Сантьяго Пахарес - Без обратного адреса
В ту ночь Давид получил качественный мастер-класс по монтажу и плотницкому делу. Карьера молодого строителя была быстрой: начал он с того, что поддерживал лестницу, на которой работала вверху Анхела, потом передавал ей требуемые детали и доски, затем дорос до крепления веревками к стволу основных конструкций, закончил же ночь он триумфально: опасно свесившись с толстой ветви, крепил последние модули, заранее смонтированные их прекрасной предводительницей. Недурно для человека, который вызывал рабочего, если падала полка в шифоньере, а сам на это время улетал в Тулузу, где у очередного автора издательства возникли очередные неприятности.
Последние их усилия совпали с первыми лучами солнца. Вымотанные непривычной физической работой, пошатываясь после бессонной ночи, они созерцали плоды своих трудов с веселым восторгом. Воспоминания об этом восторге надолго переживут ссадины и синяки на пораненных неопытных руках. И когда надо будет сделать что-то, что покажется поначалу невыполнимым, они вспомнят эти минуты.
Платформа была примерно шести квадратных метров величиной. Прочная ограда не менее чем двухметровой высоты надежно ограждала маленьких обитателей домика и от падения, и от злых чудовищ. На два уровня можно было попасть по двум отдельным лестницам и трем прочным канатам с большими узлами – специально для особо отважных. Маленькая закрытая кабинка на уровне земли служила генеральным штабом и местом общего сбора.
Давид вдруг почувствовал, что внутри него проснулся тот маленький мальчик, который смог бы в полной мере насладиться подобным подарком. В его собственной жизни самым близким суррогатом этого маленького чуда были крашеные металлические конструкции в мадридских парках. В упорядоченной, строго дисциплинированной жизни на городском асфальте это был максимум того, что можно предложить растущему мальчишке: регламентированное движение на свежем воздухе в местах отдыха горожан в отведенные для этого часы. Каждое дерево в парке контролировалось службами городского благоустройства, и черта лысого ты мог что-то там строить на нем. В общем, правильно, растительность в городе выживает с трудом, за ней нужен особый уход. Давид представил, как бы ему, в его семь лет, было бы прекрасно с друзьями на этих деревьях… страшные истории про Крипи и лакричные конфеты до полного удовлетворения… Спрятаться бы за своими мальчишескими царапинами, которые покрывают его руки, как за камуфляжной сеткой, и послать подальше осточертевший ему мир, убежать туда, где в двух метрах над землей царит иная, лучшая действительность. И там все чисто, и монстры из мульфильмов – самое страшное, что в ней есть, да и тем не пробраться через ограду… Там можно жить внутри своего воображения. Там это разрешено. Там разрешено быть ребенком.
Подошла Анхела. Ее усталые глаза сияли счастьем. Избитые о дерево, распухшие руки наконец удовлетворенно, неподвижно висели вдоль тела. Поначалу Давиду казалось, будто она очень уж горячится – куда ребенку устраивать такое на обычный день рождения! Но теперь он понял. Глядя на Анхелу, он чувствовал, что чувствует она, и он прозревал счастье Томаса. Раньше он смотрел на людей и ничего не понимал; теперь он смотрел, понимая.
– Ну, что скажете, ребята? – спросила Анхела.
– Просто фантастика, – искренне ответил Давид.
Эстебан промолчал. Он созерцал лесное убежище, как искусствовед в музее – картину.
– Эстебан, а тебе нравится? – произнесла Анхела.
– Да. Томас будет счастлив. И служить ему это будет много лет. Мне-то никто не дарил таких подарков, родители не шибко рукастые были… Я бы очень хотел, чтобы у меня что-нибудь от матери осталось, сделанное ее руками. Знаешь, Анхела, это не просто отлично сделанная вещь и хорошая игрушка. Это еще и время жизни родителей, их любовь. Лучшее, что ребенок может получить в жизни.
Эстебан положил руку на плечи Анхелы, притянув ее к себе.
– Я так и вижу, как идет время, а эта маленькая крепость сопротивляется ему. Она крепко сделана. Ее хватит на всю жизнь Томаса, и твои внуки, когда подрастут, придут играть сюда… в свои непонятные нам игры. И когда-нибудь они спросят отца, кто построил их крепость, а он ответит: ваша бабушка Анхела, дети, она подарила мне лесной домик на мой десятый день рождения. И твои внуки уставятся на тебя, потому что ты, оказывается, не только печенье умеешь печь, когда они приходят в гости. Поймут, какая ты, увидят, как ты сейчас здесь стоишь и радуешься за них. Времени не станет в это мгновение, Анхела. Мы все уйдем, но после нас останется то, что мы построили.
Анхела подошла и обняла огромного, как медведь, Эстебана, и они так стояли и молчали, а ветви бука молчали над их головами.
Давид ощутил острый укол зависти. Как бы он хотел уметь так просто говорить! Он ведь чувствовал то же самое, он тоже все понимал! Но никогда бы не посмел вот так открыто выразиться: ну как же, тогда он покажется смешным и сентиментальным.
Давид всю жизнь наблюдал, как люди, которые говорят, как Эстебан, спокойно ведут других за собой, даже не замечая этого, внушают доверие и симпатию. Сам Давид, когда приходил час говорить, вот такой, как сейчас, – только мямлил и молчал. Он словно отсиживался внутри себя за крепкими дверями, лелея там свою особенность и утонченность. Боялся открыться миру, уверенный, что, как только он это сделает, мир развеет его уникальность, разнесет ее в клочья и завалит другими, более сильными индивидуальностями. Мир проглотит тебя, как кит Иону.
В общем, Давид промолчал, как всегда, глядя на обнявшихся Эстебана и Анхелу, и только вдруг поежился от холода, пробежавшего по спине. Виной тому был, конечно, утренний холодок – что ж еще?
Фран провел вечер, не отрываясь от книги Мауда. Как только Сара ушла в свой героиновый астрал, он вцепился в роман и проглотил оставшиеся сто пятьдесят страниц. Потом еще и еще раз перечитывал куски, которые ему особенно понравились. Наконец закрыл книгу, удивляясь, что все это чудо легко помещается под переплетом и обложкой, и прижался к ней лбом. Пусть странный чудесный мир войдет в него сквозь это касание, пусть он останется с ним в жизни, на его тяжелом пути. Ведь он честно следовал пути героев, причем твердо решил следовать и дальше – во второй том саги.
Его сморил сон, и был этот сон спокойным и глубоким, без утренней ломки. Фран проснулся от яркого, уже высоко поднявшегося солнца – и с потрясающим подарком, который ему подбросило его тело. Последний раз это было так давно, что Фран уж и забыл, что это такое – проснуться от юношеской эрекции. Только бы не получилось, как вчера, только бы продлилось… Фран счастливо засмеялся: неплохо он меняет свои пристрастия – героин на алкоголь, а алкоголь на секс!
Да, мужская потенция вернулась к нему. Надолго ли? Он молился, чтобы хотя бы до вечера.
Остаток дня прошел в подготовке к ночи. Фран охотно принял метадон, удивив своим хорошим настроением медиков в автобусе. Очень хотелось поговорить с Раулем и Марией, но идти снова в цыганский пригород показалось Франу рискованным. Кто знает, что там может случиться? И покрепче него люди срывались в рецидив. Нет, вот когда он совсем слезет с крючка, тогда найдет их, поговорит по-людски, не на ходу, поблагодарит как следует за все, что они для него сделали. Впервые с тех пор, как начал лечение, Фран вдруг понял, что все это реально: и полное освобождение от наркотика, и нормальная жизнь. Не химера, не мечта! Это уже близко! Он уговаривал себя угомониться, напоминал, что впереди еще много всего, но счастливая улыбка скользила по губам.
Той ночью, сидя рядом с ним на подъемнике грузовика, Кико сказал:
– Эй, Франсито, ты сегодня прям сияешь!
– Есть от чего.
– И от чего?
– А от того, что на сегодня у меня намечен просто эпохальный секс. Приснилось, знаешь, тако-о-о-е…
– Ну, чтоб не сглазить! Сон тебе в руку, или, короче, в правильное место!
Парни расхохотались и громко хлопнули друг друга по ладоням. Жизнерадостные голоса далеко разнеслись по пустым улицам ночного Мадрида.
В квартиру Фран возвращался нагруженный, как кормилец большой семьи. Надо было приготовить для Сары ужин, достойный этого вечера. Как давно не было в его жизни любовных свиданий! Он был намерен до конца насладиться каждой минутой, истово выполнить каждый ритуал чувственных игр. Все-все, включая ужин. Даже для Лако кое-что купил – на случай, если тому придет в голову им мешать.
Сумку с продуктами оставил в кухне. Казалось, в доме пусто. В большой комнате никого, только телевизор, по-прежнему прикованный цепью к тумбочке. А в коридоре послышались звуки. Из комнаты Карлоса доносились характерные стоны. Не ему одному, видимо, пришла ночью охота до любовных игр! Карлос, рыча и постанывая, направлял партнершу, как авиадиспетчер: «Так… так… быстрее, переходи на левый бок, а, хорошо…» Странно, подумал Фран, что Глория согласилась прийти сюда, у нее же своя квартира со всеми удобствами.
