Дэвид Хьюсон - Земля обетованная
— Ты сегодня рано, — снова говорит она. — Что, трудно было позвонить?
— Я живу здесь, — говорю я мягко.
— Я — тоже. Просто…
Она думает, что сказать.
— Я тоже думал, что вы с Рики пойдете в кино.
— Пи-Ви Херман,[16] — с презрением говорит она. — Я решила приберечь это приятное приключение для тебя. Хотя, когда ты соберешься, этот шедевр сойдет с экранов.
— Мириам…
— Не время. Мне нужно уйти.
— Куда?
— В одно место.
— Когда? Надолго? Зачем?
— Навсегда! — кричит она.
Я не знаю, что сказать и что делать.
— Мне скучно, Бирс. Ты что, так и не заметил?
Я качаю головой. Чувствую себя дураком.
— Не понимаю.
— Все кончено, — говорит она и поводит рукой. — Все. Я, ты, Рики. Оул-Крик. Все прошло и никогда не вернется. А знаешь главную новость?
Указывает на переросшую траву и рассыпанные игрушки. В ее глазах ненависть.
Я смотрю на нее. В голове ни одной мысли.
— Они все повесят на тебя. Я буду в другом месте, и имя у меня будет другое. Тебя посадят в тюрьму, а я наконец буду наслаждаться жизнью. Своей жизнью.
Она поворачивается. Я кладу ей руку на плечо. Она резко оборачивается и хватает меня за лицо. Я чувствую, как ее ногти вонзаются мне в кожу.
— Не трогай меня! Не смей ко мне прикасаться!
Я пытаюсь удержать ее, но она ушла в открытую дверь кухни, принялась искать что-то, рыскать по комнате. Я остолбенел.
Наконец пошел за ней, стал звать:
— Мирам. Мириам?
Ее там нет. Но есть кто-то еще. И не один. Двое. Возможно, и больше.
Я слышу, как закричал Рики. Громко, испуганно, а не гневно, как раньше.
Рики кричит, и наверху я слышу крик Мириам. Это ее голос, и от него у меня кровь стынет в жилах. За несколько секунд ее ненависть перешла в ужас.
В доме люди. Это убийцы.
Прежде чем я что-то успел сделать, на меня обрушивается что-то тяжелое, и я со стоном падаю на пол.
Переворачиваюсь, поднимаю глаза. Надо мной лицо, которого раньше никогда не видел, хотя что-то мне подсказывает: Джонни Лун.
— Она ждала тебя, — говорю я и чувствую кровь во рту.
— Глупая белая шлюха, — бормочет он. — Собиралась меня обмануть.
В его руке кувалда. На ней кровь. Много крови.
— Пошел к черту… — начинаю я говорить, но в глазах темнеет.
Голова вот-вот свалится с плеч.
Такое впечатление, что между моих ушей раскачивается самый большой в мире церковный колокол. Я хочу закричать и знаю, что все бесполезно.
Когда понемногу зрение возвращается, вижу, что он наклоняется и заглядывает мне в глаза.
— Где они? — спрашивает он.
— Мириам, — бормочу я.
— Она мертва. Не может сказать.
Я не могу дышать. Стараюсь превозмочь боль.
— Мертва, как и ты, — говорит он и заносит над головой кувалду.
«Нет!» — думаю я. Не говорю, потому что слова покинули мое горло, разлетелись, как чайки, покидающие побережье, когда на город наступает туман.
Катаясь по полу в ожидании смерти, я вижу его лицо и стараюсь удержать его в памяти. И я думаю…
Я помню все.
Четыре простые слова, в них вся вселенная. Эти мысли, и воспоминания, и фрагменты жизни… охватывают все. Они дают моим родителям видимость жизни. Позволяют мне задуматься о своем потерянном ребенке и представить, кем бы он мог стать.
Они заставляют меня задуматься также и о Мириам, о том, что я не оправдал ее ожиданий. Как получилось, что делал не так? Как позволил нашему браку развалиться и даже не заметил этого?
Открываю глаза, хочется произнести эти короткие слова, которые до сих пор не был способен сказать.
— Я никого не убивал, — бормочу я. — Я знаю, что я никого не убивал.
Что-то происходит.
Джонни Лун смотрит на свою давно потерянную племянницу и двумя руками держится за грудь, переводит взгляд на красную рану на своей груди.
Элис направляет на него пистолет.
— Ты, лживый подонок, — говорит она и стреляет еще раз.
Я пытаюсь привести мысли в порядок, потому что в комнате находится Без Имени и шестеро юных, но опасных китайских подростков. Они могут справиться с Элис Лун, несмотря на ее пистолет.
— Пол! — кричит она.
В дальнем углу комнаты я вижу большую фигуру в сером костюме. Мой пленник с лицом ребенка уже соскочил со стула, его блестящий пистолет направлен на Без Имени. Тот орет, катается по полу, схватившись за ногу, пятится к своей маленькой банде. Его лицо исказила гримаса боли и ярости.
— Слушать меня, — ревет на них Пол. — Слушать меня.
Думаю, что если инструктор из подготовительной школы посмотрел бы на этого молодого человека, то одобрил бы его действия, потому что шестеро подростком ползали в пыли, делали все, что он требовал от них: бросали ножи и оружие на каменные плиты, просили пощады.
Элис подошла к дяде Джонни и сильно пнула его ногой.
Я встал, отряхнулся и взглянул на него.
— Врача… — застонал Джонни и закашлял кровью. — Семья.
Элис снова взялась за пистолет. Я быстро его у нее отобрал. Она не возразила. Во всяком случае, не слишком сопротивлялась.
— Какая ты мне семья? — закричала она.
Он не слушал.
— Мистер Бирс? — спрашивает кто-то из другого конца комнаты.
Я моргаю. Меня давно никто не называл «мистером».
— Пол?
Он машет пистолетом в сторону Без Имени и его напуганных компаньонов.
— Что мне с ними делать?
Я смотрю на предводителя. Его бравада испарилась, по крайней мере на время.
— Слушай, Без Имени, иди. Не вздумай еще раз попасться нам на глаза. Никому ни слова о том, что видел здесь. Иначе…
Он дрожит и в ужасе кивает.
Пол смотрит им вслед. Они молча поднимаются по ступеням. Он явно расстроен: Кайл Маккендрик не повысит его в должности. Гнев на лице херувима заставляет меня задуматься.
Видно, я совсем не разбираюсь в людях.
Я смотрю в холодные зеленые глаза Элис.
— Ты не ожидала, что я скажу это?
— Что?
— То, что я не делал этого.
Она вздыхает.
— Бог с тобой, Бирс. Неужели я должна все объяснять?
Она качает головой, не в силах поверить, что я подниму этот вопрос — доверие друг к другу.
Элис смотрит на Джонни — тот стонет в луже крови на полу — и говорит:
— Я должна была выстрелить в кого-то. Лучше застрелить его, чем тебя. Достаточно объяснений?
— Д-да, — говорю я, чувствуя себя дураком.
— Я никогда не верила в то, что ты их убил, — добавляет она. — С того момента, как ты отказался спать со мной. Это просто…
Она злобно смотрит на поверженного дядю, и мне кажется, что она хочет еще раз пнуть ему в рану ногой.
— Иногда проще поверить в ложь, чем принять правду, — осторожно говорит она. — Потому что правда причиняет больше боли.
Сейчас не время для такого разговора. Я оборачиваюсь к своему старому коллеге. Должно быть, отвык от передовой: напуган, потеет. Похоже, в любой момент его может вырвать.
С этой мыслью в голове я оглядываюсь и вижу на столе маленький устричный нож из кухни Микки Карлуччо. Должно быть, Элис бросила его туда, когда освобождала Пола от веревок. Стэп крутится на стуле, хочет вызвать у меня сочувствие.
— Бирс… — говорит он.
— Заткнись и слушай.
Я указываю ему на видеомагнитофон и кассеты.
— Давай договоримся. Ты забираешь это и Джонни Луна. Можешь обсудить с ним, как поступать дальше. Все здесь уберешь. Никогда не будешь искать ни меня, ни Элис, ни Пола. Мы спасли тебе жизнь, и если ты проявишь хоть каплю неблагодарности, сильно пожалеешь об этом. Согласен?
Он подозрительно смотрит на пистолет в моей руке, тот, что я взял у Элис.
— Сколько? — спрашивает он.
Элис закатывает глаза.
— Ну же, говори, — подначивает меня Стэп. — Я должен знать. Ты имеешь дело с правительством. Нам нужно поднять бумаги. Это большие деньги — но я не говорю, что это невозможно, ты можешь получить их в рассрочку. В офшоре.
Я смотрю на Элис и говорю:
— Скажи ему.
К моему восторгу, Элис берет видеокассеты и бросает их ему на колени.
— Мистер, — говорит она, — мы бы вам заплатили, чтобы вы забрали с собой это дерьмо. Если бы у нас были деньги.
Он теряет дар речи. Кивает головой. Внутренний голос кричит мне, что я идиот, но я приказываю ему замолчать. Осталось сделать еще одну вещь.
Джонни Лун лежит на спине, задыхается от боли. Рана не смертельна. Впрочем, это можно поправить.
Я приставляю дуло своего большого полицейского револьвера к его лицу, между испуганных глаз, и говорю:
— Как ты узнал, Джонни?
— Что? — квакает он. — Вызовите мне врача, ради бога.
— Врач тебе не понадобится, если сейчас же мне не ответишь. Мириам считала, что все учла. Оставила свидетельство. Мою кровь под своими ногтями. Счет в банке. Все. Это развалилось, потому что ты обо всем узнал?
