Светлана Бестужева - Вычислить и обезвредить
- Бабушка, помню, всегда меня утешала так, - задумчиво продолжала Майя. - "Придет время, будет и пора..."
- И вас тоже? - вырвалось у меня.
Она посмотрела на меня с каким-то непонятным выражением и спросила:
- А кто она была, ваша бабушка? Я имею в виду национальность?
Я даже не сразу нашелся с ответом. Тогда она добавила:
- Вы ведь понимаете по-русски, правда? Не думайте, я не полная идиотка. Иногда даже я умею сложить два и два так, чтобы получилось четыре. Редко, к сожалению.
- Вы ошибаетесь, Майя, - заставил я себя улыбнуться. - Когда-то я пытался самостоятельно заниматься русским языком, но бросил. Очень трудно. Кое-что, возможно, в памяти и сохранилось.
- Пусть так, - пожала она плечами. - Я никому не скажу, правда-правда. Просто в обмен на все свои тайны я получила один ваш крохотный секрет. Вы же о моих никому не расскажете?
Она тряхнула головой, почти естественно рассмеялась и сменила тему.
- Какая красивая у вас ручка. Можно посмотреть?
"Нельзя!" - чуть было не крикнул я, но опомнился. Правда, резкое движение все-таки сделал. Получилось так, что я откровенно пожмотничал. Некрасиво, но все лучше, чем давать опасный предмет в чужие руки. И потом кто знает, зачем она это попросила? Сама же сказала, что не полная идиотка.
Ни в этот день, ни на следующий мне не удалось приблизиться к объекту. Рейгана очень надежно охраняли, как я заметил, не только американцы, но и русские. Пару раз возникала критическая ситуация, но либо кто-то заслонял президента, либо у меня не было возможности выстрелить и попытаться после этого исчезнуть. Наконец, я понял, что остается один-единственный шанс проводы. Вот там, в аэропорту, с трибуны-подиума для прессы... Почему-то я ни минуты не сомневался в том, что жребий на сей раз будет ко мне благосклонен.
Так и получилось. В то утро я почему-то не увидел Майю, поехал в аэропорт с другими счастливчиками-журналистами. И испытывал странное сожаление оттого, что, судя по всему, проститься с новой знакомой мне не удастся. Где я её найду, когда все мероприятия закончатся? Да и когда? Если все пойдет так, как я наметил, мне будет просто не до этого. В любом случае будет не до этого. И, встав на отведенное мне место, я уже думал только о том, что предстоит.
Через несколько минут я выстрелю. Через несколько минут, возможно, судьба человечества изменит маршрут, а я обрету последний призрачный шанс снова встретиться с Мари. Никто сразу не поймет, что произошло, я успею уронить оружие и столкнуть его ногой с подиума вниз. Больше никаких улик ни у кого нет и не будет. Через несколько минут...
Мне отчаянно мешал вдруг возникший звон в ушах. Это был даже не тонкий писк, а что-то вроде набата. "По ком звонит колокол?.." Кто-то говорил, что такого вопроса никогда не нужно задавать, совершенно не исключено - колокол звонит по тебе.
Судя по оживлению, президентский кортеж был уже совсем близко. "Набат" прекратился так же внезапно, как начался. Вот и все, господа-товарищи. Сейчас, сейчас...
- Пьер! - вдруг услышал я женский голос. - Пьер!
Я вздрогнул и обернулся. Майя, стоявшая в группе каких-то мужчин, махала мне рукой. Господи, зачем она? Что она наделала! Я встретился взглядом с человеком, стоявшим рядом с ней. Я уже где-то его видел, точно, видел! Тогда, в баре... Но не только тогда, слишком уж знакомо мне его лицо.
Справа и слева от меня внезапно возникли два парня мощного телосложения. Они меня все-таки вычислили и приняли меры. Самое время, молодцы, ребята. Рейган уже ступил на дорожку, ведущую к самолету. А меня очень ловко избавили от фотоаппарата. Подстраховываются... Только зря. Я медленно, очень медленно положил руки на перила и замер. Все, точка. Кто-то уже принял за меня окончательное решение, и обжалованию оно не подлежало.
Я не сделал последней остававшейся у меня попытки выстрелить в Рейгана. Но остановила меня не охрана. Эти ребята не смогли бы мне помешать, если бы я захотел выполнить свою задачу. Снизу вверх, через разделявшее нас пустое пространство на меня смотрела... Мари. Я понимал, что это - Майя, но видел глаза Мари. И не мог убить человека на её глазах. Даже дуэли не происходят в присутствии любимой женщины. А уж убийство...
И ещё одно обстоятельство, хотя, возможно, оно было просто плодом моего воображения: лицо человека, стоявшего рядом с Майей... Я только теперь понял, кого он мне так напоминал. Меня! Меня самого!
Это был я, и у меня был холодный и безжалостный взгляд убийцы. Или охотника, выследившего и наконец затравившего зверя. Впрочем, разве это не одно и то же?
Значит, все-таки Майя... Что ж, я догадывался. Но догадывалась ли об этом она сама? Она любила так, как Мари любила меня. Теперь я второй раз увидел того, к кому обращено это чувство, мне достаточно было увидеть их рядом, чтобы все понять... Бедная девочка! Бедные мои девочки... Да, я проиграл. Но больше никто не должен был из-за этого пострадать.
Они не стали меня арестовывать. Судя по всему, международный скандал в их планы не входил. Правда, в удовольствии пнуть лежачего мой "двойник"-соперник себе не отказал: подошел "попрощаться", взяв с собой Майю, наверное, в качестве переводчицы. Вот уж напрасно! Впрочем, нет. Это было скорее удачно.
Как ни хотелось мне ещё раз услышать её голос - голос Мари - я преодолел это искушение. Судя по всему, последнее в моей жизни. Я ответил ему по-русски - хоть это я мог теперь себе позволить! Я разрешил себе ещё одну роскошь - попрощаться с Майей. А если честно - не с ней даже, с Мари. Или все-таки с ними обеими?
Я уходил в здание аэропорта, чувствуя за спиной недоумевающий взгляд моего "двойника" и полный слез - Майи. Хотелось бы верить, что она поняла, за что я просил прощения и у кого. Что хотя бы ей я успел это сказать, потому что попросить прощения у Мари я уже не мог.
Я проиграл, а расплачиваться мне было нечем. Круг замкнулся: любовь обрекла меня на изломанную, сложную, полную лжи жизнь, любовь же обрекала на уход из этой жизни. Сделать это нужно было добровольно, не дожидаясь, пока кто-то возьмет на себя миссию палача. Свою судьбу я должен был решить сам. И не только - свою.
Повешенное в первом акте на сцене ружье было просто обязано выстрелить в последнем. Так утверждал Чехов, а его на Западе считают наравне с Достоевским великим знатоком "загадочной русской души". А я в душе все-таки был русским.
И оружие у меня было.
Глава тринадцатая
Личная жизнь полковника
- Майя, пойми, у нас нет другого выхода, - в десятый, наверное, раз повторил Владимир Николаевич, отрешенно глядя поверх моей головы куда-то на стену.
Ничего принципиально интересного он там, конечно, увидеть не мог, но и смотреть на мою опухшую, зареванную физиономию тоже было грустно. Точнее говоря, противно.
"Обычно выход там, где был вход", - по привычке использовать чужие мысли вспомнила я афоризм, но промолчала. Сказать мне было уже нечего. В смысле - связного и толкового. А бестолковостей и глупостей за эту бесконечную ночь я наговорила столько, что хватило бы на сотню серий "мыльной оперы".
Если честно, меня самое немного подташнивало от тех сентиментально-паточно-слезливых откровений, которые я нагородила. Единственным оправданием могло служить лишь то, что всю эту мелодраматическую дребедень я тогда несла абсолютно искренне. Но отсутствие мелкой монеты не является оправданием безбилетного проезда.
- Я люблю тебя, понимаешь? Да, никто ни в чем не виноват, да, мы как бы взрослые люди, но... Я хочу быть с тобой. До тебя я и не жила, так существовала. И теперь я не могу отказаться...
- Не оставляй меня, умоляю. Пусть я буду редко тебя видеть, пусть даже слышать по телефону буду редко, только не оставляй меня... Я не смогу... Знаешь, мы ведь в ответе за тех, кого приручили. А ты сам говорил, что без тебя я погибну, меня затопчут. Почему же теперь...
- Господи, ну, какими словами мне тебя убедить? Я не умею говорить на эту тему, мне как-то не приходилось. Знаешь, мысленно я тысячу раз с тобой беседовала, во всяких ситуациях, но я не думала... Это же безбожно, нет, бесчеловечно так поступать... Ты не сможешь...
- Ну, скажи же что-нибудь. Я, наверное, неправильно тебя поняла. Или ты не объяснил мне чего-то главного. Неужели этот месяц... Разве его можно вот так взять и зачеркнуть?
Вспоминая потом этот сумбурный монолог, я понимала, как жалко выглядела со стороны. Кошка, которой прищемили дверью одновременно и хвост, и все четыре лапы. Бездомная собака, которая униженно скулит и виляет хвостом, подобострастно заглядывая в глаза Человеку. Бред, кошмар, унижение, наконец! Но тогда я решительно не способна была здраво оценивать свое поведение, тем более - достойно себя вести.
- Ты просто аморальный тип. - Я как-то пыталась ещё шутить, когда лирические заклинания и патетические вопли иссякли, не оказав никакого воздействия на моего собеседника. - О таких в "Крокодиле" пишут фельетоны. Бытовой разложенец. Поматросил девушку - и бросил. Мне теперь нужно обращаться в местком или партком. Или к твоему начальству, чтобы повлияло.
