Мария Жукова-Гладкова - Путь к сердцу мужчины
– Но как же вы проверили тот камень?! Неужели оно есть в представительстве Интерпола или штаб-квартире, или что тут у вас?
– Я сразу же отправил его с дипломатической почтой… по нужному адресу. Ответ пришел незадолго до того, как я собрался к тебе.
– Мне сдать камни тебе?
– Можешь сдать мне. Оформим, как вещественные доказательства.
– Моего вторжения в квартиру Паскудникова? Нет уж, спасибо. Лучше в унитаз. Кстати, я не буду нигде давать никаких свидетельских показаний и от всего откажусь, как и остальные наши. Мы там были в перчатках. Твое слово против всех нас.
– Да никто не собирается вас ни к чему привлекать, – махнул рукой Лассе. – Как вы, русские, не любите иметь дело с правоохранительными органами, которые пекутся о вашем же благе!
– Да уж, пекутся, – хмыкнула я. – А наши слуги народа уж так служат народу, просто жуть!
– Марина, у тебя с этими камнями могут возникнуть проблемы. Я не говорю, что точно возникнут, но могут. Не сейчас, через какое-то время. Избавься от них. Но не носи в скупку – и официальную, и неофициальную. Ты никак не должна фигурировать в их продаже. Они изготовлены нелегально. Существует опасность, что коллеги Паскудникова могут на тебя выйти через них. А они гораздо опаснее, чем органы. Это баснословные барыши! Марина, ты должна избавиться от камней ради собственной безопасности! И сказать об этом своей тете Свете!
– Но остальные! Вова, Гена, Ксения, Шедевр, Агриппина Аристарховна, Иван Васильевич, Ник Хаус в конце концов!
– С Вовой, Геной и Шедевром проведут работу. Они быстро соображают.
– А Агриппина Аристарховна, Иван Васильевич? Им же деньги нужны!
– А разве жизнь им не дороже? Съезди к ним завтра и предложи камни спрятать. Надолго спрятать! И тете Свете своей скажи! Марина, ты не осознаешь всей серьезности ситуации! Если камни вдруг всплывут, их производители не остановятся ни перед чем!
– Лучше я отдам свои тебе.
Я отправилась в свою комнату, открыла шкатулку, достала два небольших переливающихся камушка и принесла Лассе. Он небрежно сунул их в карман пиджака, словно это были и не бриллианты…
Внезапно тишину квартиры пронзил телефонный звонок. Я бросилась к аппарату, по пути взглянула на часы. Дело близилось к полуночи. Что еще случилось?!
Звонил Вова. Он тоже хочет напроситься в гости? Я решила сказать ему, что слишком устала и собираюсь спать.
Но Вова совсем не напрашивался в гости. Он звонил сообщить, что Шедевр обнаружил мертвого скупщика драгоценностей – того, к которому всегда обращалась Агриппина Аристарховна.
– Его убили?
– Нет, он умер сам, только ему помогли. Ему связали руки, завязали глаза и заткнули рот кляпом, потом провели обыск. Многого не взяли. Я вообще не знаю, что у него взяли! Но Шедевр сказал, в квартире осталась масса ценных вещей.
По словам Вовы, который знал о случившемся от Родьки, дверь в квартиру оставили незапертой. Старика, видимо, не хотели убивать и рассчитывали, что его обнаружит кто-то из клиентов или соседей – и развяжет. Но он умер до того, как кто-то его нашел – если нашел. И если клиенты вдруг обнаруживали дверь незапертой… Кто-то уходил сразу же. Если кто-то увидел мертвого скупщика, то не остался, чтобы вызвать милицию, как не остался и Шедевр.
То есть вопросов ювелиру уже не задать.
Мы распрощались с Вовой и пообещали держать друг друга в курсе относительно развития событий.
Я вернулась в кухню. Лассе курил у форточки.
– Я все слышал, – сказал он. – Значит, кого-то интересовали вполне определенные драгоценности Ксении и Агриппины Аристарховны. Не найдя нужного у старой балерины, воры отправились к скупщику.
– Агриппина Аристарховна говорила, что продала комплект год назад!
– А она точно помнит? И ведь скупщик мог не сразу избавиться от товара. Может, ждал нужного клиента… Почему-то Паскудников выбрал именно эти два комплекта – у Болконской и Агриппины. Или не Паскудников, а те, кто стоит за ним. Кстати, если сможешь, сфотографируй их и перешли мне по электронной почте. Я постараюсь что-то выяснить. Ради собственного интереса.
Лассе написал мне номер своей электронной почты, и номер мобильного, и номер телефона в Таллине, и номер родителей…
Потом он подошел ко мне, и обнял меня, и стал целовать глаза, щеки, губы, шею… Затем он отнес меня в спальню и нежно раздел. Вначале он снял с меня тапочки, потом долго гладил ноги, поднимаясь все выше и выше… Затем он разделся сам. Он лег рядом, и на этот раз его язык и губы шли сверху вниз, все ниже и ниже, и заставляли мое тело трепетать. Ласкал он потрясающе. А какие говорил комплименты! Это было божественно, это было прекрасно. Я не помню, сколько раз мир кружился, а потом взрывался вокруг меня. Заснули мы под утро.
День одиннадцатый. Вторник
Я не слышала, как он ушел. Я спала в изнеможении. Меня разбудил телефонный звонок. Надрывался мой мобильный, который лежал рядом с кроватью.
– Ты чего, дрыхнешь еще? – прозвучал в трубке бодрый голос Ксении. – Двенадцатый час. Люди уже давно работают.
– Ты работаешь? – прохрипела я, ощупывая кровать рядом с собой. Она давно остыла.
– Я выяснила адрес дачи. Давай съездим. Если и не застанем никого, то хоть искупаемся. Там озеро рядом. Я туда как-то на шашлыки ездила. Так что купальник не забудь и полотенце.
– Какая дача? – не поняла я. – Кого не застанем?
– Маринка, ты что, вчера напилась? К верещагинской жене мы едем! Я выяснила ее девичью фамилию. У Верещагина есть своя дача, где живет его мать. А у родителей жены – своя. И жена, то есть вдова Верещагина всегда ездила туда, и ее мать сидела с ребенком. А с мамашей Верещагина они не ладили и старались поменьше встречаться. И внука она не жаловала, потому что считала, что он не от ее сына. Невестку она всегда звала потаскухой.
– Наверное, у нее были для этого основания, – заметила я, окончательно просыпаясь и вспоминая плакаты.
– Ты через сколько будешь готова? Когда за тобой заехать?
Я сказала, что получаса мне хватит. Ксения обещала быть через сорок минут.
* * *Мы расцеловались при встрече. Я поинтересовалась, не звонил ли ей случайно Паскудников.
– Думаешь, обнаружив пропажу моего комплекта, он станет звонить мне?! – Ксения расхохоталась, а потом сказала то же, что и Лассе: сомнительно, чтобы он каждый день проверял тайники. – Да и не подумает он на меня. На нас. С какой стати? А вот если кто-то Сашуле морду начистит за потерю краденого, я буду очень рада.
Я спросила про дом, где находится квартира Верещагина. Не связывалась ли Ксения с «черными» археологами, потом вспомнила, что телефоны остались у меня самой, а вечером мне было не до них. Но Болконская сообщила, что ее отец нанял частного детектива, который должен разобраться с квартирой. Глава фонда «Возрождение» часто пользовался его услугами.
– Каким образом разобраться?
– Выяснить всю подноготную. Кто там жил, чем промышлял Верещагин, кроме леса…
– И что твой отец будет со всего этого иметь?
– Что-нибудь будет, – уверенно сказала Ксения. – Надо вначале разобраться с ситуацией, а потом думать, как использовать полученную информацию. Может, еще и компенсацию морального ущерба удастся получить. Папа на моральном ущербе собаку съел. Кто ему только ее не выплачивал… Пойдет на курсы английского, потом в суд подает, что его языку не научили. А у него способности к языкам начисто отсутствуют.
– А тут с кого? С вдовы Верещагина?
– Может, и с нее, а может, и еще с кого-то. Марин, не волнуйся. Я тебе все скажу, когда что-то станет точно известно. Пока папа еще ничего не успел выяснить. У него ведь и другие дела есть.
Я сказала про звонок Вовы и смерть скупщика.
– Хм-м-м… – произнесла Ксения и стала звонить папе.
Вскоре мы подъехали к нужному поселку, спросили дорогу у какой-то женщины с ребенком. Наконец Ксения притормозила у нужного дома.
– В советские времена были деньги, – с ходу определила Ксения. – Сейчас с бабками не очень.
– Верещагин не давал теще? – хмыкнула я.
– Сейчас все узнаем.
Мы постучали в дверь. Открыли нам не сразу же. Признаться, я поразилась при виде женщины в черном платке, черной кофте и юбке. Женщина явно плакала. Выглядела – краше в гроб кладут. Неужели так переживает смерть зятя?
– Здравствуйте, – сказала я. – А Ира здесь?
Женщина вначале тупо смотрела на меня, не обращая внимания на Ксению, потом у нее в глазах промелькнуло узнавание.
– Анечка? Анечка Николаева?
– Я – Марина Коржикова, – механически поправила я. – Анна Николаева – это моя мама. Николаева – мамина девичья фамилия. А вы…
– Ах да, конечно. Ане же столько лет, сколько мне… Но вы так на нее похожи… Проходите.
Она пустила нас в дом.
Внутри царил траур. Были занавешены зеркала, зашторены окна, горели свечи… Неужели она так любила зятя? – не могла поверить я. И ведь девять дней уже прошло. Или это ее дочь так убивается, а мать вместе с ней?
