Михаил Березин - Пляска дервиша (сборник)
– Где сейчас Козираги? – прервал его Голдблюм.
– Сбежал.
– Назад, в Россию?
– Не совсем. Дело в том, что в Тамбове у Ленчика осталась мать. И Шидловский постоянно угрожал, что доберется до нее. Поэтому Ленчик решил, что расплатиться с Шидловским нужно во что бы то ни стало. И для этого уехал в Париж.
– Куда?!
– Ему сказали, что на Монмартре ему удастся быстро сколотить требуемую сумму.
– Понятно.
– Прошло уже дней десять, как он уехал. А вчера принесло этого Абу Бабу… Но мне удалось его успокоить. Я сказал, что Ленчик в Париже и вернется с деньгами.
– А Козираги из Парижа не звонил?
– Куда бы он мог позвонить? У меня ведь нет телефона. К тому же я не думаю, чтобы он мог себе это позволить. Его задача: заработать как можно больше денег. Жизнь в Париже ведь тоже чего-то стоит. Даже жизнь клошара.
– Прийдется тебе ехать в Париж, – повернулся ко мне Голдблюм.
Я уже и сам сообразил. Париж! Ей-богу, я не имел ничего против.
– У вас имеется фотография Козираги? – спросил я у Черемухина.
– Нет, только картины, они в другой комнате.
– Среди них есть автопортрет?
– По-моему, есть картина с таким названием. Но ведь он – абстракционист… Хотя «Портрет инженера Ерофеева» – тоже его работа.
– Принесите «Автопортрет», – распорядился я.
– Показать могу, но отдать – нет. Он же мне не принадлежит.
– Законно, – процедил сквозь зубы Голдблюм.
– Хорошо, покажите.
Он поднялся из кресла и исчез. Из открытой двери послышался кашель. Минут через пять он появился со свернутым в трубочку холстом.
– Пожалуйста.
На холсте были изображены несколько разноцветных треугольников и что-то, похожее на паука.
– Все ясно, – проговорил я.
– Я же предупреждал.
– А почему картину Веньковецкому вы сдали от своего имени?
– Это на случай, если бы она была продана. Узнай об этом Шидловский, он бы отобрал все деньги. А ему нужно было на что-то жить, ведь я не в состоянии содержать его. Когда он уезжал в Париж, у него в кармане было восемнадцать марок. Еще у него была бумага и краски. Он мог рассчитывать только на попутную машину, и, честно говоря, я был уверен, что он вернется. Но он не вернулся.
– Только подумать, – простонал Голдблюм. – Его ждут миллионы и миллионы, а он отправляется в путь с восемнадцатью марками в кармане.
– Ну, господа призраки, в Париж!
Сказав это, я поднялся с чемоданом в одной руке, кейсом – в другой, и вышел из номера. Свою машину я оставил на платной автостоянке. Возле парадного подъезда меня поджидал роллс-ройс.
– К Голдблюму, – скомандовал я.
Мы договорились, что перед отбытием я должен получить последние наставления.
Голдблюм, как обычно, что-то наговаривал на диктофон. На сей раз – на английском языке. Продолжая свое занятие, он ткнул пальцем в кресло. Потом палец постучал меня по колену и вытянулся в направлении письменного стола. Там лежали подробная карта Парижа и несколько путеводителей.
– Можешь взять это с собой.
Я сложил материалы в кейс, и, не будучи в состоянии остановить поток красноречия босса, попытался по крайней мере понять, о чем идет речь. Мне это не удалось. По моим представлениям, у Голдблюма было ужасное английское произношение.
Наконец, он закончил и уставился на меня.
– Готов?
– В Париж – всегда готов, – отрапортовал я.
– Да, необыкновенный город… – На лице Голдблюма появилось сентиментальное выражение. – Первый раз я там побывал, когда мне только исполнилось девятнадцать. Было это в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году. И первое впечатление знаешь какое? Второй Ленинград. Только значительно позже я начал по-настоящему его понимать. Вот так-то, мой мальчик.
– Где посоветуете остановиться?
Он пожал плечами.
– Не знаю, выбирай сам. Я оплачу любой трехзвездочный отель.
– Можно отправляться?
– Погоди… – Он внимательно посмотрел на меня. – Как ты собираешься его искать?
– Пойду на Монмартр, послоняюсь. Почти наверняка он там.
– А если нет?
– Ну, что-нибудь придумаю. Смотря по обстоятельствам.
– Гм… Наверное, нужно еще раз сходить к Черемухину, составить как можно более подробный словесный портрет. А то эти цветные треугольники, мягко говоря…
– Я и сам об этом подумывал. И не только словесный портрет, нужно втянуть из него все, что представится возможным. А потом уж – Париж!
– Действуй, мой мальчик!
Роллс-ройс занял уже привычное для него место в подворотне рядом с турецкой прачечной. Я сообщил шоферу, что буду отсутствовать минут пятнадцать-двадцать, и начал восхождение.
На площадке четвертого этажа стоял огромный негр и своими большущими, на выкате, глазами смотрел на меня.
– Ха-ха! – произнес он гортанно.
Мне сделалось не по себе. Нащупав вспотевшими пальцами свой газовый пистолет, я – бочком-бочком – протиснулся мимо него.
Негр нехорошо улыбнулся, еще раз издал: «ха-ха!» и направился вниз. Послышался такой топот, будто спускался слон.
«Ария „Ха-ха!“ из оперы „Непризнанный гений“», почему-то подумалось мне.
Дверь в квартиру Черемухина висела на одной петле. Я осторожно заглянул внутрь, но ничего настораживающего не увидел. Резиновые сапоги все так же стояли на тумбочке для обуви. Я подошел к ним и запустил руку сначала в один сапог, затем в другой. Газовый баллончик отсутствовал. Здесь из комнаты послышался кашель.
– Это Крайский, – громко проговорил я и вошел.
Над Черемухиным основательно поработали. Вся левая сторона его лица представляла собой месиво и по цвету мало чем отличалась от лилового халата. Правая сторона пострадала меньше, однако и по ней словно провели куриной ножкой, оставив несколько глубоких параллельных царапин.
– Привет, – бодро проговорил я.
– Вы с ним не встретились? – поинтересовался Черемухин безо всяких вступлений.
– Отчего же не встретились? Очень милый марабу.
– Это и есть Абу Бабу.
– Я уже догадался. Что он хотел?
– Он следил за мной и видел, как вы приезжали в прошлый раз. Его заинтересовал роллс-ройс. Пришлось выложить ему все.
– Понятно… А на каком языке вы общались?
– На русском. Когда-то он учился в университете имени Патриса Лумумбы.
– Ничего себе, дикарь! Ну и как вы считаете, что теперь предпримет Шидловский?
– Я думаю, постарается заграбастать Козираги в свои лапы.
– М-да, ситуация усложняется.
– Пришла беда, откуда не ждали, – проговорил Черемухин.
– Что? – Я весь внутренне сжался. – Что вы сказали?
– Между прочим, любимая фраза Ленчика. Последнее время он часто ее повторял…
– Мне кажется, вы – честный человек, – сказал мне Черемухин на прощание. Мы с ним проговорили около часа, он выложил все, что знал, а я дал ему еще пятьсот марок. На свой страх и риск. Уж очень больно было на него смотреть.
– Спасибо, – отозвался я.
– Знаете, возьмите картины на сохранение, а то мало ли что.
Он отправился в другую комнату и вернулся с большим рулоном в руках. Я дал ему телефон Голдблюма. На всякий случай.
Стоило видеть, как Голдблюм дрожащими руками разворачивает полотна.
– Да, это несомненно он, – словно зомби приговаривал при этом босс, – несомненно он… – Потом посмотрел на меня. – Можешь остановиться в четырехзвездочной гостинице, мой мальчик. Но помни, ты должен опередить Шидловского! Опередить этого Абу Бабу! Во что бы то ни стало!
Я выбрал небольшую гостиницу под названием «Сент-Шарль». Номер на первом этаже без балкона. До площади Италии – минут семь ходьбы.
Я прибыл в Париж около двенадцати ночи. Город еще был залит огнями, желтой стрелой вонзалась в небо Эйфелева башня. «И у ног твоих весь пламенный Париж», вспомнилось мне. Таксист промчался по Елисейским полям, потом по бульвару Распай. У входа в гостиницу я на какое-то время задержался и вдохнул прохладного ночного воздуха. «Я в Париже!» Не верилось в реальность происходящего.
В номере я первым делом поднял жалюзи и распахнул окно. Комната наполнилась обрывками французской речи. Включил телевизор. Пел Шарль Азнавур. Шарль Азнавур пел в гостинице «Сент-Шарль». Его сменил Жильбер Беко. Того – Джо Дассен…
На следующее утро мне захотелось купить себе что-нибудь в память о Париже. Я зашел в небольшой магазинчик на улице Гобеленов и приобрел берет. Он был темно-серым, из роскошной ткани и стоил целое состояние. И все же я его купил.
В обнове я и отправился на Монмартр.
Я выбрался из метро, прошел по узкой улочке, сплошь занятой магазинчиками дешевой одежды, и поднялся вверх на фуникулере. Откровенно говоря, я ожидал, что художники начнут попадаться уже рядом с Сакрэ Кер. Но на церковных ступенях обнаружил лишь негров, торговавших искусственными голубями. Они пускали их в воздух и голуби довольно неплохо летали. Возле самого собора расположился экзотического вида шарманщик. Туристы бросали ему монетки и проходили внутрь.
