Валерия Вербинина - Сиреневый ветер Парижа
У Миртиля была своя тень по имени Клеман. При первой встрече этот здоровяк, бывший кем-то вроде заместителя Миртиля, показался мне каким-то пришибленным. Я узнала, что Саразен подбил его на какую-то гнусность, но на какую именно, Клеман упорно не хотел признаваться. Он из кожи вон лез, пытаясь вернуть себе расположение начальника, и первым бросался выполнять все его распоряжения. Помимо него и Миртиля, возле дома, где я находилась, крутилось не меньше полдюжины полицейских и людей в штатском, которые все время сменялись. Необходимость круглосуточной охраны Саразен объяснил следующим образом:
– Ну мы же не хотим, чтобы с вами что-нибудь случилось…
Я несмело заметила, что теперь, когда все вроде бы кончилось, я могу рассчитывать на то, что меня наконец оставят в покое. Саразен покачал головой.
– На вашем месте я бы не стал так на это надеяться.
– Вы имеете в виду… — начала я, холодея.
– Именно так, — согласился он. — Поймите наконец, что вы встали поперек дороги не кому-нибудь, а самому Принцу. На вашем месте, — прибавил этот зловредный малый, — я бы очень внимательно переходил через дорогу, а то мало ли что.
– Да бросьте вы! — недоверчиво сказала я.
Однако его слова запали мне в душу, и много раз, просыпаясь ночью, я вскакивала в холодном поту, потому что мне казалось, что я не одна в комнате. Наконец я набралась смелости и рассказала о своих страхах Миртилю.
– Перестаньте, Вероника, — сказал он. — Ничего с вами не случится, по крайней мере пока я здесь. Просто Саразен зол, что вы посадили его в лужу, и, зная вас, сказал именно то, что может вас напугать.
– Это точно, — подтвердил Клеман с глубоким вздохом. — Эта сволочь людей насквозь видит.
Однако слова Миртиля вызвали у меня недоумение.
– Когда это я посадила в лужу Саразена? — спросила я. — Честно говоря, я что-то не припомню такого.
– Вы предотвратили тот взрыв, — начал загибать пальцы Миртиль. — Вы, а не он достали чемоданчик. Вы ухлопали Бергера, до которого сам Саразен мечтал добраться, и из-за вас же погибла Лейла, которая расстреляла тех, кто сопровождал Принца на военную базу. Вы все время были звездой, а он — всего лишь статистом, а для Саразена такое неприемлемо.
– Точно, — подтвердил Клеман, с готовностью кивавший на каждое слово своего шефа.
– Поэтому он не мог отпустить вас просто так, — закончил Миртиль.
Однако, несмотря на его заверения, я все же чувствовала себя неспокойно. Что, если Принцу и в самом деле придет в голову мысль посчитаться со мной за все неприятности, которые он претерпел по моей вине? Так что до самого последнего дня моего пребывания во Франции я нервничала.
Но вот настала пора прощаться. Представительный господин Пивоваров, сияя улыбкой, вручил мне бумаги, подтверждавшие мое возвращение в ряды цивилизованных граждан. Он произнес что-то о моем героизме и даже ухитрился поцеловать мне руку, хотя я его об этом совсем не просила. Впечатление было точно такое же, как если бы к моей руке присосалась холодная устрица.
– Счастливого пути, — заключил он.
Я пожала руку Миртилю, который от смущения не знал, что говорить. Клеман был тут же и переминался с ноги на ногу. Все это происходило в здании аэропорта, и при желании я могла видеть за окнами громадный авиалайнер, которому предстояло унести меня на родину.
– Надеюсь, вам понравилось у нас, — сказал Клеман невпопад и сконфузился, поняв всю двусмысленность своих слов.
Я заверила его, что была очень рада познакомиться с ним и его коллегой. Клеман подхватил мои вещи, и Миртиль проводил меня до самого выхода на посадку.
– Если вы как-нибудь еще приедете во Францию, мы будем вам рады, — шутливо сказал Клеман. — Только постарайтесь никого не убивать и ничего не взрывать, хорошо?
Миртиль сурово оглянулся на него, и здоровяк в смущении прикусил язык.
– Прощайте, Вероника. Всего хорошего — и удачи.
Я помахала ему рукой и отправилась на посадку. Любезная стюардесса показала мне мое место. Все шло как по маслу, и я знала, что через несколько часов буду дома. Самолет оторвался от земли и взмыл в небо. Выглянув последний раз в иллюминатор, я увидела внизу облака. Они почему-то напомнили мне подушки, из которых выпустили пух.
Глава тридцать седьмая
Философия — это искусство усложнять себе жизнь в поисках ее простоты.
Сан-Антонио. Смертельная игра, глава IМеня разбудили пронзительные крики каких-то птиц. С немалым усилием я повернула голову и попыталась открыть глаза.
Веки мои отяжелели, затылок ломило — наверное, сказывалось нервное напряжение этих нелегких дней. Я сладко зевнула, прикрывая из приличия рот рукой, и, встряхнув головой, окончательно проснулась.
– Мы уже прилетели? — сонным голосом пролепетала я.
Я больше не слышала шума моторов, стало быть, самолет уже приземлился. Птицы снаружи надсаживали глотки. В глазах у меня словно стоял туман, и я яростно протерла их.
Тут в поле моего зрения возникла мужская фигура, сидевшая в кресле напротив меня. Говорят, если хочешь побольше узнать о мужчине, стоит сначала посмотреть на его руки. Я уставилась на руки того парня и, честно говоря, не узнала ровным счетом ничего. От рук я медленно подняла взгляд к лицу, и тут уже сон слетел с меня окончательно.
В кресле сидел Принц, он же Макс, он же лучший друг Вероники Ферреро.
– Этого не может быть… — простонала я в слабой надежде, что сейчас проснусь окончательно и кошмарный сон развеется.
– Вы так думаете? — осведомился знакомый вкрадчиво-бархатный голос, который я уже слышала не один раз.
В панике приподнявшись на локте, я обнаружила, что лежу на каком-то диванчике. На стене напротив красовалась великолепная картина — портрет улыбающейся женщины в темном платье. Манера исполнения очень напоминала рембрандтовскую. Мебель в комнате была такая, какую можно увидеть лишь в старинном замке, который давным-давно превратили в музей. За окнами простирался какой-то лазорево-аквамариновый колышущийся ковер, и я не сразу сообразила, что этот ковер не что иное, как море, а птицы, разбудившие меня своими криками, наверняка чайки, реющие над водой.
Значит, я уже не в самолете, а на чьей-то яхте, и не надо иметь две головы, чтобы догадаться, кому она принадлежит. Присутствие Макса исключало всякие сомнения на этот счет.
Облизнув разом пересохшие губы, я поглядела на знаменитого террориста. На нем был костюм, наверняка скроенный парнем, который никогда не умрет в бедности, ибо костюм сидел на его хозяине бесподобно. В жизни Макс выглядел еще лучше, чем на своих фотографиях, но странным образом это открытие ничуть меня не обрадовало. Чем больше я смотрела на этого непринужденного плейбоя, тем меньше мне хотелось его видеть.
– Вас были нелегко найти, — промурлыкал бархатный голос. — Вы из тех женщин, которые любят, чтобы за ними бегали.
– Я? — пролепетала несчастная Вероника Бессонова, на глазах превращаясь в испуганную курицу.
– Именно вы, — подтвердил Макс и улыбнулся.
Ко мне начало возвращаться спокойствие. Я не была связана, а у Макса, насколько я могла видеть, не было при себе никакого оружия, которым он мог бы мне угрожать. Грех было не воспользоваться таким положением вещей и не попытаться переиграть ситуацию в свою пользу.
– Знаете, — откровенно призналась я, — я ничего не понимаю. Я же летела в самолете… И тут…
– Видите ли, — разъяснил он снисходительно, — когда самолет взлетел, через некоторое время обнаружились технические неполадки. Пришлось пилотам сделать вынужденную посадку в Праге, а вы к тому же — такое вот невезение — выпили чего-то во время полета и потеряли сознание. Словом, вас отправили в больницу, а самолет вновь взлетел, но уже без вас.
– И вы смогли это организовать? — слабым голосом спросила я.
Макс пожал плечами.
– За деньги люди готовы на все, дорогая мадемуазель Бессонова. Я правильно произношу вашу фамилию?
От его вежливости по моему позвоночнику заструился холодный пот. Это было еще хуже, чем если бы он кричал на меня или дал волю своему гневу.
«Полно, — сказала я себе, — возьми себя в руки! Он на это и рассчитывает, что ему удастся запугать тебя. Не поддавайся! Держись как стойкий оловянный солдатик (это была моя любимая сказка в детстве) и думай, как бы выбраться отсюда».
Взгляд мой упал на картину. Честно говоря, я бы предпочла в это мгновение увидеть что-нибудь более боевое, чем эта женщина со своей безмятежной, хоть и немного усталой улыбкой. Макс перехватил мой взгляд.
– Да, это подлинник, — сказал он. — И да, я заплатил за него сорок миллионов. Рад, что вам нравится Рембрандт. Некоторые находят его мрачноватым.
– Я больше люблю импрессионистов, — сказала я больным голосом.
