Алмазы для Золушки - Корецкий Данил Аркадьевич

Но ее уже не слушали.

– Интересно, как там наша парижанка куролесит? – спросила Нинванна.

– Наверное, хорошо, – кивнула Татьяна Витальевна. – Раз назад не едет.

Алена хмыкнула.

– А чего назад ехать, раз в лотерею ей судьба счастливый билет подкинула…

Наташка осеклась. Ее надежды, что Кирины подвиги скоро забудутся, и она опять выйдет на первый план с рассказами о своей насыщенной страстями и приключениями жизни, не оправдались. Уже год, как нет этой выскочки, но воспоминания о ее необыкновенных путешествиях до сих пор живут в сердцах товарок. И на этом фоне ее страсти и приключения выглядят, как акварель первоклассницы в картинной галерее Эрмитажа.

– Короче, еле-еле оттуда выбралась, – скомкала рассказ Наташка.

А заливистая трель городского телефона поставила точку в примитивной Наташкиной истории.

– Слушаю, – солидным голосом сказала в трубку Нинванна, привычно сощурившись: любой телефонный разговор для неё сопровождался, казалось, всеобщим напряжением сил.

– Пригласите, пожалуйста, Алену Сорокину, – прозвучал в трубке приятный мужской голос.

– Аленочку? – удивленно переспросила профорг. После успеха Киры Сорокина стала ей подражать и преобразилась: встала на каблуки, надела короткие юбки, яркие маечки. Она даже посимпатичнела: опущенные книзу уголки рта каким-то чудесным образом приподнялись, и унылое выражение на лице исчезло. Теперь она уже не «тощая корова, которая не газель», как дразнила ее за глаза Наташка, а как раз газель – высокая и стройная. Но поклонники ей до сих пор не звонили.

– Да, пожалуйста. Алену Сорокину, – подтвердил голос.

Нинванна протянула трубку Алене, сидевшей через стол.

– Тебя. Мужчина какой-то. Кажется, симпатичный.

Интерес к рассказу Наташки был бесповоротно утрачен. Звонок симпатичного мужчины, после того как одна из них, ничем вроде бы не примечательная, – Кира, вышла замуж за француза и укатила жить в Париж, – что могло быть более интригующим? Куда там Наташкиным байкам до такого!

Под пристальными взглядами коллег, в том числе притихшей Наташки, Алена взяла трубку.

– Алло.

– Здравствуйте, Алена, – услышала она мужественный, с едва уловимым грассированием, бархатистый голос. – Вам привет от Вероники. Помните такую?

Алена сглотнула набежавшую от волнения слюну. Роскошная журналистка Вероника, с которой она случайно познакомилась незадолго до того, как Кира поехала отдыхать в Ниццу, часто вспоминалась Алене в сладких мечтах. Это она научила ее сменить имидж и даже отвела в салон, где всего два безболезненных укола преобразили лицо. Но потом она уехала, кажется, в Москву…

– Конечно. Конечно, помню! – Алена даже задохнулась от нахлынувших чувств.

– Я недавно приехал из Москвы. Вероника, по случаю, передала вам посылку. Как я могу её вам вручить?

– Посылку? – проговорилась Алена и тут же пожалела, заметив, как встрепенулись и переглянулись товарки. – Можно вечером, после работы. Я в шесть… в полседьмого освобождаюсь, – она решила немного накинуть: вдруг какой-нибудь аврал… Хотя какие могут быть у них авралы?

– Прекрасно. Где вам будет удобно? Может быть, центр?

– Можно.

– Тогда жду вас в семь в ресторане «Пушкин». Знаете, где он находится?

– Кажется. На углу Магистрального и Театральной?

– Точно. Тогда до встречи?

– До встречи.

Не успела Алена положить трубку, как Наташка, энергично всплеснув руками, выпалила:

– Не, ну нормально? Ты что, в клуб знакомств какой-то вступила? Хочешь замуж выскочить? И молчишь в тряпочку, тихоня! Могла бы и подругу подтянуть! Колись, давай!

– Да какой там клуб! – отмахнулась Алина, чувствуя при этом, что краснеет – словно и впрямь попалась на чем-то предосудительном. – Ну, позвонил знакомый, пригласил… В кино… Вас что ли не приглашают?

Ответом были два пристальных взгляда, излучающих тоскливое недовольство происходящим, и один многозначительно-понимающий.

– В кино, значит? – усмехнулась Наташка. – Ну-ну…

– Так! – Нинванна хлопнула по столу. – Обед скоро, ещё ни одной проводки не сделали. Работаем!

В роскошном парижском пентхаусе, в зале со стеклянным потолком, над которым плыли розовые предзакатные облака, Джелани Афолаби принимал гостей. В массивных кожаных креслах вокруг низкого круглого стола, изготовленного из поперечного спила баобаба, сидели трое – два европейца и темнокожий индус. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что эти мужчины средних лет, одетые, как для клубной вечеринки или модного фестиваля, не представляют ни бизнес-элиту, ни спецслужбы, не входят в число решал и теневых авторитетов – одним словом, не принадлежат к привычному кругу общения Афолаби. В их одежде, в манере держаться, в самой мимике ясно читалась принадлежность к богеме – и любой ценитель современного искусства, мало-мальски знакомый с его персоналиями, был бы изрядно удивлён, увидев эту троицу сидящей вокруг одного стола. Француз Этьен Вальян, немец Густав Кёнинг, индиец Раджеш Рачапалли по праву считались крупнейшими – и наиболее успешными скульпторами современности. И, как часто бывает среди больших художников, не выносили друг друга на дух. Афолаби, тем не менее, удалось не только собрать их вместе, но и заставить участвовать в творческом конкурсе. В напряжённой тишине, прерываемой звуками шаркающей походки алмазного магната, прохаживающегося вокруг трёх мраморных статуэток, выставленных на деревянные постаменты, скульпторы смиренно ждали вердикта – кто из троих будет нанят для выполнения заказа. Секрет Афолаби, сумевшего приручить мировых звёзд от современного искусства, был до примитивного прост: за разработку макета каждый из присутствующих получил наличными, безвозвратно, сто тысяч евро.

В кармане у Афолаби зазвонил телефон. Поморщившись, он вытащил его и поднёс к уху.

– Говори.

Звонил Бонгани.

– Господин Афолаби, мы почти у цели, в племени буру, – начал доклад полковник. – Осталось только взять пробы и сориентироваться по направлению. Месторождение где-то неподалеку…

– Я занят! – Афолаби нажал «отбой» и вернул телефон в карман. На другом конце связи незадачливый собеседник недоуменно рассматривал аппарат. Чем может быть занят босс, если не хочет выслушать сообщение о залежах алмазов? Что может быть дороже и, следовательно, важнее?

Афолаби ещё раз обошёл вокруг постаментов, всматриваясь в мраморные скульптуры, изображающие красивую молодую женщину, – и если присмотреться, глаз улавливал точное сходство в лице и фигуре. Но авторские манеры так отличались одна от другой, и в каждом из трёх вариантов рука мастера настолько преобразила прототип, что представшие перед заказчиком образы производили на зрителя совершенно разное впечатление. Одна из мраморных девушек соблазняла, струясь гибким телом, едва прикрытым складками ткани, другая с таинственным видом смотрела прямо перед собой, касаясь кончиками пальцев распущенных волос, третья весело смеялась, изящно запрокинув голову. Все полуобнажены, все излучают энергию живого очарования. Было заметно, что выбор даётся Афолаби непросто. Наконец, он сдвинул брови и беззвучно вздохнув, поднял массивный указательный палец. Троица скульпторов замерла в ожидании.

– Пожалуй, вот эта, – наконец, сказал Афолаби, показывая на девушку со вскинутой вверх рукой, в которой была зажата тончайшая, будто из настоящего шёлка, косынка, небрежно прикрывающая её тело, но не скрывающая ничего из того, что, по мнению заказчика, не следовало скрывать. – Я выбираю ее!

Раджеш Рачапалли несколько театрально склонил голову.

– О цене мы говорили, – сказал Афолаби, переходя к деловому тону. – Если выполните заказ быстро и не проиграете в качестве, я накину сверху десять процентов.

– Прекрасно, – ответил скульптор. – Работа будет выполнена в срок и в надлежащем качестве, как все мои работы.

Невольная улыбка проступила на его лице, обнажив крупные белоснежные зубы. Впрочем, и его конкуренты, проигравшие в творческом конкурсе, не выглядели опечаленными: сто тысяч евро уже осели на их счетах, а то, что им не придётся дальше иметь дело с этой тёмной и наверняка опасной личностью, не могло не вызывать в них определенного облегчения.