Гиллиан Флинн - Темные тайны
Бен ни разу не покупал наркоту самостоятельно. Трей, Диондра, да и все в их компании, у кого было что покурить, давали затянуться, иногда он участвовал в складчине, добавляя пару долларов в общий котел. В его представлении у человека, который это продает, золотая цепь на шее, пальцы в кольцах и прилизанные волосы — отец, в старой бейсболке, далеко не новых рубашках и в ковбойских сапогах, не вписывался в этот образ. Нет, он никак не может этим заниматься. И потом, у тех, кто торгует наркотой, водятся деньги, так что весь этот спор — полная чушь. Но даже если бы он и торговал наркотой и у него действительно водились деньги, он бы не дал Бену ни цента. Он бы поднял его на смех, возможно, даже протянул ему двадцатидолларовую бумажку, но так, чтобы он не мог до нее дотянуться, а потом посмеялся бы и сунул ее обратно в карман джинсов. У Раннера никогда не было бумажника, он совал скомканные доллары в передние карманы джинсов; разве это не достаточное доказательство, что денег у него нет!
— Трей! — крикнула Диондра в сторону коридора.
Она рывком влезла в новый свитер, оторвала ценник, швырнула на пол и тяжело вышла из спальни. Бен снова оказался в окружении плакатов с рок-музыкантами и астрологическими знаками (Диондра — Скорпион и очень серьезно к этому относится), магических кристаллов и книг по нумерологии. Вокруг зеркала было полно высохших букетиков на булавках, чтобы прикалывать к платью, которые дарил Диондре не он — почти все были от старшеклассника из Хайаваты по имени Гэри. Даже Трей говорил, что он редкий мудак. Естественно, Трей его знает.
Эти букетики с розово-фиолетовыми изгибами и складочками выбивали Бена из колеи, потому что были похожи на органы. Сейчас они напомнили о вонючих комочках плоти в его ящике в школе — жуткий подарочек, который оставила ему Диондра, это были женские органы какого-то животного. Она так и не призналась, где их раздобыла, лишь намекнув, что это — часть кровавого жертвоприношения, которое они совершили с Треем. Но Бен решил, что, скорее всего, это то, что осталось после опытов на уроке биологии. Как же ей нравится над ним издеваться! Когда они на уроке препарировали новорожденного поросенка, она притащила ему хвостик, посчитав, что это невероятно смешно. Но это было не уморительно, а отвратительно. Он поднялся и пошел в гостиную.
— Эх ты, дурачина и простофиля! — Трей подал голос с дивана. Он только что раскурил косяк, не отрываясь от клипа. — Ты правда не знаешь, чем занимается твой папашка? Ну ты, чувак, даешь! — Линии его голого, чуть впалого смуглого живота отличались совершенством. Под головой, свернутая валиком, лежала рубашка, которую ему подарила Диондра. — На, затянись, жалкий ты недоделок! — Он протянул ему косяк, и Бен сделал глубокую затяжку, чувствуя, как немеет затылок. — Ответь-ка мне, Бен, сколько младенцев понадобится, чтобы покрасить дом?
«Истребление и смерть…»
Снова эти слова. Он представил, как через огромный каменный камин к ним вламывается орда варваров, топор сносит Трею башку как раз в середине его очередной кретинской садистской шуточки о мертвых младенцах, голова катится по собачьему дерьму и останавливается прямо у ног Диондры в черных туфлях с пряжкой. А потом, возможно, настанет и ее очередь. Пропади все пропадом! Бен снова затянулся — мысли в голове путались — и вернул косяк Трею. Самый крупный пес — белый — подплыл к Бену и уставился на него глазами, в которых не было прощения.
— Все зависит от того, с какой силой их метать, — сказал Трей. — А почему в блендер младенца суют ногами вперед?
— Трей, лично мне не до шуток. — Диондра, видимо, продолжала разговор, в который Бен не был посвящен. — Он не верит, что его папашка приторговывает наркотой.
— …чтобы видеть его реакцию. Чувак, то, что ты сейчас куришь, — от него! — Трей наконец повернулся к нему. — Качества дерьмового, но очень сильная зараза. Поэтому-то мы и говорим, что он при деньгах. Он и цены задирает. Кажется, он сказал, что добывает товар в Техасе. Он туда в последнее время ездил?
Из жизни Бена Раннер исчез после того, как Пэтти дала ему пинка под зад. Он вполне мог умотать в Техас. Блин, а почему бы и нет: если постараться, туда и обратно можно обернуться в один день.
— У меня его расписки имеются, — сказал Трей пьяно-прокуренным голосом. — Короче, он мне денег должен. Все мне здесь должны. Любит у нас народ делать ставки, а платить не желает.
— Эй, почему у меня в руках ничего нет! — надула губы Диондра и принялась заглядывать подряд во все ящики на крошечной кухоньке (у нее и такое имеется — надо же! — отдельная комната для бургеров и чипсов), потом приоткрыла холодильник, достала себе пива и даже не спросила, может, Бен тоже хочет. Он успел заметить, что в холодильнике, который месяц назад был забит продуктами, сейчас стояла лишь большая стеклянная банка, в которой плавал одинокий маринованный огурец.
— Вытащи-ка мне тоже пивка, — попросил он нерешительно.
Она посмотрела на него искоса и отдала свое, потом вернулась к холодильнику и взяла еще.
— Короче, найдем Раннера — у нас появятся и курево, и деньги, — сказала Диондра, облокачиваясь на стул рядом с ним. — И тогда можно отсюда валить.
Бен заглянул в этот синий глаз (Диондра всегда смотрит на него как-то сбоку — он, кажется, ни разу не видел оба ее глаза одновременно), и ему стало по-настоящему страшно за будущее. Пока ему не исполнится шестнадцать, он без разрешения матери даже школу не может бросить. Что уж говорить о работе на кирпичном заводе или в другом месте, где бы он зарабатывал достаточно денег, чтобы Диондра не начала его ненавидеть, чтобы не вздыхала, когда он вечером приходит домой. Сейчас он мысленно представлял не маленькую уютную квартирку в Уичито, а убогую фабрику где-то на границе с Оклахомой, где очень мало платят, где нужно вкалывать по шестнадцать часов в день, вкалывать по выходным, а Диондра в это время будет оставаться с ребенком, которого возненавидит. У нее напрочь отсутствует материнский инстинкт, ребенок будет плакать, а она — спать и даже не подойдет на крик, она будет забывать его кормить, начнет везде за собой таскать, будет там знакомиться с парнями и выпивать (она вечно знакомится с какими-то типами и в торговом центре, и на заправках) и оставлять ребенка где попало. Бен представлял, как она говорит: «А что с ним может случиться! Он же в пеленках, ходить не умеет! Куда он может деться!» — и начнет обвинять его во всех смертных грехах: он будет уродом и мерзавцем, который не может их обеспечить.
— Ладно, — согласился он, решив, что, как только они выйдут из дома, вопрос как-нибудь отпадет. Сам он уже терял нить разговора, голова становилась ватной и отказывалась соображать, мысли путались. Хотелось домой.
Позвякивая ключами от грузовика, в комнате возник Трей со словами: «Я знаю, где его найти», и они втроем уже почему-то топали по снегу, и Диондра требовала взять ее под руку, чтобы не упасть, и Бен начал думать, а что, если она сейчас упадет и умрет или потеряет ребенка? Он однажды слышал, как девчонки в школе говорили, что если съедать по лимону в день, можно спровоцировать выкидыш, — а не выдавливать ли ей потихоньку лимон в кока-колу? Нет, это нечестно делать без ее ведома; ладно, а что, если она упадет? Но она не упала, они сели в кабину к Трею, вентилятор обогревателя обдувал лицо, Бен, как всегда, оказался на заднем сиденье, хотя на самом деле это и сиденьем-то не назовешь — там только ребенок может поместиться, а ему приходится прижимать ноги к груди. Рядом он заметил сморщенную хворостинку картошки фри, сунул в рот и начал шарить, не завалялось ли еще хоть что-нибудь съедобное, нисколько не заботясь о возможных комментариях. Он был под сильнейшим кайфом и страшно голоден.
Либби Дэй
Наши дни
Еще в начальной школе психотерапевты пытались направить мою злобность и агрессию в конструктивное русло, поэтому я резала тяжелую дешевую ткань, которую Диана покупала рулонами. Я кромсала тряпку старыми садовыми ножницами, приговаривая: «Ненавижуненавижуненавижуненавижу». Ткань урчала под лезвием, большой палец краснел и раздувался, а плечи болели от напряжения — режешь, режешь, режешь… наконец желанный финиш: свобода, занавес раскрылся. А дальше-то что? Сейчас я себя чувствовала так же: я что-то резала, ткань закончилась — и я снова совершенно одна в убогом домике — без работы, без семьи, держу в руках два конца разрезанной материи и не знаю, что делать дальше.
Бен лжет, и это невозможно отрицать. Но лгать из-за какой-то глупой девчонки из школы? Мысли носились, как птицы, случайно залетевшие на чердак. Вдруг он все-таки не врет и записка от Диондры предназначалась не ему, а была всего-навсего частью того, что наполняет жизнь школьников помимо уроков. Мишель могла вытащить ее из мусорной корзины, после того как ее туда бросил какой-нибудь старшеклассник: для маленькой шантажистки это весьма полезный мусор.
