Юлия Вознесенская - Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной
— Что за вздор! Теперь у вас уже Наталья стала убийцей? Как поворачивается у вас язык клеветать на нее — ведь она до сих пор еще лежит в морге и ждет погребения!
— О мертвых хорошо или ничего? Нет, дорогой мой, в таких случаях даже о мертвых — только правду. Да, она лежит в морге и ждет погребения. Без церковного отпевания, между прочим, как самоубийца.
— И долго я буду вынужден слушать этот оскорбительный бред? — Каменев встал и обратился к инспектору Миллеру по-немецки: — Я хочу в тюрьму, инспектор. Я отказываюсь дальше разговаривать с этой безумной старухой и требую, чтобы меня либо отпустили, либо немедленно отвезли в тюрьму. Надеюсь, в Германии найдутся следователи помимо выживших из ума русских графинь, и они разберутся в этом деле.
— Сядьте на место, господин Каменев, — тихо, но очень веско проговорил инспектор Миллер. — Помните, что консультант госпожа Элизабет Апраксина участвует в следствии официально, и я вам решительно не советую ее оскорблять! Но вы можете молчать, пользуясь правом обвиняемого.
— Я так и сделаю. Я больше ни слова здесь не произнесу, — ответил Каменев, опускаясь на стул и отворачиваясь к окнам башни.
— Тем более что каждое ваше слово может быть приобщено к делу, — сказала Апраксина. — Вы имеете полное право хранить молчание — вот и помолчите! А я тем временем продолжу рассказ. И вот, после того, как Наталья категорически отказала вам в разводе, у вас возник другой план: переселиться в Ленинград, завладеть кооперативной квартирой Юриковой, а затем, если удастся, стать хранителем ее уникальной коллекции картин. И вам все это удалось довольно легко благодаря тому, что Анна оказалась натурой романтической и доверчивой. Ну что ж, ее слепоту оправдывает то, что вы со своей любовью явились к ней в тот момент, когда она только что освободилась из лагеря — измученная, истосковавшаяся по теплу и ласке. Но не весь ваш план удался целиком! Неожиданно для вас, как, впрочем, и для самой Анны, КГБ выталкивает ее на Запад вместе со всеми ее картинами. А у вас на руках остается бесполезная, как вам тогда казалось, бумажка: ее доверенность на распоряжение всей этой уплывшей на Запад миллионной коллекцией. Могу себе представить ваше разочарование!
— И это вам тоже рассказал алкоголик Гранатов?
— Вы как будто собирались молчать, господин Каменев? Передумали? Ну, как хотите. Кстати об алкоголиках: в вашем окружении имелись алкоголики и помимо Михаила Гранатова.
— Не смейте оскорблять память моей жены!
— А я говорю вовсе не о ней. Анна, простите, но я должна задать вам неприятный вопрос в интересах следствия. Когда вы начали пить?
— Да чего уж… Примерно года через три после приезда на Запад я поняла, что втянулась в это дело.
— А когда начали лечиться?
— Когда узнала, что Косте… господину Каменеву разрешили выезд.
— Значит ли это, что вам до сих пор алкоголь противопоказан?
— Мне нельзя пить ни капли.
— Я так и думала, — кивнула Апраксина. — Вернемся к планам господина Каменева. В стране начинается перестройка, и Каменевы подают заявление на выезд. Госпожа фон Кёнигзедлер, с какого времени вы начали помогать Каменевым собирать капиталец на Западе?
Ада фон Кёнигзедлер покосилась на инспектора Миллера, но все-таки, помедлив, ответила:
— Года два тому назад, когда у Натальи появилась уверенность, что выезд им разрешат.
— Не вдаваясь в подробности, какую сумму вы положили на их имя в банк к моменту их выезда?
— Около восьмидесяти тысяч.
Анна бросила удивленный взгляд на Каменева.
— Что, Анна, вас это удивляет? Вам непонятно, как, имея такие деньги, ваш возлюбленный неизменно предоставлял вам расплачиваться за него в ресторанах и брать на себя все расходы по устройству выставок? Даже ваше пребывание в отеле «У Розы» оплачивали вы. Каменев был богатым человеком в сравнении с вами, у которой на счету никогда не скапливалось больше тысячи марок, а чаще ваш банковский счет был в минусе. Но вы еще больше удивитесь, когда я скажу, что Каменевы и с собой кое-что вывезли из Советского Союза. Вы можете объяснить, господин Каменев, что это такое? — Апраксина извлекла из сумки прозрачный пластиковый пакет с двумя половинками распиленного обруча. Она достала обручи и положила их на стол.
Тут в разговор вступила Мириам Фишер, которой, похоже, уже изрядно надоело только переводить.
— Да кто же тут не видел этот обруч и не слышал эту сказку? Такая красивая вещь: конечно, все спрашивали о ней и хотели взглянуть поближе, а Наталья охотно всем объясняла, что обруч этот не снимается, что это подарок Константина ко дню свадьбы и он запаян у нее прямо на шее. Мы все знали, что этот обруч — символ ее преданности мужу. Этакий шикарный собачий ошейник! — И она тут же перевела сказанное Миллеру.
— Даже более шикарный, чем вы все думали. Обруч платиновый и только сверху покрыт серебром. А запаян он был недавно — чуть больше года назад.
— Вздор! — воскликнул Каменев.
— Экспертиза! — осадила его графиня. — Конечно, это не миллион, к которому стремился Каменев, но тысяч на двести потянет.
— Миллион? — подняла бровки Ташенька Сорокина. — Откуда бы он взял миллион?
— Миллион или даже немножко больше Каменевы намеревались получить, завладев коллекцией Анны Юриковой и выставив ее на аукционе.
— Но ведь это моя коллекция! И я собираюсь вернуть ее в Россию, как только там станут ценить такие вещи. Она мне дороже жизни!
— Запомните эти свои слова, дорогая Анна. Но для Каменевых это были только деньги, деньги и деньги. Более того, Каменев ненавидел эти картины и их создателей, ведь все они достигли большего успеха, чем он. И он не забыл перед выездом на Запад переправить в Мюнхен вашу старую доверенность, предварительно переведя ее на несколько языков и заверив переводы у нотариуса. А хранилось все это у Ады фон Кёнигзедлер.
— У меня? Тут вы что-то путаете, Елизавета Николаевна.
— Я никогда и ничего не путаю, моя милая! Вы сами когда-нибудь читали стихи Натальи Каменевой?
— Нет…
— Вот на это и был расчет. А я просмотрела всю папку и между листками со стихами нашла вот это! — И графиня торжественно продемонстрировала всем несколько отпечатанных на машинке листков с печатями. — Они должны были еще полежать у вас месяц-другой, но я поторопила события… Вы только что сказали, Анна, что ваша коллекция картин для вас дороже жизни. Именно так она и была оценена вашим другом Константином Каменевым: цена коллекции — ваша жизнь.
Каменев безучастно глядел в окно: ему были видны часть кладбищенской стены, деревья и памятники за нею.
— Господин Каменев! Сегодня вы поили меня ромашковым чаем из травяных запасов вашей покойной жены. Госпожа фон Кёнигзедлер, вы говорили мне, что Наталья Каменева в прошлом году несколько раз брала у вас машину для поездки в горы за травами. Она действительно серьезно увлекалась травами?
— Очень серьезно. Если бы вы меня раньше об этом спросили, я бы вам сказала, что она была потрясающая травница!
— А ведь я подозревала в этом Анну Юрикову, — чуть смущенно призналась графиня.
— Ничегошеньки в этом не смыслю! — пожала плечами Анна.
— Вон тот ваш портрет с наперстянкой в волосах и с охапкой травы и цветов в руках ввел меня в заблуждение. Но, видимо, художник несколько смешал образы любимых женщин, создавая ваш портрет. Вы ему позировали с цветами в руках?
— Да нет! Он этот портрет принес уже почти готовым: он хотел его закончить для выставки в Монжероне и не успел — начал срочно писать портрет Анны Ярославны.
— Нагло содранный с моей миниатюры! — подала голос Ташенька.
— Ничего удивительного, как мы все теперь понимаем, — сказала Мириам Фишер, отвлекаясь на секунду от перевода.
— А у него, как я понимаю, все портреты фальшивые, — вдруг сказала Ада. — Этот портрет Анны, который ввел вас в заблуждение, — тоже фальшивка. — Все посмотрели на стоявший на мольберте незаконченный портрет Анны Юриковой. — Знаете, Анна, я должна вас огорчить: если вы возьмете растворитель и смоете свое лицо с этого портрета — под ним окажется лицо Натальи Каменевой. Каменевы переправили этот портрет ко мне сразу после того, как подали документы на выезд.
Каменев на портрет не взглянул, хотя мольберт стоял рядом с ним; он продолжал смотреть в окно — на раскинувшееся внизу кладбище или просто в пространство. Ташенька злорадно хихикнула ему в спину.
— Спасибо, Ада, — сказала Апраксина. — А теперь, дорогие дамы и господа, мы переходим к главному — к самому преступлению. Для того, чтобы завладеть коллекцией Анны Юриковой, Каменевы решили ее отравить. Идея принадлежала самому Каменеву, но жена его была соучастницей и исполнительницей. Именно она приготовила яд из аконита: это такой красивый синий цветок, смертельно ядовитый, особенно если он вырос в горах. Решено было растворить его в вине. На всякий случай было также подобрано противоядие — душица. К сожалению, им не воспользовались… Было назначено время — пятнадцатое апреля. Супруги тщательно спланировали весь этот день: и поезд Мюнхен — Париж, из которого Каменев выйдет в Пазинге, и остановку в отеле. Не было только заранее известно, в каком отеле наши любовники остановятся, но Наталья Каменева сидела у телефона и ждала звонка мужа. Анна, я вас дотошно расспрашивала, кто мог позвонить Наталье из номера? Простите мое лукавство, я отлично знаю, что из номера никто не звонил, поскольку никто не оплачивал счет за телефон. А заметили ли вы телефонную будку возле стоянки?
