Мишель Ричмонд - Ты его не знаешь
— Паскаль в Париже, — улыбнулась я.
Он вопросительно взглянул на меня.
— Мечта у нее была такая, — пояснила я, — посетить могилу Паскаля. И в ту поездку эта мечта исполнилась. Ну и разволновалась же Лила! В жизни ее такой не видела.
— Нет, другое, — покачал головой Питер.
— Другое?
— Да, это было в Венеции. Вы путешествовали уже две недели, чистой одежды не осталось. Вас, по словам Лилы, грязная одежда не слишком заботила, вы к чему угодно могли приноровиться, для вас само путешествие, и даже несвежее белье, было одним большим приключением. Но у Лилы имелись свои привычки и правила, и ей было противно ходить в грязном. В тот день она долго разыскивала прачечную самообслуживания, но все без толку. А ночевали вы в общаге, человек двенадцать в одной комнате, мужчины, женщины, все вместе. Посреди ночи Лила вдруг проснулась и обнаружила, что ваша кровать пуста. Она решила, что вы пошли в туалет, но вас все не было. Тогда она забеспокоилась, вылезла из койки и пошла вас искать. Она бродила по коридорам и тихонько звала вас. Там было несколько отдельных номеров с запертыми дверями. Тревога ее росла, и Лила начала прикладывать ухо к этим дверям, прислушиваться — не там ли вы. А потом она услышала стук внизу. Не на шутку перепугавшись, она по темной лестнице спустилась в подвал. И увидела вас, а вы ее поначалу — нет. Горела только одна лампочка, вы стояли и крутили ручку допотопной ручной стиральной машины. Лила спросила, что вы такое делаете. «А на что это похоже?» — усмехнулись вы. Что ей запомнилось, так это выражение счастья на вашем лице, — посреди ночи, в холодном полутемном подвале вы, можно сказать, вручную стирали белье и радовались. А ведь Лила знала, что вы сами могли спокойно проходить в грязном и еще неделю, и две. Вы делали это для нее.
— Она так сказала?..
Венецию — да, помню. Даже смутно припоминаю ту общагу. Но полуночная стирка в подвале? Нет, полный провал в памяти. Удивительно, что Лила запомнила и что придавала этому такое значение.
— Да. Назвала лучшим моментом в своей жизни.
— Но это же такая чепуха! — воскликнула я.
— Для нее — нет.
— Спасибо, что рассказали.
На крыльце раздались шаги. Я выглянула в окно. Какой-то мальчишка кинул под дверь небольшой сверток и укатил на стареньком скрипучем велосипеде.
— Это Педро, — сказал Мак-Коннел. — Раз в месяц он привозит мне карандаши.
— Еще один вопрос, — снова заговорила я, когда скрип велосипеда стих.
— Гм-м?
Он принялся разглаживать наволочку на подушке. Я следила глазами за его рукой, за неторопливыми движениями пальцев по белой ткани. На краткий миг я словно перенеслась в другое место и в другое время, мне было дано заглянуть в самый сокровенный момент его жизни: я видела Мак-Коннела в гостиничном номере в заливе Хаф-Мун — вот он проводит рукой по наволочке, запоминая след, оставленный на подушке Лилиной головой.
Его голос вернул меня назад:
— Элли, где вы?
— Простите, задумалась…
— С вашей сестрой тоже такое бывало. Вдруг посреди разговора унесется мыслями неведомо куда. Я поначалу обижался, а потом она мне объяснила, что…
— …что она как будто зашла в другую комнату и так увлеклась, что не заметила, как дверь захлопнулась. И вывести ее из этого состояния можно было, только прикоснувшись к ней.
— Точно. Трону за плечо или возьму за руку — и она снова со мной и четко, ясно объясняет, о чем думала. А у меня всякий раз оставалось ощущение, что я исполнил диковинный фокус — одним касанием вернул Лилу из другого мира. Забавно, но я всегда считал, что такое под силу только мне. — Он помолчал. — Вы хотели о чем-то спросить?
— Почему вы вернули мне дневник?
— Я выучил наизусть каждую страницу. Зачем мне сам дневник, если каждая цифра, каждая закорючка намертво врезалась в память. А кроме того, я полагал, что он должен быть у вас.
— Я думала, дневник даст какой-нибудь ключ. Надеялась отыскать на его страницах разгадку того, что стряслось с Лилой. И ничего не нашла. Такое разочарование…
— Вы вернулись, потому что по-прежнему не уверены? Вы отправились домой, искали ответы и ничего не нашли. Но я рассказал все, что знал. Поверьте, я очень хотел бы помочь, да нечем. Уж простите.
Его взгляд застыл на моей шее. Он наклонился ко мне. На долю секунды я почувствовала скользнувшие по коже теплые пальцы. Неужели он хочет меня поцеловать? Что ж, пусть.
— Она здесь, — удивленно выдохнул Питер.
Ах, вот оно что. Он приподнял двумя пальцами кулончик с топазом, цепочка натянулась. Он разжал пальцы, камешек упал на место. Он снова прикоснулся к нему. Я заглянула ему в глаза, он был за тысячи километров отсюда.
Я вытащила из сумки журнал и протянула ему.
Питер непонимающе уставился на обложку.
— «Роллинг Стоун»?
— Страница шестьдесят три.
Он снова поднял глаза и, кажется, собрался что-то сказать, но просто принялся листать журнал.
На верхней половине разворота редакция поместила фотографии группы «Звуковой вал». Статья называлась «Последний выход Билли Будро». Ниже, более мелким шрифтом: «Бен Фонг-Торрес». Бен тряхнул старыми связями и в последнюю минуту пропихнул-таки статью.
— Что это? — спросил Питер.
— Посмотрите на бас-гитариста, — сказала я. Этот снимок я изучала так долго, что он навсегда врезался мне в память. На переднем плане — Кевин Уолш с микрофоном у самого лица, только что не во рту. Билли сзади, в тени, лица почти не разглядеть, свет падает только на сильные руки и пальцы на струнах. — Это Билли Будро.
— И что?
— Не торопитесь. А я пока выйду.
Я ждала на крыльце. Подняла сверток с карандашами, вдохнула чистый запах дерева. Двадцать минут я стояла на крыльце, глазея на спешащих по своим делам собак, высматривая птиц в листве. Затем скрипнула пружинами кровать. На крыльцо вышел Питер и встал рядом со мной.
— Откуда это взялось? — тихо спросил он.
— Долгая история.
Мы постояли, глядя на дорогу. Закрапал дождь. Крупные капли оспинами метили красную землю. Я не знала, что сказать. Только надеялась: он понимает, что я чувствую себя некоторым образом в ответе за произошедшее с ним. И это единственное, что я сумела для него сделать.
— Теперь вы можете вернуться домой, — сказала я. — История даже попала в «Новости». Думаю, кое-кто хотел бы попросить у вас прощения.
— Когда-нибудь, может быть. Сейчас мой дом здесь.
— А эти числа на камнях? Что они значат?
— 13–10–13–1, — произнес он. — Л-и-л-а. Я взял восемь камней и написал имя дважды, потому что восьмеркой изображается бесконечность.
— Ей бы понравилось, — заметила я.
Он усмехнулся:
— Вряд ли. Думаю, она сочла бы это жутко сентиментальным. Но у меня была прорва свободного времени. А когда слишком долго проживешь в конце заброшенной улицы, поневоле станешь сентиментальным.
Он приобнял меня за плечи, на какую-то секунду, не дольше.
— Когда я вас здесь увидел в первый раз, вы стояли перед лотком с фруктами, спиной ко мне. Собирался дождь. Я сразу понял, что вы иностранка, и хотел подойти, посоветовать где-нибудь переждать грозу. Иностранцев наши дожди всегда застигают врасплох. Они обрушиваются внезапно и с такой силой — ни убежать, ни спрятаться. Ударил гром. Вы вздрогнули и вскинули голову к небу. И на одну, может, две секунды я поверил в то, что люди болтают о Дириомо. Что это в самом деле pueblo brujo, заколдованная деревня. Потому что когда вы посмотрели на небо, я подумал, что вы — это она. На какую-то долю секунды перед глазами вспыхнула картинка всей моей жизни, словно последние десять лет были сном и кто-то отдернул покрывало.
Мы помолчали. Наконец я сказала:
— Мне пора. Еду на ферму.
— Погодите. Как вы пойдете под таким дождем?
Он зашел в дом и вернулся с белой паркой; точно такая же была на нем на фотографии в кабинете у Кэрролла.
— Поднимите руки, — велел Питер. Я послушно подняла руки, и он напялил на меня парку, которая спустилась к самым щиколоткам. — Ни дать ни взять — привидение, — улыбнулся он.
Мы обнялись, на этот раз по-настоящему. От него пахло карандашами и дождем. Я поблагодарила его и шагнула под ливень. Медленно прошла по камням дорожки — 13–10–13–1–13–10–13–1 — от крыльца через залитый дождем двор к дороге. И тут он снова окликнул меня:
— Постойте!
Нырнул в дом и минуты через две уже грузно шагал ко мне по мокрым камням. Рубашка и штаны тотчас промокли, прилипли к телу. Он протянул мне сверток, довольно увесистый, размером с книгу, упакованный в несколько пластиковых пакетов.
— Что это?
Дождь закончился так же внезапно, как начался. Я развернула пакеты, и в руках у меня оказался большой плотный конверт с толстой пачкой листков, испещренных цифрами и символами.
Сорок
