Екатерина Лесина - Крест мертвых богов
– Куда?
– В гости. К одному очень хорошему человеку.
Двор-колодец, черный, пустой и гулкий. Мотор заглох, но эхо продолжало гонять в темноте тающие звуки, а когда стало тихо, человек из милиции, сумасшедший человек из милиции, приказал:
– Выходи. И в подъезд давай, третий этаж, седьмая квартира. Ключ держи.
– А ты? – Бежать надо, прямо сейчас, подальше от психа этого и от места, нырнуть в темноту, потом в переулок, и еще один, главное, подальше.
– А я следом. След в след. И дуло в череп. Так, на всякий случай, – он достал пистолет. – Ты же не станешь рисковать, верно?
Данила не стал.
Куда он ввязался? А тетка… наверное, и вправду волноваться станет. Жалко ее. И себя жалко.
– Это будет сюрприз. Прощальный сюрприз хорошему человеку. Ты ведь поможешь мне, верно?
Руслан
Он опаздывал. Спешил и все равно опаздывал, более того, был почти уверен, что уже опоздал, но уверенность не мешала подгонять себя.
Проверка информации заняла больше времени, чем он рассчитывал. Уже стемнело, день ушел, ускользнул, а он так до конца и не понял: прав ли.
Двор. Стоянка. Мест нет… к черту, можно и здесь поставить… подняться на пятый этаж и, утопив кнопку дверного звонка, стоять. Ну же, открывай! Пожалуйста, открой, скажи, что ошибка вышла, случайность.
– Нету его! – соседняя дверь распахнулась, выпуская мужика в вылинялой красной майке и мятых спортивных штанах, в которые мужик отчего-то вцепился обеими руками. – Нету его!
– Точно нету?
От соседа несло соляркой и самогоном. Икнул, чихнул, отпустив штаны, вытер нос рукой и только после этого ответил:
– Так если не открывает, то ясно, что нету. И машина не стоит, значится, поехал.
– Куда поехал?
– А мне почем знать. Куда надо, туда и поехал, – обитатель соседней квартиры захлопнул дверь.
Черт, черт, черт! Значит, не ошибка… значит, опоздал.
Телефон молчит, бесполезная игрушка – «абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Это Руслан вне зоны действия, точнее, в зоне бездействия, когда не понятно, куда дальше ехать и что дальше делать.
Звонить. Ей. Оставляла же визитку, но где она? Где, где, где… черт… выскользнув из рук, бумажник упал на грязные ступеньки, и содержимое его разлетелось вокруг. Собрать, сгрести в кучу, потом разберется, если еще будет это «потом». У него, у Руслана, несомненно, будет, а вот у остальных…
Вот. Номер набрать получилось с первого раза, и гудки, длинные, раздражающие. Возьми же трубку, мать твою! Возьми трубку!
Взяла.
– Да? – голос-шепот, голос-боль, что у нее случилось? Неужели… – Я слушаю.
– Яна Антоновна? Это Руслан, из милиции.
– Да.
– Ваш племянник, мне нужно знать, где ваш племянник!
– Данила?
Да что ж она тормозит-то, можно подумать, у нее с десяток племянников, а то и больше.
– Да, Данила, ваш племянник, где он?
– Ушел. Днем ушел. Он сказал, что я виновата… что я убила Гейни и Наташу… я… – Она заплакала. Руслан не видел, но как-то сразу понял – плачет, и слезы, наверное, размазывает по лицу, а всхлипывать стесняется. Воспитанная.
– А друг ваш? Ористов Константин? Где? – Бумаги, собранные в кучу, не лезли в карман, а во дворе натужно и долго сигналила машина. Наверное, он запер кого-то, ведь бросил тачку, не глядя, теперь кто-то выехать не может, злится и материт Руслана.
Яна молчит. Долго молчит, даже возникает опасение, что связь прервалась, и Руслан почти решается нажать на отбой и перезвонить, когда наконец слышит ответ:
– Костя здесь. У меня.
Костя у нее. Значит… значит, Руслан знает, куда ехать, главное – не опоздать.
– Ты, урод, оборзел совсем! – хозяин матово-зеленой «Шкоды» буквально подпрыгивал от возмущения. – Ты че, не видишь…
– Да пошел ты! – Руслан кинул телефон на соседнее сиденье. Время убегало, время улетало. Надо спешить.
Надо успеть, иначе он в жизни себе не простит.
Но Никита жил, несмотря на нежелание, несмотря на чахотку, кровохаркание и приступы слабости, когда и с кровати-то с трудом подымался. Его врожденное упрямство разом заменяло и врачей, и лекарства, и рекомендованный отдых, перечеркивая самые мрачные прогнозы.
– Заговоренный он, – сказал как-то Мишка. – Вот поглядишь, всех еще переживет…
И в словах его мне почудилось нечто пророческое, хотя снова я не сделал ровным счетом ничего, чтобы изменить судьбу. Меж тем зима, перевалив через декабрьские снегопады и январские метели, застряла в феврале с его трескучими морозами и убывающими ночами.
– Весну я не переживу, – Никитин голос осип, ослаб, точно выцвел на этих морозах. – Осенью тяжко, весной еще хуже. Думаю, в апреле… в апреле умирать хорошо.
– С чего это?
– Грязь подсыхает, в могиле сухо будет. Ты похоронишь меня возле Оксаны? Помнишь, где она лежит?
Не помню, давно уже не захаживал на городское кладбище. Озерцов наотрез отказывался использовать его по назначению, а я прихотям его не перечил. Все равно ведь где. И Оксану почти забыл, какая она была, точно знаю – черноволосая и голубоглазая, и на этом все. Никита усмехнулся: за то время, что мы провели друг подле друга, он научился угадывать мои мысли.
– А я как сейчас, каждую черточку ее… как улыбалась, как хмурилась, как голову набок склоняла… любила она меня, одна из всех, и ту забрали. Я часто к ней хожу, разговариваю… в последний год особенно. Так похоронишь?
– Похороню, – мне было неприятно давать подобное обещание, тем более я не был уверен, что сумею исполнить его, и, как оказалось, для неуверенности этой имелись все основания.
…Гости из Москвы нагрянули без предупреждения, трое, в привычных уже кожанках, правда, щегольских, видно, что на заказ шитых, как и шинели, поверх этих кожанок наброшенные, и сапоги, начищенные до блеску.
– Никита Александрович? – поинтересовался один из них, низкорослый, круглолицый, раскрасневшийся с морозу. Озерцов хотел ответить, но согнулся в очередном приступе кашля. Ох и не вовремя же его скрутило-то.
– Озерцов. Никита Александрович. – Он выговаривал свое имя нарочито четко, а от уголка губ вниз по подбородку поползла темная струйка. – Полпред ОГПУ по губернии. Это Сергей Аполлонович, мой заместитель. С кем имею честь беседовать?
– Фильский Антон Игоревич, – представился круглолицый. – Степан Егорович и Ефим Макарыч.
Эти двое чем-то неуловимо походили друг на друга и вместе с тем на Гришку с Мишкой.
– Морозно тут у вас, – заметил Антон Игоревич.
– Февраль, – ответил Никита, вытирая рукавом кровь. – Сергей Аполлоныч, будь добр, сделай-ка нам чаю…
За чаем пришел один из москвичей, он же стал у двери молчаливым сторожем, стало понятно, что визит этот не случаен, а беседа идет о вещах, знать которые людям простым не положено.
Ночевать домой Никита не пришел, увидеться с ним днем не вышло по причине той же «занятости товарища Озерцова и товарища Фильского», о которой мы были поставлены в известность, верно, чтобы хоть как-то объяснить нежданное исчезновение Никиты.
А третьего дня за мной пришли.
Яна
Гудки в трубке, короткие, оборванные.
– Это из ментовки, верно? Тот тип, который приходил? – Костик по-прежнему сидит на полу. Костик снова спокоен, почти спокоен, рассеянно перебирает осколки зеркала, выкладывая одному ему понятный рисунок. Я наблюдаю.
Долго. Знаю, что прошло много времени, более чем достаточно, чтобы принять решение. Какое? Хоть какое-нибудь. А решения нету.
Он – убийца. Маньяк. Психопат.
Он – мой друг.
А друзей не предают. Вот такая странная мораль. Я не могла принять решение, потому и сидела, наблюдая за Костиковыми стараниями. Рисунок не складывался, но осколков было много и времени тоже… целая вечность.
Вот что он пытается сложить – Вечность.
Ганс Христиан Андерсен. Великий сказочник, великий обманщик с его Снежной королевой и разбитым зеркалом. Мир, обещанный Каю, если он сложит слово «вечность».
Костя – не Кай, я – не Герда, да и сказки остались далеко в прошлом.
– Это ведь из ментовки звонили? – повторил вопрос Костик, не отрываясь от занятия.
– Да.
– Ты правильно сделала, что сказала. Меня… меня надо остановить. Нельзя вот так, чтобы и дальше… я сам не хочу… я не хочу убивать, Яна.
Вот так. В его глазах тот самый сказочный лед, которого не существует и не должно существовать, в его глазах совершенно несказочная боль, в его глазах отражаюсь я.
– Он сюда приедет?
– Наверное.
И снова тишина, слабый блеск осколков. Костик смотрит на них долго, думает о том же, что и я. Откуда знаю? Наверное, мы и вправду, как Кай и Герда, слишком долго рядом, чтобы не понимать друг друга.
Он одним движением разрушает недописанное слово, сгребая осколки в блестящую кучу, отряхивает руки, подымается.
