Николай Рябов - Лето быстрых перемен
– Как же её потом вывозят? – с любопытством осведомился я.
– Всё давно отлажено, – безрадостно изрёк Кандауров. – На найденных самолётах и танках имеются таблички американских или германских заводов-изготовителей. Таблички аккуратно снимают и переправляют западному коллекционеру, готовому выкупить конкретную технику. Дальше заводские таблички крепятся к куску металла произвольной формы и размера и возвращаются в Россию для так называемой «реставрации»…
– А потом к восстановленному танку на нашем заводе опять крепят таблички и с оркестром отправляют за рубеж? – продолжил я его мысль и не ошибся.
– Точно так, – печально кивнул поисковик. – А государство российское, год за годом, теряет колоссальные деньги, которые помогли бы выжить нашим старикам.
– Скажите, за сколько был продан истребитель девять лет назад? – спросил я, мягко возвращая собеседника к основной теме разговора.
Кандауров вспоминал не дольше минуты.
– Насколько известно, это была уникальная машина и она ушла в Германию почти за два миллиона марок, – со вздохом выдал сведения седой поисковик.
– Что же в ней было уникального?
Вместо ответа, Кандауров молча встал со стула и пошёл к стопке справочников.
Когда поисковик вернулся, в руках у него была тяжёлая пухлая книжка на немецком языке.
– «Мессершмитт – 109 G», о котором идёт речь, был последним самолётом Эдмунда Лауса, эксперта Люфтваффе. Лаус в «Битве за Англию» и на Восточном фронте сбил 182 самолёта противника, – сухо пояснил Михаил, листая фолиант. – Тридцать машин над Британией, остальные сто пятьдесят две – над Россией.
Наконец, он нашёл нужную страничку и протянул книгу мне:
– Свыше 400 боевых вылетов, Рыцарский крест с Дубовыми листьями и Мечами ему лично вручал фюрер.
Я с интересом посмотрел на фотографию молодого светловолосого мужчины в кожаной куртке, опершегося на угловатый козырёк кабины истребителя.
– Хорош гусь! – пробормотал я, возвращая книгу.
– Лауса сбили над нашей областью в начале октября сорок третьего, – продолжил рассказ Кандауров. – По словам очевидцев, он успел выпрыгнуть с парашютом, но потом его уже не видели на земле ни живым, ни мёртвым. Так что, Лаус до сих пор считается пропавшим без вести.
– Как удалось найти самолёт?
Услышав вопрос, поисковик ухмыльнулся:
– Это особая история.
Кандауров неторопливо достал из кармана джинсовой рубахи пачку сигарет и закурил.
– Самолёт Лауса среди знающих людей считался суперштучкой, и потому за ним устроили настоящую охоту ещё в конце восьмидесятых, – рассказывал поисковик, вращая в руках зелёную пластиковую зажигалку. – Наш отряд не принимал участия в этой гонке, но я периодически получал сведения о ходе поисков в разных районах.
– Много было искателей?
– Хватало, – кивнул собеседник. – Искали и местные, и москвичи. Сюда приезжали люди из Питера, Прибалтики, словом, все, кто догадывался, что за бесхозное железо лежит где-то в болоте и какие деньги можно цапнуть в случае удачи.
Кандауров неожиданно улыбнулся:
– И всё-таки этот «Мессер» обнаружили именно наши ребята! Двое студентов пединститута! Они три года опрашивали по деревням стариков и обшаривали леса, прежде чем нашли этот клад на дне лесного озерца.
– Далеко от Новограда? – встрепенулся я.
– Около шестидесяти километров, но места там довольно дикие, – признался поисковик и добавил. – Кажется, это было в июне девяносто четвёртого…
Мои любопытные глаза поощрили его на дальнейшие откровения.
– Понятное дело, этим студентам самим было никак не справиться с подъемом самолёта и уж тем более его вывозом за рубеж. Вот почему они стали искать подмогу. – Кандауров закурил очередную сигарету. – Если с поисками аэроплана ребятам повезло, то с помощниками дело было гораздо хуже. На свою беду они связались с одним умником, который, в конце концов, оставил парней с тысчёнкой баксов на двоих, а сам нажил на раритете сумасшедшие бабки!
– Как звали умника?
– Гнедин… – без восторга признался поисковик.
– Вы с ним знакомы? – равнодушно спросил я, чувствуя, что понемногу подбираюсь к самому интересному.
– Конечно, знаком! Сашок полтора года работал в нашем отряде, пока его не поймали на спекуляции оружием и боевыми наградами. – Кандауров состроил гримасу и с отвращением затушил в пепельнице недокуренную сигарету. – После этого Гнедина выкинули из отряда и, в следующий раз, я услышал о нём уже в связи с этим «Мессером», то есть, года через два, а то и три…
– Вам известны подробности подъёма? – вновь вернул я разговор к самолёту.
– Какие подробности? – удивился собеседник. – Дальше всё, как по нотам: прорубили к озеру просеку, подогнали тяжелую технику и затем выковырнули этот чудо-самолёт из ила, словно жемчужину из ракушки! Озёрный ил – отличный консервант и, говорили, машина сохранилась очень хорошо.
– Его восстанавливали в России?
– Нет, заказчик решил не рисковать, – пояснил Кандауров. – Самолёт разобрали по стандартной схеме, загрузили в фуру и затем, через Прибалтику вывезли на историческую родину.
Разделяя эмоции поисковика, я с сожалением покачал головой.
– Можете показать, где нашли этот «Мессершмитт»? – спросил я чуть погодя.
Кандауров кивнул и вскоре развернул на столе подробную карту, которую перед этим извлёк из большого несгораемого шкафа.
Потом он показал мне то самое озерцо, в котором дотошные студенты таки отыскали немецкий истребитель. Судя по карте, это озеро, как и десятки других озёр и болот в округе, со всех сторон окружали бескрайние леса. Лишь узкие полоски дорог, кое-где прорезающих на схеме огромные зелёные пятна, свидетельствовали, что и в этих местах иногда появляются люди.
Внимательнее присмотревшись к карте, я заметил на ней десятка полтора, а то и два, условных значков, беспорядочно разбросанных по листу. Из всех обозначений только схематичное изображение палатки наверняка давало понять, о чём идёт речь. Все остальные отметки, судя по всему, были зашифрованы.
– Это расположение ваших нынешних раскопок? – спросил я у Кандаурова, обведя пальцем вокруг каких-то компактно расположенных значков.
– Раскопов, – поправил Михаил и затем подтвердил мою догадку.
– Вы меняете участок поиска каждый год?
Собеседник отрицательно покачал головой, а затем очертил мизинцем обширный квадрат в верхнем углу карты.
– Здесь мы уже работали в прошлом году, но не сделали и четверти требуемой работы, – посетовал поисковик и объяснил медленные темпы огромным количеством неразорвавшихся боеприпасов, а также обилием прошлогодних дождей.
Я ещё раз внимательно посмотрел на карту и не без труда отыскал на ней то самолётное озерцо, которое мысленно уже назвал «Чудо-озером». По форме оно больше всего напоминало малюсенькую чайную ложечку или детский совок.
– Эта территория уже проверялась? – спросил я, описав вокруг озера большой круг.
Кандауров лишь мельком глянул на свою карту.
– Оленевский район?… Мы там закончили ещё лет десять назад, – уверенно заявил он, и пояснил. – Между прочим, далеко не самый сложный участок. Вот в Тушинском районе мы действительно намаялись – там рельеф сложнее, и болот вдвое больше!
Я быстро посчитал в уме:
– Хотите сказать, поиск в Оленевском районе был закончен ещё в девяносто третьем году?
Кандауров кивнул в подтверждение.
– Останки павших красноармейцев с почестями захоронены в братской могиле на центральной площади Оленево, – гордо сообщил он. – У меня есть пофамильный список тех, чьи личности удалось установить по медальонам и найденным документам.
Мне и этого было мало.
– Ваш отряд когда-нибудь вернётся в этот район, чтобы продолжить поиски?
Кандауров посмотрел на меня так, как если бы я ему вдруг предложил сыграть в хоккей:
– Полагаете, фрицы оставили в тамошнем лесу ещё какую-нибудь ценную штуковину?
Я тут же поспешил внести ясность.
– Нет-нет, может, ваши ребята отыскали там не всех погибших бойцов!
Главный поисковик вежливо кашлянул.
– Разумеется, мы не всесильны и не исключено, что кого-то действительно прозевали, – честно признался он. – Но впереди ещё столько работы, что практически нереально ожидать нашего возвращения в эти места, по крайней мере, в обозримом будущем.
– Ваши поисковики об этом знают?
– Еще бы! Ведь это они, метр за метром, перелопачивают землю на местах сражений.
К тому времени я уже понял, что мне надо:
– У вас сохранились карты или схемы поисковых работ, которые проводились отрядом в конце восьмидесятых – начале девяностых годов и до девяносто четвёртого года включительно?
Когда я перехватил взгляд Кандаурова, в нём было откровенное любопытство.
