Руслан Белов - Клуб маньяков
Туалет нашелся в одном из помещений, примыкавших к первой комнате анфилады.
Выходя из него, я чувствовал себя на седьмом небе. А когда я чувствую себя на седьмом небе, мне хочется закурить. Сигареты у меня были. А старенький продавленный диванчик и пепельница под ним нашлись во второй комнате.
Спустя минуту я лежал на диване с сигаретой в зубах. Думать не хотелось. В голове были одни слова и понятия, Они возникали, исчезали, прятались друг за друга, никак не желая соединиться в единую мысль. "Попался"... "Лейла"... "Вера"... "Похожи"... "Опять взялась за старое"... "Как ловко"... "На лету схватила"... "Да, это она".
Выкурив одну за другой несколько сигарет, я пришел в довольно устойчивое расположение духа, и принялся изучать двери, пол, стены и потолок своей западни на предмет их крепости.
Результаты изучения и последующие выводы оказались неудовлетворительными. Двери были металлическими, аккурат под противотанковую гранату, которой у меня не было. На проделывание дыры в многослойных полах и потолках с помощью гвоздя потребовалось бы не менее двух суток. Устраивать пожар для привлечения внимания было глупо и равносильно самоубийству.
"Что же делать? - задумался я.
И решил стучать в пол. Должен же кто-нибудь услышать?
Услышали. Минут через пятнадцать, когда я уже замучился ронять диванчик на пол, в двери заскрежетал ключ, она открылась, и я увидел... Харона. Безбородого Харона с распростертыми руками, Харона дружески улыбающегося, Харона в дорогом костюме-тройке и дорогом галстуке, Харона с двумя плотными ребятами за спиной.
- Здравствуй, дорогой! - воскликнул он, дождавшись, пока моя челюсть опустится до предела. - Ты не представляешь, как я рад вновь тебя видеть у себя в гостях!
Не ответив на приветствие, я бессильно опустился на диванчик, странным образом выживший, и пролепетал:
- Кто была эта женщина в черном? Вера?
- Как хочешь, дорогой, как хочешь! Но давай будем считать, что это была Лейла. Так же тебе интереснее будет. Кстати, эти черные женские одежды в Средней Азии и Иране называются паранджой, - сказал Харон, опускаясь передо мной на стул, принесенный одним из его сопровождающих.
- А откуда ты знаешь о Лейле??? - дернулся я. - От Веры?
- Как хочешь дорогой! От Веры, так от Веры. Но лучше пусть от Лейлы. Пусть она... мм.. будет, как и есть, моей дочкой. Ты же любишь воображать всякую всячину... Ну и вообрази, что она - моя любимая, единственная дочь... Вы познакомились после того, как она по моей просьбе забрала тебя из пещеры с зоопарком. И три дня держала тебя на наркотиках. Иногда пользуясь твоим телом... мм... в личных целях...
- Сволочь! Ты даже галлюцинации мои норовишь изгадить! Не говоря уже о чести своей дочери.
- Изгадить? Ну, зачем так грубо... У тебя будет возможность убедиться в том, что я говорю чистейшую правду...
- Значит, Лейла не видение, она существует...
- Конечно, существует, дорогой мой. Ну, может быть, она не совсем такая, какой ты увидел ее в своем наркотическом бреду. Она у меня натуральная, она земная...
И, подмигнув, поставленным голосом запел Окуджаву:
Мы земны, земны и к черту, к черту сказки о богах,
Просто мы на крыльях носим, то, что носят на руках...
- Сволочь...
- Ну конечно, сволочь. Но ты особо не расстраивайся. Ты ей понравился, и она мечтает с тобой воссоединиться. То есть забрать тебя у своего папочки. С условием, что ты изменишь образ жизни, и займешься, наконец, каким-нибудь мужским делом...
- Торговлей косметикой? Или рэкетом, похищениями людей и контрабандой?
- Э... Какой ты глупый! Ты что, не знаешь, кто в твоей стране занимается контрабандой? Самые уважаемые люди! Ты их ежедневно можешь видеть по телевизору.
- В наручниках?
- Хохмач, ты Черный, так тебя, наверно, друзья называют? Эти люди и наручники также несопоставимы, как деньги и честный труд! Кстати, ты знаешь, чем твоя любимая жена занималась и занимается? Деньги хозяину она отмывает, отмывает и уводит от налогов... Я об этом получил достоверную информацию из компетентных подпольных органов.
- Врешь!
- Конечно, вру! Ты знаешь, какая у нее зарплата? Шестьсот рублей и три тысячи баксов. Шестьсот рублей она получает законно, пятьсот баксов как ежемесячную страховку, и две с половиной тысячи в конверте из черной кассы. Как ты думаешь, откуда берутся эти деньги в конверте?
- От верблюда.
- Ну, да, конечно, от верблюда. А ты не хочешь столько зарабатывать? Для своей ненаглядной Лейлы? Я могу тебя познакомить с этим золотогорбым верблюдом.
- Я не хочу таких денег. От них голова болит.
- У кого от таких денег не болит голова, у тех болит жопа...
- Что тебе от меня надо? - скривив лицо, прервал я бандита, явно собиравшегося пофилософствовать на тему единства и борьбы противоположностей. - И вообще, как ты в Москве очутился?
- Тяжело и хлопотно на ирано-афганской границе стало. Персы солдат туда нагнали, их сейчас там больше чем камней в пустыне. Вот и решил другими делами заняться. У вас в Москве очень большие деньги крутятся, дурные деньги... Крутятся и хотят, чтобы их взяли.
- А на фиг я тебе сдался?
- Я же тебе сказал, что Лейла тебя заказала. Как солдаты тебя освободили, так каждый день ныла. Хочу, мол, папочка, своего возлюбленного, очень хочу.
- Не верю.
- Как хочешь, дорогой. Скоро ты все узнаешь сам. А сейчас я пойду по неотложным делам, а ты уж не суетись. Побьют эти мордовороты, если не опустят.
Сказал, усмехаясь и тепло посматривая на своих телохранителей, стоявших у него по бокам.
- Вина прикажи принести и еды, - буркнул я и принялся изучать ногти.
Через полчаса после ухода Харона один из телохранителей принес два пакета. Один был с куском ветчины, батоном копченой колбасы, булкой хлеба и несколькими яблоками, другой - с двумя бутылками марочного портвейна. Стакана они не принесли, также как и ножа. Но меня это отнюдь не расстроило. Вино я пил из горла, а колбасу и мясо кусал просто так.
Выпив бутылочку и наевшись, я улегся на диван и принялся Ему пенять:
- Ты говорил, что Лейла была послана мне Тобой, а оказалось, что этим ублюдком...
- Ублюдок этот тоже из моей колоды. Я частенько его использую в для пользы дела...
- А, вот оно как... А почему тоже? Меня Ты тоже используешь?
- Я многих использую, практически всех, Я же тебе как-то говорил об этом.
- Замечательно... И разговариваешь, значит со всеми?
- Да...
- А как у Тебя это получается? Нас же миллиарды?
- Да вы все об одном и том же спрашиваете. И миллионы спрашивают об одном и том же одновременно.
- А тебя все понимают?
- Нет, не все... Религиозные люди не всегда понимают...
- Как это? Шутишь?
- Какие тут шутки! Такие, как ты, юродивые, только и понимают. А остальные нет. Понимаешь, заморочены они своими догмами. Чуть что не по святым книгам говорю, так сразу: изыди, изыди...
- Смешно... А куда я на этот раз вляпался? Вылезу или нет?
- Да как тебе сказать...
- Да так и скажи...
- Сказать, вылезешь или не вылезешь?
- Да.
- Понимаешь, это как посмотреть... То есть все зависит от точки зрения...
- Понимаю... С твоей точки зрения смерть - это полное освобождение. И, следовательно, идеальный выход.
- Да ничего ты не понимаешь... Жизнь - это череда смертей. Каждую секунду в тебе умирает что-то телесное. Клетка, нейрон, волос, наконец. И если каждую секунду ты не будешь восполнять умершее душой, то умрешь совсем.
- То есть не попаду к тебе?
- Ну да.
- Слушай, я чуть ли не Христом себя чувствую... Всю жизнь до людей докапывался, а теперь, вот, распинают...
- Это Христа распяли. А тебя... Ну ладно, мне пора...
***
Харон с людьми явился в одиннадцатом часу вечера. К этому времени я с грустью рассматривал вторую по счету бутылку. На ее донышке оставалось всего лишь несколько глотков искрящейся жидкости.
- Балдеешь, дорогой? - спросил меня Харон с усмешкой. Он был уже не в респектабельном костюме-тройке, а в кожаном пиджаке, джинсах и ковбойских сапогах.
- Побалдеешь тут, - вздохнул я. - Вино кончилось, перспективы на будущее опять таки не ясны...
- Почему не ясны? Еще как ясны, - осклабился бандит. - Тебя ждет недолгая, но очень трудная и некачественная жизнь. Вставай, давай! Отведу тебя в твои апартаменты.
Я допил вино, встал и Харон повел меня к двери, за которой пропала завлекшая меня в западню женщина в черном.
За дверью открылась довольно обширная комната, скорее зала, задрапированная красным бархатом.
Посереди стояла широкая кровать, также покрытая бархатом, но голубого цвета.
Потолок комнаты был зеркальным.
В торцевой стене бросалась в глаза шеренга дверей черного дерева. Две из них были приоткрыты; одна вела в ванную, другая в туалет.
Справа от кровати стоял овальный ореховый столик, на нем красовались серебряное ведерко с шампанским, бутылка коньяка, пара хрустальных фужеров с парой рюмок, две вазы синего стекла с фруктами, возглавляемыми чиновным ананасом, и всяческие закуски.
