Александр Холин - Лик Архистратига
— Ладно, в философствовании не нуждаемся, — попыталась отбояриться девушка, да не тут-то было. Её давнишний знакомый решил на прощание пространственную лекцию прочитать.
— Вот ты в этом вся, — усмехнулся Ефрем. — Мы в институтах не учились! куда уж нам! как-нибудь без вас разберёмся и т. д., и т. п. А ты послушайся всё-таки дельного совета, ведь не в стране баранов, в стране советов живём. Так вот. В сегодняшней передаче, правда очень осторожно и с оглядкой на общественное мнение, будет затронута проблема возникновения давнишнего пожара, я тоже об этом слышал. Хочешь сказать, мол, какая тут проблема? Пожар — стихийное бедствие, все это знают. Отгорело и всё. Так о чём ещё говорить? Но большинство нашего народа знает также, что ничего просто так или случайно в этом мире не происходит, — Ефрем даже рубанул воздух ребром ладони в подтверждение своих слов. — И пожар этот возник не просто так! И кто-то землю избавил от почти уже вспыхнувшей Третьей Мировой! Проблема и меня тоже касается, то есть моей науки, потому как не обошлось без помощи извне.
— Эта помощь связана с экстрасенсорикой?
— Да. Сейчас это так называется, — разговаривая, Ефрем продолжал копаться в настройке оборудования. — Давно известно, как горшок ни назови — хоть вазой, хоть писсуаром, — а он горшком так и останется. О пожаре я расскажу тебе как-нибудь потом, когда с изначальной информацией тебя наше родное телевидение познакомит. Или спросишь у начальника, — кивнул он на Ивана Кузьмича. — Скажу только, всё это происшествие напрямую связано с нами мегалитическими мистиками. Вот такие, брат, дела!
Ефрем опять покопался в своём нехитром багаже и вытащил маленькую коробочку из нержавейки. В таких посудинах доктора хранили шприцы в те времена, когда они были совсем даже не одноразовыми, а настоящими стеклянными. Положив коробочку на левую ладонь, Ефрем принялся делать вокруг неё пасы правой, с откровенной лукавинкой во взгляде косясь на девушку и её начальника.
Те спокойно наблюдали за фокусами домашнего иллюзиониста, не выказывая никаких женских «ахов», ни мужских «охов». Тогда маэстро картинно отставив мизинец в сторону, снял металлическую крышку и пред взором уважаемой публики из коробочки вылезла чёрная бархатная роза. Головка цветка выросла прямо на глазах. То ли она расправлялась после сжатия в металлическом гробике, то ли требовала восхищения, внимания и признания за ней права величаться настоящей царицей роз.
— Ничего себе! — не выдержал Иван Кузьмич. — Чёрная роза! Такого попросту не бывает!
— Бывает! Вот такая розочка у всех мегалитических мистиков служит антенной для связи времён, народов и прочей исторической чепухи, — пояснил фокусник. — «Чёрную розу, эмблему печали, в подарок последний тебе преподнёс…», — промурлыкал Ефрем, стараясь отвлечь присутствующую даму от прилепившейся к ней метафизической грусти. Она подошла к приятелю, внимательно разглядела лепестки цветка и подняла глаза:
— Очень похожа на настоящий цветок. Действительно, смахивает на живую, если бы не траурный цвет.
— Эта роза действительно живая, — поморщился Ефрем как от зубной боли. — Ещё какая живая! Сейчас не время, да и не место рассказывать, через какие тернии она выползла к жизни. Потом как-нибудь. Всё потом. Просто время не остановишь. И в связи с вышеизложенным, — экстрасенс снова картинно и официально шаркнул ножкой, — в связи с вышеизложенным не смеем вас, мадам, дольше задерживать в нашей неприхотливой компании.
— Вы только пожар мне здесь не устройте, как в Останкино, а то сгорит Москва, не успеешь оглянуться, — и Наташа отправилась домой разыскивать по телевизионным каналам «Сагу об Останкино». Может быть, программа должна называться совсем по-другому, но это название очень уж завораживало и обещало преподнести знакомство с инфернальным, даже Зазеркальным таинственным миром. Хотя какой он к лешему таинственный? Для его обитателей мы — такие же таинственные и непредсказуемые, это точно.
Дверь за Наташей глухо лязгнула железными петлями и успокаивающая, добрая, ленивая тишина принялась медленно, но методично заполнять уже отвоёванное когда-то пространство. Начальник Гохрана молчал, всё так же растирая кисть правой руки. После снятия гипса у него появилась такая непроизвольная машинальная привычка.
Милетин забормотал под нос какую-то очередную проходную песенку, чтобы рассеять вязкие волны тишины, но это пока плохо получалось. Он закрепил на приставке к компьютеру чёрную эмблему печали, снова подошёл к ритуальной роже явно монгольского типа и попытался закрепить ещё пару датчиков на змеях, вьющихся вокруг головы.
Тут же послышалось шипение и к ногам Ефрема откуда-то сверху из-под пространства шлёпнулась живая змея. Настоящая. Как две капли воды похожая на деревянные изображения, вьющиеся вокруг ритуальной физиономии. Милетин обалдело захлопал глазами. Змея относилась, наверное, к подвиду не очень агрессивных, потому что тут же попыталась смыться с глаз долой и заползла куда-то под металлические стеллажи.
— Ничего себе! — ахнул экстрасенс и тут же оглянулся на скромно молчащего начальника управления. — Вы видели?
Иван Кузьмич встал с кресла, осторожно, уже ни каким не парадным шагом, а скорее боясь нарушить покров тишины стуком каблуков, подошел к гранитному постаменту. Вдруг откуда ни возьмись, в его левой руке блеснула сталь кортика, и отставной офицер полоснул воздух над головой гипсового бюста писателя. Снова послышалось шипение, и ещё одна змея уже рассечённая сталью кортика надвое шлёпнулась у стены.
— Ничего себе! — автоматически повторил Ефрем. — Вы, Иван Кузьмич, я вижу, знаете, с кем имеете дело. Мне не придётся объяснять что нужно для работы и зачем?
Начальник молча кивнул, подошёл к трупу змеи, рассечённой надвое, потрогал носком сапога мёртвую рептилию и снова обернулся к экстрасенсу:
— Вы знаете, Милетин, а ведь это горная гадюка.
— Ну и что? — не понял Ефрем.
— Что-что, — проворчал Иван Кузьмич. — Это единственная крайне активная и очень ядовитая змея на Земле. В горах такая тварь делает прыжок на подвернувшееся живое существо, наносит укус. Животное или человек через несколько секунд сыграет в ящик, а змея напивается ещё тёплой крови убитого, тут же рожает несколько змеёнышей и умирает. Что поделаешь, у неё такое развитие.
— Интересно. Но откуда вы всё это знаете? — поинтересовался Ефрем. — Я, например, никаких животных, кроме своей домашней кошки не знаю. Даже ни разу в жизни не наблюдал знаменитых кошачьих совокуплений, хоть об этом мало кто не говорит между делом. А тут змея, да ещё какая!
— Кошка говорите? То есть, никаких домашних животных, кроме кошки, не признаёте? — Иван Кузьмич немного задумался и почти серьёзно, с задорной искоркой в глазах, взглянул на собеседника. — А знаете, Ефрем, я вам на сегодняшнюю ночь прозвище придумал: Котёныш. Не будете возражать? Если прозвище понравится, можете оставить его на всю оставшуюся жизнь.
— Котёныш? Как знаете, — пожал плечами Ефрем. — А зачем это? У нас в России прозвища давно уже не в моде, разве что среди всякой там блатной или тюремной братии.
— Вы неправы, — утвердительно сказал Иван Кузьмич. — Всегда на Руси существовали домашние ласковые имена. Их называли рекло. Так вот, было домашнее рекло, а второе имя давали при мистерии крещения, о котором знать никому было нежелательно, потому как имя человека может быть чёрным магом использовано. В общем, человек всегда имел несколько имён, по которым вырастал его характер. Разве это плохо? Иногда даже самому интересно взглянуть на себя со стороны. Помогает. Что же касается меня, видите ли, мне один из моих близких знакомых однажды тоже мне прозвище с лёгкой руки приклеил — Окурок. А потом мне самому понравилось, как ни странно.
— Вы?! Окурок?! — весело засмеялся Ефрем. — В два метра ростом! Хорош окурочек, нечего сказать!
— Вот именно, — кивнул Иван Кузьмич. — Вы будете Котёнышем, потому что первая гадюка не смогла вас укусить. Сделайте одолжение, примите на сегодня отличающее вас прозвище.
— А ведь верно, — сразу посерьёзнел Милетин. — Вы убили одну из этих оживших змей, так что это никакие не воображаемые образы. Подумать только, посредине Москвы редкие горные гадюки! Красота!
Он тоже подошёл к разрубленной змее, но трогать её башмаком не стал. Мало ли какую каверзу могла подкинуть маска? Допустим, ожившая деревянная змея могла ещё не совсем подохнуть и нанести смертельный укус, как Вещему Олегу.
Глава 11
Собственно, как князь Олег прибил щит на ворота Царьграда, про это вспоминают гораздо реже, чем про его смерть от укуса гадюки.
Размышляя таким образом на несколько отвлечённые темы, Милетин взглянул на ритуальное изображение ритуальной религии и ему показалось, что деревяшка тоже ритуально улыбается, мол, все наши встречи ещё предстоят этой ночью и никто ещё не укрывался безнаказанно от воли мистической маски.
