Лилия Лукина - Судьбе наперекор...
С опаской поглядывая на него — мог ведь и подзатыльник, чего доброго, отвесить, с него станется — я постаралась как можно толковее изложить то, о чем размышляла накануне, а Пан внимательно меня слушал. Когда я замолчала, он, подумав немного, спросил:
— Короче, тебя интересует, почему он «крышует» «Доверие»? — Я кивнула.— Самого Филина сейчас в городе нет, а, как вернется, попробую узнать. Но... — Владимир Иванович посмотрел на меня с нешуточной угрозой.— Если ты вздумаешь самодеятельностью заниматься и возле этой компании крутиться, то я тебя серьезно предупреждаю, что с лицензией ты распрощаешься раз и навсегда. Я тебе говорил, чтобы ты мне проблемы не создавала? — Я снова кивнула.— Больше на эту тему у нас с тобой разговора не будет, учти. Это предупреждение первое — оно же последнее,— сказал он, заводя машину.— Тебя куда отвезти?
— Домой,— сказала я, опустив глаза и обиженно сопя — давненько меня так никто не отчитывал.
Когда я вылезала из машины — ну не получается у меня с такой высоты грациозно, как Юлия, спускаться — Пан протянул мне конверт.
— Чуть не забыл. Держи. Это фотографии, что тогда на Комарином делали. И хватит дуться. Признайся честно, ведь заслужила взбучку?
— Но я же ничего сделать не успела, только думала, как бы мне это все выяснить, а вы сразу на меня набросились,- я засовывала конверт в сумку и не смотрела на него, а, когда подняла глаза, то увидела, что он усмехается.
— Девочка, да если бы ты хоть что-нибудь сделала, то я, несмотря на твой возраст, выпорол бы тебя без зазрения совести.
— Владимир Иванович, а вам никогда не говорили, что вы тиран? — спросила я и он захохотал, запрокидывая по своему обыкновению голову.
— А также диктатор и узурпатор. Ладно, Лена, что нужно будет — звони,— и он уехал.
А я села в свою машину (ребят возле моего дома уже не было) и отправилась в регистрационный центр, где, увидев доверенность от завода, мне подтвердили, что госпожа Никитина продала свои акции «Доверию», и пообещали сообщить, если произойдет что-то новенькое. И я поехала в баратовский филиал «Содружества».
Своей шикарной отделкой офис банка призван был вызывать у клиентов, как действительных, так и потенциальных уважение и доверие, меня же священный трепет почему-то не охватил. Наверное, потому, что я очень хорошо помнила жуткие очереди вкладчиков около баратовских филиалов крупных московских банков в 98-м году, когда люди, прельстившиеся в свое время высокими процентами и обманутые постоянной рекламой, мечтали вернуть хоть часть своих денег. Среди тех, кто с ночи занимал очередь и писал номер на руке, были и мои родители, потерявшие тогда все свои сбережения. Не забыла я также и тех холеных, надменных, в белоснежных рубашках, мальчиков-мажоров, которые до дефолта с ужасно деловым видом сновали по коридорам этих самых банков, по делу и без постоянно разговаривая по сотовому телефону, и были уверены в том, что это навсегда, что они хозяева жизни и впереди у них безоблачное будущее, а, оказавшись вдруг не у дел, попросту говоря, на улице, растерялись, небитые, жизнью неученые. Как же так? Их мир рухнул! Их обманули! И нет больше бешеных окладов в зелененьких, приятно хрустящих бумажках, которые они получали, наивно полагая, что по заслугам. Так что, нет у меня к банковским работникам никакой любви, уж извините!
В роскошно обставленной приемной директора филиала вышколенная длинноногая секретарша вежливо поинтересовалась, что меня к ним привело, а, узнав, заметно поскучнела и заявила, что господин Тимошенко очень занят и вряд ли сможет уделить мне время.
— Милейшая! — сказала я с самой обаятельной своей улыбкой.— Я не прошу вас строить догадки, примет меня ваш шеф или нет. Я прошу зайти к нему и сказать, что частный детектив Лукова с доверенностью от судоремонтного завода жаждет задать ему всего лишь два коротеньких вопроса. И, если он не хочет увидеть завтра в местной скандальной прессе статью о том, какое участие ваш банк и лично господин Тимошенко собирались принять в преобразовании завода в центр развлечений, то, будьте уверены, что он очень охотно согласится со мной побеседовать. Так что оторвите ваш филей от кресла и вперед!
Непривычная к такому обращению девица поджала губы, но в кабинет вошла, а я, несмотря на грозную надпись «У нас не курят», уселась в кресло и закурила, чтобы наглядно продемонстрировать как свой скверный характер, так и ужасные привычки — ну не люблю я банковских служащих. Не люблю, и все! Хоть дерись!
Вернувшаяся из кабинета пунцовая секретарша сообщила мне, что господин Тимошенко примет меня через десять минут. Все ясно, поняла я, звонит в Москву, чтобы проконсультироваться, что делать с такой нахалкой, как я. А девица, видать, получила по первое число, что не смогла меня спровадить. Ничего, пусть терпит — ей же за это деньги платят и, судя по ее платью и туфлям, немалые.
Когда я, наконец-то, была удостоена чести лицезреть директора филиала, то при виде этой туши не удержалась и хмыкнула — надо же так разожраться. Я подошла к его столу, села без приглашения в стоящее рядом кресло и с места в карьер сказала:
— Вопрос первый: поступало ли вам предложение продать принадлежащие банку акции судоремонтного завода? Вопрос второй: если поступало, то от кого? — и я ободряюще ему улыбнулась.
Видимо, четко следуя полученным по телефону инструкциям, он, бегая заплывшими жиром глазками за толстыми стеклами очков, заявил, что не располагает полномочиями давать какую-либо информацию о деятельности банка.
— Чудненько! — сказала я, продолжая улыбаться.— Тогда третий вопрос: кто в Москве может ответить мне на первые два?
— Председатель совета директоров господин Кондратьев,— заученно ответил он, вытирая обильно выступивший на лице пот.
— Ну вот и все, а вы боялись,— я поднялась, пошла к двери, но приостановилась и попросила: — Вы разрешите один вопрос личного порядка? — он кивнул.— Что вы едите? Дело в том, что мои родители в деревне кабанчиков откармливают, но таких впечатляющих результатов добиться так и не смогли. Откройте секрет, как вы смогли такой вес набрать? — глядя на то, как он прямо на глазах багровеет, я испугалась, не хватил бы его удар, и, лучезарно улыбнувшись, поспешила добавить: — Понимаю — понимаю! Фамильный секрет!
Выйдя из банка, я отправилась на завод, по дороге размышляя, как бы мне подъехать к господину Кондратьеву. Видимо, придется идти официальным путем — послать письмо с уверениями в совершеннейшем почтении и так далее. Интуиция мне подсказывала, что банк получил предложение продать свои акции, но они почему-то не хотят об этом говорить. У меня оставался еще «Якорь». Надо съездить туда и поговорить с директором, решила я, может, ситуация и прояснится. Но, поскольку он человек Наумова, то для пущей важности надо прихватить Малыша с Карлсоном.
Парни сидели в машине около завода и слушали то, что у современной молодежи считается музыкой — стреляла б таких композиторов!
— Ребята,— сказала я, подойдя к «Мерседесу» и тщетно пытаясь перекричать доносившийся из машины грохот, хорошо, что они меня увидели и убавили звук.— Меняйте приятное занятие на полезное,— и в ответ на их недоуменные взгляды объяснила: — Поехали в «Якорь».
Директором там оказался молодой парень, который, как я и ожидала, увидев мою охрану, тут же проникся и охотно рассказал, что «Доверие» действительно просило его продать акции.
— А ты что? — спросила я.
— А че я? Сказал Гадю... — но он тут же поправился.— То есть Николаю Сергеевичу.
— А он что? — вытягивала из него я чуть ли не клещами.
— Велел послать,— он пожал плечами.
— А ты?
— Послал, конечно,— он снова пожал плечами.
— Ясно. Куда, не спрашиваю,— я повернулась к ребятам.— Поехали на завод.
В кабинете Семеныча меня действительно ждал почти непочатый термос кофе, за который я радостно ухватилась.
— Ну, хвались, Елена, чего надумала,— потребовал Солдатов.— А то кофе отберу.
— А ничего нового. Получилось у меня, уважаемые, то же самое, что я уже говорила — все дело в заводе и в акциях. Все личные мотивы можно смело отметать. Мое твердое убеждение, что за всей этой историей стоит «Доверие», которое не мытьем, так катанием собирает блокирующий пакет. Тимошенко молчит, но чую я, что предложение продать акции он получил, так же, как и директор «Якоря». А, исходя из того, что все убийства произошли накануне собрания акционеров, уготовленное заводу будущее чем-то «Доверие» не устраивает. Нужно будет послать в Москву в банк письмо, чтобы уж точно убедиться в том, что «Доверие» к ним обращалось.
— Логично,— согласился со мной Михаил.— Только зачем «Доверию» завод? Что оно с ним делать будет?
— Спроси, что попроще,— попросила я.— И вот что, друзья мои, не верю я, что у Сергеева к заводу какой-то интерес есть. Просто попросил его кто-то «Доверию» «крышу» дать. Но Филина сейчас в Баратове нет, не узнать у него ничего. Надо ждать, когда вернется,— задумчиво сказала я.— Но, вообще-то, до декабря время терпит.
