Антон Леонтьев - Профессия – первая леди
– Как ты понимаешь, в такой ситуации я не могла оставаться в Перелыгине, – заключила тетя Фима. – Теперь я убеждаюсь, что дядя Браня был прав.
В словах о дяде Бране, генерале КГБ в отставке, родном отце нынешнего директора КГБ и старом друге ГГБ, я уловил нотки затаенной нежности и бабьей тоски. Глаза тети Фимы затуманились, она улыбнулась. Да вы только посмотрите – Фима влюбилась! Наверное, и сама еще не поняла этого, но мне ли не знать!
– Тебе надо переодеться во что-то более приличное, – сказала тетя Фима. – Браниполку Иннокентьевичу не понравится, если он застанет в квартире полуголого молодого человека. Поднимись в комнату для гостей, жить будешь там! Кажется, где-то в шкафу есть баул с одеждой Вероникиного экс-мужа!
Я поднялся на второй этаж, распахнул шкаф и обнаружил в углу мятые мужские кальсоны и шерстяной тренировочный костюм. И тетя Фима хочет, чтобы я это надел? Я скинул свое исподнее и попробовал натянуть кальсоны. Нет, они мне безнадежно малы!
Дверь в комнату распахнулась, возникла тетя Фима, в руках у нее была кипа одежды.
– Я вот еще нашла кое-что. О, милль пардон, пардон, экскузе муа, сорри!
Я лукаво улыбнулся – мне не раз приходилось оказываться перед дамами в обнаженном виде. Тетя Фима вцепилась в одежду, которую принесла мне, и, несмотря на ее бурные извинения, я заметил, что она с интересом изучает мое практически совершенное и абсолютно нагое тело. С груди ее взгляд перебирался все ниже и ниже. Я расслабился и принял картинную позу. Мне хотелось доставить тете Фиме эстетическое удовольствие.
– Ого, я предположить не могла, что у тебя, Дусик, такой большой…
– Серафима Ильинична! – шокированно воскликнул я.
Чего-чего, но такого от интеллектуальной писательницы, лауреата Тукеровской премии, ведущей рейтинговой программы, преподавательницы герцословацкой литературы и литературного творчества в американском университете, я не ожидал. Хотя не буду врать – вообще-то именно на такую реакцию я и рассчитывал.
– …размер! – завершила фразу тетя Фима и, не моргнув глазом, продолжила: – Я отыскала в кладовке одежду, но она тебе не подойдет. Ты у нас Геркулес и Аполлон в одном флаконе. А супруг Вероники был невзрачный и тощий. Куда ему до такого Давида, как ты!
Тетя Фима ретировалась, но на пороге все же обернулась и, послав мне саркастический взгляд, сказала:
– Дусик, крошка, а тебе не холодно? Приходи пить чай, я тебя жду!
Мне пришлось снова натянуть нижнее белье и завернуться в халат. Я спустился в столовую – тетя Фима была хлебосольной хозяйкой.
– Вообще-то я хотела устроить завтра романтический ужин, – сказала она, вылавливая из банки оливки, – только двое приглашенных, дядя Браня и я, но в связи с непредвиденными событиями мне придется об этом забыть. Ужин придется перенести на неопределенный срок.
Я с жадностью набросился на еду. Бегство от киллера лишило меня сил. Я урчал за столом, Василиск – под столом, тетя Фима курила и смотрела на нас.
– Значит, так, – потушив сигарету решительным жестом, сказала она. – Я понимаю, что смерть президентской свояченицы, которая произошла чуть ли не четверть века назад, убийства трех человек перед картинами кисти Стефана д’Орнэ и твоя эпопея с киллером-прибалтом каким-то образом между собой связаны. И, хоть убей, не понимаю каким! Я могу предположить, что кто-то на самом верху не хочет, чтобы широкой публике стало известно об обнаружении чемодана с телом Татианы Шепель. Но к чему остальные убийства? КГБ – организация не самая сентиментальная, однако они не будут натравливать на таких сладких мальчиков, как ты, Дусик, наемных убийц и ликвидировать одного за другим представителей столичного бомонда. Так кому мы наступили на хвост?
– Серафима Ильинична, – сказал я жалобно, – пощадите мой изнеженный мозг! Я напрочь лишен логического мышления, мне хочется одного – чтобы этот киллер оставил меня в покое! А все выглядит так, как будто он все еще жаждет моей крови!
Тетя Фима зажгла новую сигарету, тряхнула головой и заметила:
– Все вы, мужчины, сразу паникуете, если речь заходит о вашей бесценной жизни. Грязную и тяжелую работу оставляете нам, женщинам. Эгоисты вы все и трусы! И мозгами шевелить не желаете! Хотя как можно шевелить тем, что напрочь атрофировалось в процессе эволюции!
Я подумал, что, окажись тетя Фима в моих руках, она бы очень быстро переменила свое мнение относительно представителей сильной половины человечества. Наверняка ей до сих пор попадались не самые лучшие экземпляры. За десять лет своей психотерапевтической деятельности с внедрением на практике «Камасутры» я убедился в том, что в стране нашей очень много умных, но отчего-то несчастных женщин. Прямо закономерность какая-то: чем умнее, тем несчастнее в личной жизни. И тетя Фима входила в число таковых.
Не мешая госпоже Гиппиус излить праведный гнев на головы мужчин, я пил чай, поглощал бутерброды и жалел самого себя. Дусик, мальчик мой, и что теперь делать? Денег нет, документов нет, друзей нет. Ты живешь в квартире сестры тети Фимы, за тобой по пятам следует безжалостный киллер. И рано или поздно он тебя найдет, это ж не голливудский блокбастер! И второй раз ты ему дезодорантом в лицо не пшикнешь, скорее это он выпустит в твою красивую, но глуповатую голову всю обойму своего мерзкого пистолетика.
Раздался мелодичный звонок, я похолодел. Тетя Фима, запахнув черное шелковое кимоно с желтыми цаплями и белыми хризантемами, успокоила меня:
– Это наверняка дядя Браня. Приехал, мой Дон Кихот! Дульцинея Тобосская ждет тебя, о рыцарь печального образа, победитель ветряных мельниц!
– Серафима Ильинична, – позеленев от страха, сказал я. – Это киллер вернулся. Умоляю вас, не открывайте! Ой!
– Дусик, без истерики! Ты мне своими навязчивыми страхами напоминаешь моего последнего супруга. Тот был влиятельным телевизионным боссом, а до ужаса боялся тараканов. Звонка из администрации президента не боялся – а перед прусаками дрожал! Поэтому со мной и развелся – у нас в Перелыгине их полно.
Упрямая писательница в шуршащих одеждах японской гейши направилась в холл. Я схватил тяжелую орехоколку и потрусил за тетей Фимой. Она сняла трубку домофона.
– Ну что я говорила, это Браниполк Иннокентьевич, – сказала она.
– Не верьте! – вскрикнул я. – Убийца ворвется в квартиру, стоит вам открыть дверь!
Я приготовился к тому, что снова увижу перед собой бесцветного киллера, но вместо этого на пороге появился молодцеватый, чем-то смахивающий на Роберта Редфорда старикан с лихим казацким чубом. Это и был дядя Браня, он же генерал КГБ в отставке Браниполк Иннокентьевич Сувор, в бытность свою один из заместителей всесильного Алдропа. Дядя Браня был строен и подтянут и выглядел много моложе своих семидесяти. Я понял, почему он произвел такое неизгладимое впечатление на великую, но столь одинокую писательницу.
В моем бизнесе есть два вида конкурентов – молодые ребятки, которые завоевывают сердца и постели богатых дам, и подтянутые старички, которые на этих дамах женятся. Знавал я одного такого, тоже, кстати, офицера в отставке, в тусовке его за глаза звали «Настоящий полковник». Он брал не сексуальными экзерсисами и симпатичной мордашкой, а искрометным юмором, шармом отставного вояки, уверенностью зрелого мужчины и нафабренными усами а-ля кайзер Вильгельм. И что вы думаете – в то время я был любовником экспансивной «колбасной королевы» по имени Тамаса. Все шло к тому, что владелица сети чрезвычайно прибыльных мясокомбинатов, виллы в Палм-Спрингс, пентхауза в Бертране, замка на Луаре и личного самолета сделает мне предложение руки и сердца, от которого я точно бы не отказался. И тут появился, будь он неладен, «Настоящий полковник»!
Я не принимал старика всерьез, ему было за пятьдесят, а Тамасочка обожала «молодую дичь». Я был настолько уверен в своем превосходстве, что не обращал на конкурента внимания. И зря. Когда Тамаса выходила за «Настоящего полковника» замуж (для веселой свадебки она сняла целый этаж в парижском «Рице»), то мне не прислали ни приглашения, ни даже ломтика торта.
Дядя Браня окинул меня несколько презрительным взглядом. Еще бы, в его глазах я был этаким слащавым бездельником, трутнем-жиголо и плаксивым типом.
– Браниполк Иннокентьевич Сувор, генерал в отставке, – он протянул мне узкую ладонь. Я не знал, что и ответить: «Димочка Стрешневич, дамский угодник»?
– Это и есть Дусик, – зычно произнесла тетя Фима.
От моего взгляда не ускользнуло, как у Сувора заходили под кожей желваки. Что поделать, я пленяю сердца женщин, мужчины же относятся ко мне с недоверием, презрением и брезгливостью – не все, конечно: Андрюсик испытывал ко мне совершенно иные чувства, но это совсем другая история.
Мы проследовали в столовую. Тетя Фима засуетилась и поставила перед «дорогим гостем» чашку дымящегося чая. Дядя Браня искоса поглядывал на меня, и я чувствовал себя евреем-диссидентом на допросе в КГБ.
