Татьяна Устинова - Сразу после сотворения мира
– Я тебя провожу, – сказал Плетнев голосом, которым говорил на совещаниях. – Я прошу прощения, но мне завтра надо очень рано уехать.
Она села и растерянно заправила за уши необыкновенные волосы.
– Я тебя испугала?
– Нет.
Он одевался, не глядя на нее.
Все заканчивается, он почти дошел по волнорезу до того берега. Вскоре он сойдет на сушу и издалека помашет ей рукой.
Или не станет махать.
– Алеша?
– Я тебя провожу.
В полном молчании они дошли до ее калитки.
Нателла Георгиевна собирала малину, большая жестяная банка из-под маслин с продетым ремнем болталась у нее на животе. Плетнев сообщил ей, что уезжает, и она пожелала ему счастливого пути.
Он отошел уже довольно далеко по белой пыльной дороге, когда Элли спросила у матери:
– Как ты думаешь, он вернется?
И Нателла грустно посмотрела на нее поверх очков, которые всегда надевала в малинник, чтобы не набрать червивых ягод.
В Москве Алексей Александрович в два счета переделал все свои дела.
Вернул машину сторожу Виктору Николаевичу, служившему у него много лет.
Собираясь схимничать и анахоретствовать – кажется, с тех пор прошли не одна, а несколько жизней, – Плетнев очень спешил. Ему некогда было ждать из сервиса свою машину, а ехать с водителем он не хотел. Кроме того, теща и жена могли появиться в любую минуту и задержать его, вот и пришлось ехать на машине сторожа!
С Виктором Николаевичем у него были приятельские отношения – он служил завхозом в плетневской школе, и когда уж совсем начал пропадать, мать попросила Алексея определить его на какое-нибудь место.
Завхоз был старенький, ни на какие места не годился, и Плетнев определил его сторожем. Что именно он сторожил, никто не знал, потому что охраняли плетневские владения «специально обученные люди», а вовсе не школьный завхоз.
Свою дружбу со сторожем, бывшим завхозом, Алексей Александрович скрывал от всех, пуще всего от Оксаны с Маринкой.
– Не подвела тебя моя ласточка, Алексей? – виновато спрашивал Виктор Николаевич, понимая, что спрашивает ерунду. – Как скатался-то?
Плетнев сказал, что все хорошо.
Потом он вызвал водителя и, глядя ему в лоб, велел приготовить его собственный автомобиль. У него был парк машин, на которых его возили водители, и еще несколько, до которых водители не допускались.
После этого Алексей Александрович уволил фитнес-тренера Арнольдика и почти уволил секретаршу.
Он знал, что ее не уволит, просто пугал, но пугал расчетливо, холодно, иезуитски. Запугав как следует, он велел вызвать начальника службы безопасности и соединить его с адвокатом, который как раз оказался в Сен-Тропе.
Когда адвоката разыскали, Плетнев взял трубку и на заднем плане расслышал веселые голоса и плеск воды. Адвокат проводил летний сезон отлично. Алексей Александрович вежливо сообщил растерянному курортнику, что у него возникли некоторые просьбы, и попросил их записать.
Все это продолжалось довольно долго.
Начальник службы безопасности заглянул в кабинет, когда Алексей Александрович отдавал последние распоряжения. У них сложились отстраненно-дружеские отношения, и начальник мог себе позволить такую вольность.
Плетнев ему кивнул, приглашая.
Начальник зашел, прикрыл за собой дверь и сел в отдалении.
– Мне нужно кое-что выяснить, – положив трубку, сказал Плетнев. Пересесть поближе он не предлагал. – Это частное дело, к работе не имеет никакого отношения.
– Сделаю, что смогу, Алексей Александрович.
– На это вся моя надежда, – слегка пошутил Плетнев.
Владимир Дудников достался ему в наследство от всесильного и знаменитого Тимофея Кольцова, владельца заводов, газет, пароходов и Калининградской области. Став губернатором, Кольцов почти постоянно жил в Калининграде, а Дудников остался в Москве. К Плетневу его пристроил «сам».
– Горя не будешь знать, Алексей Александрович, – сказал Кольцов. – Дудников у нас один за всех, и стратегическая, и политическая, и экономическая разведка. Истинный ариец. Жаль только, из Москвы его калачом не выманишь, а так ни за что бы не отдал.
Плетнев взял Дудникова на работу и не жалел об этом ни одного дня. Он почти ничего о нем не знал, но понимал, что тот знает о нем, Плетневе, все, и это ему всегда мешало.
Они так и оставались дружелюбно-холодны друг с другом.
Плетнев говорил, Дудников ничего не записывал, слушал молча.
Договорив, Алексей Александрович поднялся, подошел к бару и налил себе виски. Дудникову предлагать не стал.
– Надо было сразу меня вызвать, – помолчав, заявил начальник службы безопасности, и Плетнев взглянул на него.
– Да ладно тебе, что ты говоришь-то, Владимир Алексеевич.
– Говорю то, что должен сказать. – Дудников встал. – Я все сделаю и доложу. А там посмотрим.
– Посмотрим, – согласился Плетнев и отхлебнул из стакана.
Жить ему не хотелось.
Он въехал в деревню Остров с другой стороны, нарочно через Владыкину Гору, хотя крюк был приличный.
«Гак», здесь говорят.
Тридцать верст с гаком!..
Он сильно волновался, как будто после армии возвращался домой – и не знал, что там застанет, и не будут ли перемены… необратимыми!
Деревня Остров за два дня его отсутствия ни-сколько не изменилась.
По пыльной белой улице катались на велосипедах пацанята, в отдалении блеяла коза, стрекотала то ли бензопила, то ли газонокосилка.
На этот раз у Плетнева не было никакой связки ключей на перекрученной и размахрившейся капроновой ленте. Был всего один ключ, совершенно новый. И дверной замок тоже совершенно новый. Плетнев купил его в сельпо в Дорино, и Витюшка врезал перед самым его отъездом.
Плетнев загнал машину на участок, замотал ворота цепью и открыл дверь в дом.
– Привет, – сказал он негромко.
Все в этом доме принадлежало ему, только ему одному – как Элли, с которой он занимался любовью на этом самом диване!..
И когда он зашел в душную комнату с привядшим букетиком в зеленой бутыли посреди стола – он поставил его, когда готовился к свиданию, – ему показалось, что все очень правильно и, главное, просто.
Ничего не просто. Все очень сложно, и дело, которое ему предстоит, – трудное, неприятное.
Оперевшись руками о стол, он посмотрел на букетик, потом хмыкнул и стал одно за другим распахивать окна.
Вечернее солнце весело вваливалось в дом, радуясь тому, что Плетнев наконец-то его впустил, растекалось широкими треугольниками по чистому полу. Алексей Александрович прошел мимо зеркала, которое отразило, как обычно, какое-то безобразие, привычно прихлопнул на ходу темную дверцу буфета. Дверца подумала и стала медленно открываться.
Он отворил дверь на террасу, скинул мокасины и вышел на теплые доски пола.
…Я дома? Нет, не может быть. Здесь не может быть моего дома.
Нужно вытащить матрас и бросить его на качалку.
Он вытащил матрас, бросил и уселся, щурясь на солнце, которое валилось за березы. Пяткам было тепло и приятно на коротко подстриженной траве. Кто-то без него тут косил, что ли? Витюшка, наверное. Хотя у Витюшки и так забот полон рот, он же трубы ладит!..
Алексей Александрович оттолкнулся ногой, качалка заскрипела, и оказалось, что рядом с ним качается его счастье.
…Привет, сказало ему счастье. Хорошо, что ты вернулся.
…Я не вернулся, возразил Плетнев. Я приехал на побывку. Мне надо закончить дела, только и всего.
…Понятно, согласилось счастье. Жаль, что не вернулся. Если надумаешь, я здесь. Я всегда здесь, с тобой.
За забором зазвенели голоса, и послышалось бренчание велосипедов.
– Игорян, глянь, какая машина! Это чья такая?!
– Почем я знаю? Может, дядя Леша приехал?!
– Да нет, у него другая была, помнишь?
Плетнев закрыл глаза.
– Надо бабушке сказать, что приехал кто-то!..
– Да ладно, потом скажешь!
– Дядь Леш! – вдруг закричали из-за дома. – Дядь Леш, это ты приехал?!
Плетнев встал и пошел к воротам.
– Привет, ребята.
– Говорю тебе, он! Здрасти, дядь Лешь! Это ваша машина?
Плетнев приставил руку козырьком к глазам и посмотрел. Ему вдруг стало весело.
– Моя.
– Ничего себе, машинища! Я такой не видал! А как она называется?
– «Кадиллак».
– Это французская, да? А чего она такая здоровая? Как трамвайный вагон! А сколько лошадей?
– Американская, и сил в ней много, четыреста с лишним.
– Ничего себе! А можно я деда позову, чтоб посмотрел?
– Потом позовешь, – сказал Плетнев. – Вы же на речку чесали? Ну, и чешите себе! А я еще пока не уезжаю. Успеет дед посмотреть.
На той стороне улицы в распахнутых воротах показался Виталий, и Плетнев вздохнул.
– Леш, привет! – прокричал Виталий. – Это ты на такой прикатил?!
Алексей Александрович откинул крючок и вышел на дорогу.
– Привет, Виталий. Ты велосипед свой забрал? Я его возле дома оставил, когда уезжал.
– Забрал, забрал! А чего за машина-то? Твоя?
Плетнев оглянулся на свои ворота, за которыми дремало громадное, как древнее ископаемое, хромированное, полированное, никелированное черное чудовище.
