Эллери Куин - Дверь в мансарду. Зубы дракона
Он быстро встал с кресла и принялся взволнованно расхаживать по комнате.
— Эстер могло быть известно о смерти сестры лишь в том случае, если она знала о намерении Карен покончить жизнь самоубийством. Но как могла Эстер заранее знать, что Карен уже спланировала свое самоубийство? Да только если Карен сама сказала ей об этом. «Я понимаю, что это должно случиться, — пишет она, — и бессильна предотвратить подобный исход».
…И тогда Эстер предпринимает отчаянный шаг. Она не хочет оставаться в доме после смерти Карен. Не хочет, чтобы ее там обнаружили. Не хочет даже умирать в этом доме, потому что в любом случае после смерти Карен Эве придется узнать — ее «чудовище» мать жила там все годы как пленница. И Эстер в панике бежит из дома, бежит из Нью-Йорка, чтобы покончить жизнь самоубийством в другом городе, под чужим именем. Вот каков смысл ее фразы: «Поэтому я сделала то, что в моем абсолютно беспомощном состоянии просто обязана сделать».
— Ясно, — устало отозвался доктор.
— Вам ясно, доктор? А почему Карен покончила с собой? — Эллери наклонился к доктору. — Почему? Ведь у нее было в жизни все: слава, богатство, предстоящее замужество. Отчего же она покончила с собой?
Доктор озадаченно посмотрел на него:
— Вы же сами сказали, что, должно быть, ее замучили угрызения совести.
— Вы так думаете? Разве женщина вроде Карен Лейт способна на раскаяние? Отчего же она тогда не призналась во всем перед самоубийством? Раскаяние означает пробуждение, возрождение человеческой совести. Оно вызывает стремление искупить вину, отплатить за причиненное зло. А разве Карен Лейт перед смертью призналась всем и каждому, что долгие годы мошенничала и присваивала себе чужие труды? Разве она изменила завещание, чтобы возместить Эстер все, что принадлежало той по праву? Сделала ли она хоть что-нибудь, свойственное раскаявшейся женщине в этих, особых обстоятельствах? Нет. Она умерла, как и жила, сохранив тайну. Нет, доктор, это не раскаяние.
А каков тон письма Эстер? — воскликнул Эллери. — Разве это письмо женщины, которой родная сестра только что призналась в преступлениях против нее? Что имела в виду Эстер, написав «Наши пути снова скрещиваются» и «В нашей бессмысленной судьбе…»? Не улавливаются ли здесь нотки симпатии к Карен? И даже если Эстер была ангелом, могла ли она с симпатией написать о Карен, зная, как та семнадцать лет лгала о ее убийстве мужа, зная о том, как преступно эксплуатировала ее, пуская в ход угрозы и шантаж? Нет, доктор, Карен покончила с собой вовсе не из-за угрызения совести и желания искупить зло, причиненное Эстер. Карен покончила с собой, не сказав сестре ни слова правды обо всем, что она с нею сделала. Карен покончила с собой совсем по иной причине, не имеющей никакого отношения к Эстер. Однако сестре была известна эта причина, и потому она с симпатией написала о Карен в своей записке и молила Бога о милосердии к душам их обеих.
— Вы меня смущаете, — проговорил доктор и провел рукой по лбу. — Я ничего не понимаю.
— Тогда, быть может, я помогу вам понять. — Эллери снова взял записку. — «Если бы только Вы тогда не уехали…» Это относится к вам, доктор. «Если бы только Вы взяли ее с собой. Потому что Вы единственный, кто мог бы спасти жизнь моей сестры». Теперь вам стало яснее?
— Эстер полагала, — вздохнул доктор, — что, если бы я не уехал в отпуск в Европу или забрал бы с собой Карен, она не покончила бы с собой.
— Но почему, — вкрадчиво осведомился Эллери, — она пишет, что вы единственный, кто мог бы спасти Карен?
— Ну, — нахмурился доктор, — влияние жениха. Я был единственным, кого любила Карен.
— Однако отчего Эстер написала, что с вашим отъездом исчезла последняя опора Карен, ее последняя надежда?
Доктор пристально и напряженно посмотрел на него ясными, голубыми глазами.
— Я отвечу вам, доктор, — неторопливо произнес Эллери, — эта комната — могила, и я могу говорить не стесняясь. Я готов высказать вам все, что не дает мне покоя, признаться вам в чудовищном и не покидающем меня подозрении. Оно мучает меня весь этот вечер.
— Что вы имеете в виду? — спросил доктор Макклур, судорожно схватившись за ручку кресла.
— Я имею в виду, доктор, что вы убили Карен Лейт.
Глава 24
Доктор Макклур быстро встал с кресла и подошел к окну, заложив руки за спину. Его уверенная поза была хорошо знакома Эллери. Потом он повернулся, и, к удивлению Эллери, выражение его лица сделалось добродушно-любопытным.
— Вы, конечно, шутите, Квин? — усмехнулся доктор.
— Уверяю вас, нет, — жестко ответил Эллери.
— Но знаете ли, милый мой, вы страшно непоследовательны! Сначала вы сказали, что Карен покончила жизнь самоубийством, и, более того, сумели это доказать. А теперь, как гром среди ясного неба, вдруг обвиняете меня в ее убийстве. Конечно, вы понимаете мое недоумение.
Эллери почесал свою щеку.
— Никак не могу решить, то ли вы хотите позабавиться за мой счет, то ли у вас и правда потрясающая выдержка, доктор? Я только что обвинил вас в тягчайшем преступлении. Разве вы не желаете передо мной оправдаться?
— Нет, почему же, — внезапно заявил доктор. — Мне крайне любопытно узнать, как вам удастся это логически доказать. Как мог человек, лежа в кресле на палубе корабля, в открытом океане, убить женщину, которая в то время находилась в своем доме в Нью-Йорке?
Эллери вспыхнул:
— Вы меня оскорбляете. Прежде всего, я вовсе не говорил вам, что могу это логически доказать. И во-вторых, я не утверждал, будто вы своими руками убили Карен Лейт.
— Вы меня еще больше заинтересовали. А как же я это сделал? Своим астральным телом? Ну-ну, давайте, Квин, признайтесь, что вам захотелось надо мной подшутить, и лучше прекратим этот разговор. Не отправиться ли нам в Медицинский клуб? Я угощу вас вином.
— Я с удовольствием выпью с вами, доктор, но думаю, сначала нам следует разрядить атмосферу.
— Так, значит, вы это серьезно? — Доктор задумчиво посмотрел на Эллери, и тот невольно поежился от его проницательного, испытывающего взгляда. — Что же, давайте. Я вас слушаю, Квин.
— Хотите сигарету?
— Нет, благодарю.
Эллери закурил.
— Я должен вернуться к записке Эстер. Почему вы — единственный человек, «который мог бы спасти Карен»? Почему вы были «ее последней надеждой»?
— А я, в свою очередь, тоже должен повториться, хотя не могу утверждать наверняка, что творилось в душе бедной Эстер, когда она писала эти строки. Однако все легко объяснимо. Насколько я понимаю, мое физическое присутствие и привязанность Карен ко мне могли бы удержать ее от самоубийства.
— Однако Эстер не была в этом уверена, — заметил Эллери. — Она не написала, что вы могли спасти жизнь Карен, она лишь предположила, будто вы могли бы это сделать.
— Это игра слов, оттенков и понятий, — возразил доктор Макклур. — Конечно, многое возможно, но, даже останься я здесь, Карен все равно могла бы покончить с собой.
— А с другой стороны, — мягко произнес Эллери, — у меня зародилось подозрение, что если Эстер не была уверена в вас и вашей возможности удержать Карен от самоубийства, то, значит, не считала вас возлюбленным ее сестры.
— Сегодня вечером я что-то плохо соображаю, — улыбнулся доктор. — И никак не могу понять, куда вы клоните.
— Доктор, что вы умеете делать лучше всех на свете? — отрывисто спросил Эллери.
— У меня никогда не было сознания собственного превосходства в какой-либо сфере. Но естественно, я польщен.
— Вы слишком скромны. Вы знамениты. Недавно к вам пришло международное признание. Вы посвятили свою жизнь, свое несравненное мастерство, всю свою судьбу исследованию и лечению раковых заболеваний.
— Ах, вы об этом! — махнул рукой доктор.
— Всем известно, что вы лучший специалист в этой области. Даже Эстер, должно быть, знала об этом. Хотя она и жила в заточении, но, судя по ее книгам, много читала и следила за всем происходящим в мире. Кстати, не странно ли, что Эстер, считавшая вас ведущим специалистом-онкологом, написала эти строки: «Вы единственный, кто мог бы спасти жизнь моей сестры»?
Доктор Макклур вернулся к креслу и развалился в нем, скрестив руки на груди и полузакрыв глаза.
— Это невероятно, — произнес он.
— Не совсем, — врастяжку протянул Эллери. — Потому что мы должны найти причину и все понять. Отчего женщина, которой, казалось бы, жить да жить, внезапно решила покончить с собой? У нас, видите ли, нет мотива. Разве что мы могли бы сказать: «Она почувствовала леденящую руку смерти». То есть что она страдала от неизлечимой болезни и знала — вскоре ей все равно суждено умереть. А иначе ее самоубийство, когда удача и счастье посыпались на нее как из рога изобилия — недавняя высшая литературная премия и награды, благоприятное стечение обстоятельств, наследство, которое ей предстояло получить всего через месяц, — как я уже говорил, совершенно необъяснимо. И причиной его могла стать только болезнь.
