Анна Малышева - Тамбур
Это обещание мало обрадовало соседку. Она торопливо заперла дверь, бросив напоследок в щелку опасливый взгляд.
— Вы меня просто спасли! — прорыдала Пивоварова, оборачиваясь к старухе и судорожно утирая слезы ребром ладони. — Она ведь убить меня хотела! Молотком!
— А, чш-чш… — Голубкин крепко обнял ее за плечи и быстро увел. Ему вовсе не хотелось, чтобы Алла исповедовалась всему дому. — Сюда? Открыто. Постой тут.
Он прислонил девушку к стене, бегло осмотрел крошечную квартиру — много времени на это не потребовалось. Заглянул даже на балкон, и его лицо обожгла жесткая ледяная крупа — погода снова испортилась.
Затем позвал девушку. Та вошла так нерешительно, будто ее пригласили посетить вольеру с дикими зверями.
— Ну присядь, — Голубкин обращался с нею отечески-нежно. Если бы во время первого свидания с Пивоваровой ему сказали, что он может испытывать к этой эксцентричной девице теплые чувства, он бы покрутил пальцем у виска. Но этой девчонке что-то уж очень не везло. — Голова ничего? Может, «скорую» вызвать?
Сильно ударили?
— Нет, так… — Та постепенно приходила в себя. — Не надо «скорую»… Я просто перепугалась. Сами подумайте — приходит к тебе методист с кафедры и вдруг бьет чайником между глаз! Она меня еще и ошпарила!
— Жанна? — вырвалось у него. Алла кивнула и тут же схватилась за висок. — Тебя ударила Жанна? Постой, ты говорила про молоток?
— До этого не дошло, слава богу! — Девушка оправила на себе легкий халатик, будто впервые сообразив, что она не одна, и распахнутые полы показывают слишком многое. Это зрелище мало кого могло соблазнить, но как известно, ни одной женщине не запрещено надеяться… Алла даже покраснела. Голубкин незаметно улыбнулся. Эта девчонка его положительно смешила.
— Молоток она достала потом; принесла с собой!
Вы представляете?! Она собиралась меня убить! Так и заявила! И только за то, что я в субботу что-то ляпнула про Боровина! И в понедельник, во время обеденного перерыва, это была тоже она!
— Жанна так и сказала? — Голубкин склонился над креслом, где дрожала перепуганная девушка. — Она призналась?
— Она… Вроде нет, но ведь и так ясно! А это?! — Та указала т пол, где лежали осколки:
— Вот это был чайник, носик откололся. Может, вам и смешно, что меня по морде били чайником, как в дурацкой детской песенке, но он тяжелый, и она вовсе не шутила!
— Никто не смеется, — серьезно заметил Голубкин.
— А это — хозяйская ваза. — Алла взглянула на бурые глянцевые черепки, разлетевшиеся по всей комнате. Судорожно всхлипнула, ее передернуло. — Эту штуку я никогда не любила, все хотела убрать подальше с глаз. Хорошо, что не убрала! Я запустила в нее первым, что попалось, угодила в плечо. Только потому она не успела пустить в ход молоток! Никогда бы не подумала, что могу ударить человека"!
Она было собралась снова расплакаться, но следователь ее остановил. Он сказал, что Алла вела себя очень правильно и разумно, обороняя свою жизнь. Даже убежденный буддист не должен равнодушно сносить удары по голове! Девушка слабо улыбнулась, поднимая покрасневшие глаза:
— Я в тот момент ни о чем таком не думала. Я, действительно, спасала свою жизнь! И откуда только силы взялись! Сейчас кулак сжать не смогу… Режьте, бейте — все равно… Но скажите — за что она меня?! За пару слов?! Приехала, не поленилась! И с молотком! Значит, заранее решила убить?!
— Аллочка, вы раньше не враждовали?
— Никогда, — та окончательно пришла в себя, прерывисто вздохнула и пригладила растрепанные косички. — Я ведь сто раз говорила — ни с кем не ссорилась! Это мой жизненный принцип! С Боровиным были неприятности, но я их не афишировала. Сказала раз в жизни то, что думала о нем, и вот… Напоролась…
Она осторожно дотронулась до покрасневшего участка кожи на лбу.
— Что же мне теперь делать? Вы говорили мне, что дело пустое, не стоит даже шума поднимать. Но теперь-то все ясно?
«Ясно! — с раздражением подумал Голубкин. — Да, но только вот что ясно? Метод убийства — один. И эта психованная методистка явно готова на многое. Плюс — Боровина убили точно так же. Удар по голове. Но тогда били в нужное место, а эта дура с кафедры молотит, куда попало! И где она теперь? Удрала из Москвы? Покончила с собой? С нее станется!»
— Мне подавать на нее заявление или как? — Алла вскочила, схватилась за голову, но все же устояла на ногах. — Я этого так не оставлю! Она ведь еще придет!
Двух раз с меня хватит!
— Не придет, — Голубкин твердо обнял ее хрупкие плечи и бережно отвел к постели. — Так, приляг. Послушай меня.
— Мне страшно! — пробормотала та, закутываясь в пестрый потрепанный плед. — Посадите ее, хорошо?!
— Погоди, милая, — задумчиво проговорил следователь. — С одной стороны — ты права. И никто не может тебе запретить подать заявление. Дело ясное. Девица рехнулась… Но.., ты можешь мне помочь?
— Я?! Вам?!
— Лежи! — Он присел на край диванчика, погладил тощую холодную ручку. Алла очень напоминала ему какое-то несчастное животное — вроде лемура. Сходство довершали большие глаза, обведенные страдальческой тенью. — Ты мне веришь? Ты веришь, что я забочусь о тебе?
Девушка тихонько вздохнула. Голубкин улыбнулся:
— Ну вот, и успокоилась. Жанна больше не придет.
Поверь, она удрала отсюда, как ошпаренная кошка!
— Ошпарили как раз меня, — пробормотала та.
— Ничего, до свадьбы заживет! Ты ее можешь засадить куда хочешь — хоть в психушку, хоть в тюрягу — по твоему выбору. И я тебе помогу. У тебя и свидетель есть — твоя соседка. Потом — рецидив. Но… Я бы хотел сперва с нею пообщаться. Ты согласна до поры до времени ничего не предпринимать?
Алла прикрыла припухшие от слез веки:
— Делайте, что хотите. У меня теперь одна цель — выжить.
— В этом даже не сомневайся! — убежденно сказал он, поглаживая девушку по плечу. — Сейчас запрись на все замки Никому не отпирай. Вообще никому — поняла? Я поехал искать Жанну…
Та вздрогнула, услышав имя. Голубкин потрепал ее по голове. На плед обрушился град отцепившихся бусинок.
— Ты ведь не знаешь ее адреса? Ну конечно, нет. Я справлюсь на кафедре. Аллочка, ты уверена, что врач тебе не нужен?
Не нужен ей врач, не хочет она никакого врача…Девушка снова заплакала — тихонько, почти загнанно. И конечно, Алла гарантировала, что запрется на все замки. Это ужасно, ужасно! Чем она заслужила такое?! Чем она обидела эту проклятую методистку?! Да, та обожала Боровина, боготворила его — весь институт знал! Да, она имела какое-то право обидеться, когда про него сказали дурное… Но чтобы ударить по голове?! Да еще два раза подряд?! Первый раз она бы простила — ладно уж, можно и сгоряча… Но второй!
— Прийти с таким намерением убить! — Алла уже окончательно задыхалась от подавленных рыданий. — Понимаете, мне сейчас и самой кажется, что я виновата… Ведь невиновных не убивают?!
— Если бы так… — Он продолжал гладить ее руку. — Тогда бы я плюнул на все и поехал в Подмосковье, сажать картошку на даче. К сожалению, невиновных-то чаще всего и убивают. Ты не поверишь, но я иногда ненавижу свою работу! Например, за что тебя два раза приложили? За пару слов? А ты имела полное право их произнести. Легко мне на тебя смотреть, как думаешь?
Хорошо, что ты сумела защититься. А вдруг бы эта уродская ваза не подвернулась?!
Девушка сдавленно засмеялась.
— Никому не отпирай, поняла? Я позвоню. Вообще никому не отпирай!
Та кивнула. Голубкин встал и помог подняться Алле:
— Я послушаю, как ты запрешь дверь. И единственным человеком, которому ты откроешь, буду я!
— Есть! — слабо усмехнулась та, провожая следователя к порогу. — Сейчас бы выпить чаю… Но как его заварить? Чайник был единственный! Уж лучше бы она меня треснула цветочным горшком!
Голубкин разом посерьезнел и сказал, что видел результаты. Без шуток — ему как-то пришлось раскрывать дело об убийстве, причем именно посредством цветочного горшка. С геранью — он хорошо помнил эти пунцовые цветочки, на которых застыли капли багровой крови. Муж поссорился с женой — обычное дело.
Да и кончилось все в достаточной степени обыкновенно. Чем больше он общался с людьми, тем больше начинал любить животных. Те, по крайней мере, не убивают друг друга ни за что, ни про что!
* * *
Он сам с трудом верил, что удастся найти девицу, пытавшуюся совершить убийство. Будь у нее хоть капля рассудка, та бы замела все следы и удрала из города. Но Жанна оказалась там, где ей и положено было находиться — на кафедре. В институт его пропустили как своего — охранник даже не спросил документы и почтительно проводил Голубкина взглядом. На лестнице никого не было. На кафедре — пусто. Близился вечер, все разошлись. Следователь с трудом заметил фигурку, сгорбившуюся за компьютером. Мерно и глухо щелкали клавиши. Девушка печатала. Она не могла не слышать звука открывшейся двери, но тем не менее даже головы не повернула.
