пристрелили, кого-то схватили, а этот стервец скрылся вместе с саквояжем, полным денег.
— Что ж вы так обмишурились, Федор Михайлович? — пробормотал Ольховский, наблюдая, как труп укладывают на носилки.
— И на старуху бывает проруха, — развел руками Тартищев и, уже не таясь, спросил у вернувшегося Корнеева:
— Ну что, был саквояж?
— Никак нет, — ответил агент, — по крайней мере, когда пролетку достали, рядом с Калошем его не обнаружили.
— Выходит, тот, кто убил Калоша, прибрал к рукам и саквояж, — задумчиво произнес Тартищев и посмотрел поверх головы Корнеева. — Смотри-ка, Иван!
Он быстрым шагом направился навстречу Вавилову, почти бегом спускавшемуся по начинающему подсыхать склону.
— Ну что там? — спросил Тартищев взволнованно. — Что с Лизой?
Вавилов виновато посмотрел на него.
— Пока ничего! — И торопливо добавил:
— Она в цирке не появлялась! Я точно все разузнал. — И отвел глаза. — Партнерша Калоша Рита Адамини тоже исчезла. И говорят, накануне отъезда труппы из города.
