Арлин Хант - Пропавшая без вести
«А мальчишка умеет драться, и он в прекрасной форме», — промелькнуло в голове Джона, пока он выпутывался из упавших на него пальто.
Марк приближался к нему, слегка пританцовывая, словно едва касаясь пола. Джон поднял кулаки, защищая лицо, как это делают в кино, но Марк нанес несколько коротких рубящих ударов по почкам, и Джон с мыслью, что сейчас его вырвет, упал на одно колено.
В жизни все шло не так, как в кино.
Когда Марк качнулся вправо и вниз, Джон перекатился и изо всех сил ударил парня ногой в коленную чашечку. Он понял, что попал: Марк скривился от боли. Не дав ему прийти в себя, Джон вскочил на ноги и кинулся на него. Марк, тяжело рухнув на пол, ударился головой о черно-белый кафельный пол. Он был оглушен, но все-таки сумел выбросить руки вперед и, ухватив Джона за уголки рта, принялся растягивать ему рот в стороны. Боль была настолько нестерпимой, что Джону показалось — еще чуть-чуть, и его губы оторвутся от лица. И он сделал единственное, что оставалось: дернул головой, точно пытаясь вырваться из рук Марка, а когда тот чуть-чуть ослабил хватку, изо всех сил ударил его головой прямо в лицо.
Марк хрипло охнул. Через несколько секунд его голова откинулась набок, а руки бессильно разжались.
Джон, тяжело дыша, стащил его с себя на пол.
— Спорим, такому в твоем карате не учат!
Он услышал шаги в гостиной и увидел, как открылась дверь.
Лиззи Шелдон выглянула в холл и завизжала. Заметив в двери нож, она стала вытаскивать его из дерева.
Неожиданно Джон нашел в себе силы вскочить на ноги. Он схватил Лиззи в охапку, затолкал ее обратно в гостиную и, не обращая внимания на ее оглушительные вопли, запер дверь на ключ. Потом, сорвав с вешалки шарф и пояс от плаща, он перевернул Марка, связал ему руки за спиной, а затем привязал к ним и ступни ног. От яростных криков Лиззи Шелдон у Джона звенело в ушах, но он добрался до телефона и вызвал службу спасения.
Потом он закурил, заклеил бумажкой царапину на щеке и подумал: «Спасатели, наверное, меня уже по голосу узнают».
46
Она бежала. Нет, просто очень быстро шла и звала. Она искала Зигги. Теперь ей стало ясно, где она. Она опять вернулась в ту же квартиру — те же обои, та же мебель, тот же запах и тот же страх.
Она ходила из комнаты в комнату и снова и снова звала его. Где же он? Он никогда не прятался от нее. Обычно, стоило ей только открыть дверь, как он бежал навстречу и с громким мяуканьем просился на руки, чтобы потереться головой об ее щеку.
Она заглянула под кровать, открыла дверцы шкафа, стараясь не поддаваться страху. «Ничего, ничего, — уговаривала она себя, — наверное, просто где-нибудь заснул и не слышит меня».
Она прошла в кухню и начала открывать и закрывать все ящики и дверцы.
— Зигги!
Может, выбежал из квартиры? Но они на шестом этаже, куда отсюда денешься?
Она метнулась в гостиную и, опустившись на колени, заглянула под диван. Ну, допустим, он заснул. Тогда почему не просыпается?
— Зигги! Зигги! Ты где, маленький?
А где Виктор? Он всегда был здесь, когда она приходила. Именно это пугало больше всего.
Она еще раз обошла квартиру.
Думай давай, думай!
Она вернулась в свою спальню. Может, в гладильню забежал?..
Она все поняла, когда заметила опущенную крышку унитаза. Она так и замерла у двери в ванную. Виктор никогда не опускал крышку. Он этого терпеть не мог: говорил, тогда из унитаза воняет.
Так почему же сегодня она опущена?
Догадка пронзила ее.
Она медленно приблизилась к унитазу, села рядом на край ванной и от всего сердца прошептала:
— Господи, не допусти!
Затем, собравшись с духом, она подняла крышку.
— Ох, Зигги…
Она вытащила из воды безжизненное кошачье тельце, совсем окоченевшее. Глазки плотно закрыты, из-под верхней губы торчат крошечные зубки…
Она стянула с вешалки полотенце и завернула в него трупик. Его шея моталась из стороны в сторону, под пальцами чувствовались крошечные позвонки. Переломанные.
Удивительно, но ей даже стало легче. По крайней мере, не мучился. Она не вынесла бы мысли, что он несколько часов беспомощно барахтался в ледяной воде, отчаянно борясь за жизнь. Она гладила котенка по голове, поправляя его мокрую полосатую шерстку, а слезы градом катились по щекам.
— Прости, Зигги, — тихо прошептала она, прижимая его к себе.
— Я велел тебе не опаздывать. — Она обернулась. Виктор наблюдал за ней от двери. Она не слышала, как он вошел. — Зачем ты заставляешь меня так поступать? — Он шагнул в ванную и протянул к ней руки. — Зачем ты заставляешь меня причинять тебе боль?
Сара смотрела, как свет от фар проезжавшей мимо машины метнулся по потолку гостиной в доме ее матери. Она села, поеживаясь от холода. У ее ног, на полу, поскуливал во сне Сумо. Она потянулась, включила свет и бросила взгляд на латунные часы на каминной полке.
Двадцать минут двенадцатого. У нее еще сорок минут, чтобы привести свои дела на этом свете в порядок.
Она взяла телефон, попробовала дозвониться Джону, но звонок сразу переключился на голосовую почту. Тогда она набрала отель «Четыре сезона» и попросила соединить с его номером, а затем все слушала и слушала бесконечные телефонные гудки. Она прикрыла глаза, и почему-то вспомнились мальчишеская улыбка Джона и его озорной взгляд.
Она положила трубку, твердо веря, что, где бы он ни был и что бы сейчас ни делал, с ним все в порядке.
Мобильник зазвонил прямо у нее в руке.
— Алло!
— Мою записку получила?
Это был Виктор.
— Ты гад! Что ты сделал с Родни? Он тут совершенно ни при чем!
— Нечего было шляться где попало. Не совал бы нос в мои дела, не получил бы.
— Ты сломал ему ногу!
— Повезло ему, что не шею. Сара, как это у тебя получается? Вокруг тебя вьются одни сопляки. Ты их чем берешь, Сара? Видела бы ты его: он же ничего не может. Да я…
— Чего ты хочешь?
— Ты прочла записку? Хочу поговорить с тобой.
— Так приходи сюда. Ты же знаешь, где меня найти.
Он ухмыльнулся:
— Щас! За дурака меня держишь? У меня тоже башка варит — хрен его знает, что ты там задумала. Нет уж, ты ко мне придешь. А я, милая, помогу тебе.
Сара молча слушала.
— Знаешь деревянный мост по дороге от твоего дома?
— Ты и сам отлично знаешь ответ.
— Вот туда и подгребай. Сиди и жди под мужским навесом. Да смотри, чтоб одна пришла, и без всяких твоих фортелей. А сделаешь по-своему — я уйду и в другой раз вырежу записку на спине у твоей сестренки.
— Я приду.
— У тебя один час. И не опаздывай.
— Виктор…
— А собаку приведешь — я ее прибью. Ясно?
— Да.
— Я просто хочу поговорить с тобой, выяснить кое-что. Может, старое вспомним.
Сара закрыла телефон. Она подумала о Джеки и Родни, о том, что Виктор может сделать с Хелен или с матерью, если она ослушается. Придется идти.
Какой у нее выбор? Ну, позвонила бы она в полицию, и что они сделают? Ничего. Закон не запрещает сидеть на пляже под мужским навесом, а угрожал он ей пока только на словах.
Почему он выбрал это место?
Если он следил за ней, то, возможно, знал, что на прогулке она часто доходит именно до этого места, и знал также, что одна нога у нее нездорова. Наверное, хочет обставить все так, будто она поскользнулась на камнях, ударилась головой — и привет. И никаких следов.
Как основательно Виктор все продумывает!
Вот, значит, какая картина вырисовывается. Он намерен убить ее. И что же, она так и отправится прямиком к нему в руки?
Она поднялась и прошла в кухню. Сумо поплелся следом. Она оглядела по-домашнему уютное помещение. Можно оставить записку: если со мной что-нибудь случится, прошу в моей смерти винить такого-то.
Она достала из буфета блокнот и ручку, села за стол, вывела «Дорогая мама!» и остановилась, не в силах писать дальше.
Вряд ли эта записка утешит ее родных, когда они узнают, что, защищая их, она добровольно отправилась в западню. Может, пусть уж думают, что поскользнулась?
Она отложила ручку, закрыла глаза, опустила голову на руки.
— Господи, дай мне силы! — прошептала она.
Дул пронизывающий ветер, недавно прошел дождь, и настил деревянного моста был скользкий. Тучи закрывали луну, угрожая новым ливнем. Сара перешла по узкому мостику на пляж Доллимаунт-Стрэнд, глубоко вдыхая свежий морской воздух. Было время прилива, и волны внизу, под ней, ударялись об опоры моста. Шум города понемногу затихал.
Она прошла мимо приветливо кивнувшего ей мужчины в желтой ветровке, который выгуливал у дороги своего спаниеля.
