Елена Юрская - Возвращение - смерть
Максим заерзал на стуле и отметил, что лоб Чаплинского покрыла крупная испарина. Из ярко бордового поросенка он превратился в приведение без моторчика и каких-либо признаков жизни. Он, казалось, вовсе не дышал.
- Наум Леонидович, - нервно вскрикнул Максим. - Вам плохо? - он сделал рывок в сторону дважды пострадавшего от властей Чаплинского, но был остановлен жестким взглядом маленьких темных глаз.
- Кто такая Ильина? - хрипло пробормотал Чаплинский.
- Значит, по всем другим эпизодам незнакомых имен названо не было? обрадовался Тишкин и прислушался к мягкому журчанию диктофона, изъятого у Нади для её же собственной безопасности. - Вы могли и не знать её фамилии. Не тот размах Танечка...
- Танечка?... - Наум натужно удивился, достал чистый клетчатый платок и легонько промокнул белое холодное лицо.
- Танечка. Вам о ней поведала Крылова, - последние два слова Тошкин сказал так ядовито, что Максим с интересом посмотрел на молодого прокурора, который, оказывается тоже влип по самые уши. - Видите ли, вы сделаете все, что хотели, а потом просто уедете, и глухари на токовищах будут долго биться грудью до крови. Очень может быть, что я ничего не докажу, не успею вас задержать официальным образом, но предотвратить новую жертву - мой долг. Это я сно, - Тошкин вдруг смутился, поймав себя на телесериальном мышлении. Но другого уже долгие годы никому не выдавали. - Давайте, Наум Леонидович, давайте по алиби. Итак, в вечер приезда...
- Я поехал в гостиницу. Максим? - Чаплинский обернулся и в призывно приказном порядке посмотрел на охранника. Тот неуверенно кивнул, и эта растерянность не ускользнула от проницательного Тошкина.
- Предположим, так и было, - согласился он. - Дальше. На следующий день. Вы получили записку и совершили вояж по городу.
- С заездом на кладбище, - грустно заметил Чаплинский
- Да, и в дом, где проживали Погорелова и Смирнягина. Что вы там делали? Что?
- Я не был у Анны. Я не был у нее, - спокойно и жестко ответил Наум Леонидович, пытаясь унять боль в желудке. Принимать лекарство здесь - это было выше норм, выработанных союзом заключенных в далекие, не известные этому мальчику семидесятые. Я не был. Максим? Ну?
Охранник упорно молчал, рассматривая замысловатые разводы, оставленные на полу уборщицей. У него сегодня был плохой день, в котором вся ситуация и способность быстро принимать решения, постоянно выходили из под контроля разума.
- Ну что же вы, Максим Игоревич? Вас ждут - Тошкин ласково, даже елейно растягивал слова, получая удовольствие от того, что есть ещё люди для которых дружба дружбой, а служба службой. - Вы же были на работе в конце концов. Или вам назвать адрес? Красноармейская, 24, четырехэтажное строение, окруженное девятиэтажками. Ну?
- Мы были там, - опустив голову пробормотал Максим. Тошкин облегченно вздохнул, надеясь, что какая-то часть головы теперь удержится на месте. Вот он - свидетель обвинения.
- Оба? - осторожно уточнил прокурор. - В квартиру тоже оба заходили?
- Нет. Я остался в машине. Он был один. О квартире ничего не знаю. Но полтора часа я ждал, уже начал волноваться, выскочил из машины, он был в подъезде. Один.
- Наум Леонидович? - Тишкин внимательно посмотрел на подозреваемого и теперь уже достаточно четко представил себе как эти короткие руки тряслись и покрывались липким потом, как они подкладывали бедной женщине то, что стало для неё ядом.
- Я не был там! Разговор в таком тоне уже не имеет для меня смысла, Чаплинский собрал волю в кулак и решительно шел в отказ. Не привыкать стать.
- Там были ещё свидетели, - работая по системе "сгорел сарай, гори и хата" выкрикнул вдруг Максим. - сначала баба, то есть тетка, то есть женщина. Потом парень. Они могли его видеть. И опознать. Я её на похоронах видел. Бабу ту.
- В гробу? - спросил Наум Леонидович, не желая больше ни с кем церемониться.
- В живую. Вы на неё смотрели. Вот, - Максим опустил голову, и обиженно засопел. Еще вчера он казался себе сильным, умным и добрым... А выяснилось...
И все же - зачем? Тошкин уже чувствовал себя комиссаром Мэгрэ, чутким проницательным героем французской и международной преступности. - Ведь можно все доказать. Давайте попробуем честно, а?
- Мусор ты мусор, - жалостно выдохнул Чаплинский. - Нет у тебя на меня ничего. Нет. Найдешь - другой разговор, а без санкции прокурора, извините, дорогой. Не получится. Может сам забреду на огонек, а так - не взыщи. Эй, чудо - юдо, вставай, убивать - грабить пойдем. В долю тебя возьму, Чаплинский погладил Максима по голове и пребольно толкнул в бок. Счастливо оставаться, Тошкин.
- Подождите. А кирпич, а взрыв в академии. Подождите! - взвился Тошкин и тоскливо посмотрел на Надин диктофон.
Чаплинский невозмутимо взял Максима за ухо и в таком состоянии вывел из кабинета. И даже не хлопнул дверью. Максим не сопротивлялся и только когда пожилая гардеробщица жалобно ойкнула :" Да отпусти ты сыночка, что уж теперь. Раньше надо было воспитывать", Наум разжал пальцы и перевел дыхание. Боль не отпускала, но стала такой всеобъемлющей, что воспринималась как обычная часть существования. Наум молча сел в машину, и на виноватый вопрос Максима: "Куда едем?", жестко ответил: "Танечку добивать!"
Он сухо назвал адрес и жестко скомандовал: "Стоять и из машины не выходить".
Он смертельно болел и смертельно устал, нельзя же вести себя как мальчишке на первом свидании. Дело должно быть сделано, иначе зачем весь этот сопливый визит, который, наверное и не мог не стать коварным. Бедный Федоров, Чаплинский усмехнулся, вспоминая его разбитую физиономию и резко нажал кнопку звонка.
- Что ? - раздался тревожный голос из-за двери. Хорошо, что перед глазами все ещё стоял Федоров, Наум оказывается слишком нервничал, и очень боялся.
- Таня, это я, - в горле пересохло, а голова стала такой же тяжелой, как желудок. Уже никому и ничего он не сделает больше... Или.
Дверь приоткрылась и больные испуганные глаза Тани ярко осветили ту прошлую, уже не всамделишную жизнь.
- Нам надо поговорить, - Наум опустил руку в карман и оперся плечом на косяк.
- Уже поздно, - одними губами прошептала Таня. - Уже поздно, прости, она попыталась захлопнуть дверь.
- Нет. Нет, - процедил Наум и повертел перед её носом сложенной вчетверо бумажкой. На лестничной площадке повисло тяжелое молчание и воздух наполнился чем-то таким, что Тане стало трудно дышать. Очень трудно дышать...
- Уже очень поздно, - прошептала она, что в этот раз, наверное, она умирает по-настоящему.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Ничего нового. Я, как обычно, хуже всех. Хорошо, хоть бомба была настоящая. Кто-то удосужился помочь мне не прослыть маниакальной идиоткой. Но Тошкин - зверь. Закрыть дома такую чудесницу, когда она уже почти что достигла понимания происходящего.
О, если бы он сразу сообщил о том, что я свободна. О если бы я рискнула дернуть из окна. На глазах у предусмотрительных родителей, которые так в меня не верят, что установили и подъезда дежурство. О, если была лавочке сидел папа, какую бы история я спела бы ему, какую бы географию выдала. Он ведь с детства привык вдумчиво отвечать на все мои вопросы. Его можно отвлечь - или политикой, или футболом, или страшной историей о собственном моральном падении. Да, я даже бы пожертвовала репутацией. Что такого? А папа бы схватился за голову, потом за ремень и ринулся бы в подъезд... Но на лавочке дежурила мама, которая только и знала, что передавала мне оладушки, котлетки и борщик. Группа поддержки из соседей, младшего медицинского состава и просто проезжающих зевак соорудила веревочную лестницу и активно выполняла мамины команды: "Не пролейте, не уроните, не остудите девочка не любит холодное.
При таком скоплении народа я не рисковала подойти к окну, чтобы не разочаровать публику. Представляю, как повеселился бы местный мидл - класс, обнаружив, что голодная и запертая девочка уже имеет несколько седых волос, склонность к полноте и богатый послужной список ухажеров, ни один из которых, вот подлецы, даже не удосужился подъехать и узнать, все ли со мной в порядке.
Меня - то мамочка спасла. А Танечку - нет. Всего полдня. Те полдня, когда она вышла наконец на работу в надежде все мне рассказать. И кто-то так сильно покусился на её жизнь и простенькие навязанные другой женщине знания, что решил не терять времени даром. Похоже, что этот "кто-то" знал о том, что я заперта очень надежно. Тошкин, Тошкин.
А может быть она сама? И Анна - сама? И бомжиха - сама? Хорошие у нас в стране женщины. Они так готовы пройти на помощь мужчинам и во всем облегчить им существование, что даже из жизни уходят по первому призыву, в индивидуальном порядке и без посторонней помощи. Неужели в городе объявлено тайное соревнование: кто быстрее и красивее оставит этот мир? Представить себе Танечку, сигающую головой с моста было трудно. Потому что утонуть в нашей реке можно только захлебнувшись мазутом, фекалиями и прочими экологическими трудностями. Кроме того, всякая падаль лежит на дне так плотно, что каждый следующий желающий - уже лишний. Она обязательно должна выжить. Декомпрессионный перелом шейных позвонков - это пустяк, ушиб мозга - вот что хуже. Мы проходили это по медицине. Я даже могла бы оказать ей первую помощь - положить голову на валик или валик на голову? и - не трогать до приезда врачей. Папа сказал: "Организм молодой, здоровый, может быть рассосется". Да, травма головы - не беременность, никаких неожиданных появлений на свет за собой не влечет. Но Танечка должна выжить.
