Николай Черкашин - Опасная игра
Далеко слева краснели черепичные крыши Сопота. Я видел их боковым зрением. Взгляд мой, ничем не сдерживаемый, вырывался в непривычно просторную даль.
Солнце, распластанное по взморщенному морю, широкой лентой выбегало, выкатывалось на берег золотыми блестками на спинах волн. Штормило… Серые валы вздымались на зеленый просвет, затем свивались в белые загривки и шли на берег враскось, вопреки всем законам физики. По плитам мола шальная волна пробегала, взбивая белые султаны, стремительно, как пальцы взбесившегося виртуоза проносятся по клавишам, срывая с них каскады звуков.
На внешнем рейде стояли три транспорта и два корабля, неразличимо одноцветные, будто отлитые из синевы морского свинца и придавленные синевой же низких туч.
Широкий песчаный пляж был усеян обломками ящиков, обрывками тросов, противогазными коробками, намокшим армейским рваньем…
В полукилометре справа громоздился штабель каких-то ящиков, на которые был наброшен брезент. За ним, прикрываясь от ветра, прохаживался долговязый автоматчик. Он поглядывал в мою сторону, не проявляя особой враждебности. Может, принял за своего, может, просто надоело воевать. Не сводя с него глаз, я сделал шаг по плотному, накатанному песку, затем другой, третий… Мне очень-очень хотелось потрогать море рукой, попробовать на вкус. Сапоги погрузились в белую пену, холодная вода обжала голенища. Я сложил ладони ковшиком и зачерпнул. Книги не обманывали — море было соленым! Я отстегнул фляжку, вылил остатки чая и наполнил ее морем по самое горлышко. Пусть и Лида попробует море. Первой из всей бригады!
Мокрый выше колен, с сапогами, полными воды, я вышел на берег. Часовой повесил автомат на грудь и не сводил с меня глаз. Пальнет или не пальнет, гад? Успею добежать до сосняка или нет? Гад не пальнул…
Я добрался до своего броневика, и пыльно-зеленый крутоскулый «БА-64» развернулся хищной мордой на юг.
Мы вернулись к своим засветло. Командир бригады расстелил карту.
— Ну, показывай…
— Мы добрались до Сопота. До самого моря. Никаких опорных пунктов не обнаружили.
— Врешь!
— Мы вышли к морю, товарищ полковник.
Комбриг наш был отчаянно храбр и столь же скор на расправу.
— Быть того не может! В лесу отсиделись! Трус и брехло… Сдать оружие!
Со слезами на глазах я вытащил свой пистолет из кобуры и передал его начальнику «Смерша».
— За невыполнение боевого задания — под трибунал!
«Вот тебе и свадьба в день Победы…» — мелькнула отчаянная мысль.
— Подожди меня в соседней комнате! — кивнул мне начальник «Смерша», взгляд его не предвещал ничего хорошего. Я долго сидел в какой-то комнатушке, все еще не веря в такой нелепый поворот судьбы. Я хорошо помнил, как расстреляли перед строем за трусость командира пулеметного взвода в прошлом году. Жуткая картина встала перед глазами. Во рту пересохло. Я достал фляжку, отвинтил крышку и поперхнулся — вода была соленой. Море!
Я вбежал с протянутой фляжкой к комбригу.
— Товарищ полковник, попробуйте! Мы вышли к морю… Я набрал во фляжку. Попробуйте!
Полковник плеснул в стакан из фляжки, осторожно пригубил, сплюнул…
— Соленая, черт!
Попробовал и начальник штаба, «смершевец».
— Морская… Факт.
— Ну, лейтенант, — покачал головой комбриг, и это надо было понимать как прощение. — Давай-ка еще раз покажи, как вы ехали…
— Оружие верните.
— Отдайте ему пистолет.
Начальник «Смерша» нехотя вернул мне мой «ТТ»…
* * *Еремеев с трудом очнулся в кунацкой.
Странный бред… А может, сон. Это только после наркоза такие глюки. Да не глюки… Батя про эту фляжку рассказывал… Но ясно-то как! Как будто сам там побывал. Прямо как в песне — «все, что было не со мной — помню».
Нельзя на спине спать, спинной мозг перегреется, отсюда и кошмары. Он с трудом перевернулся на правый бок и только тут понял, что левую сторону груди изрядно покромсали: под бинтами заныла хирургическая рана.
Рядом, на спинке стула, чернело брошенное кимоно. Он дотянулся до него, уткнулся носом, вдыхая родной запах. Вдыхать запах человека, все равно что его звать. Если вдохнуть посильнее, то он возникнет, появится, материализуется из собственного запаха.
Он втянул носом изо всех сил, но возникла не Карина, а Герман Бариевич.
— Ну, как самочувствие? Что же вы мне, голубчик, не сказали, что у вас идиосинкразия к новокаину? А еще бывший врач. Так и окочуриться недолго… Ну, ладно. Все обошлось. Завтра встанете, покажу один фокус.
— А Карина где?
— В Москве. Выбирает свадебное платье. Не буду утомлять. Отдыхайте!
К вечеру он уже смог ходить. Вернулась Карина, сияющая, с огромными коробками. Сразу же надела роскошное белое платье и превратилась в воздушно-кружевную принцессу. Еремеев смотрел на нее и думал, что женщина, примеряющая перед зеркалом новую шляпку, выглядит не менее серьезно, чем премьер, выбирающий проект нового ракетоносца.
Потом ему самому пришлось облачаться в великолепную английскую пиджачную пару…
— Ну, мы с тобой прямо как Круз и Иден из «Санта Барбары!» — восхитилась Карина.
— С «Санта Марины», — поправил ее Еремеев, немало ошеломленный своим джентльменским видом…
* * *После завтрака Герман Бариевич провел его в виварий, пристроенный к вольерам с нутриями. Они остановились перед клеткой с белыми мышами. Пушистые комочки копошились и сновали во всех направлениях.
— Вот вам типичная модель людского муравейника, — философически изрек Герман Бариевич. — Ведь для Господа Бога и мы выглядим точно также. Теперь представим, что одна из этих мышек изменила своему Верховному Повелителю. Она — предательница. Чтобы наказать ее, Богу не надо ее долго искать и вникать, почему она его предала. Бог поступает вот так. Он говорит ей: «Умри, неверная!»
Одна из мышек сорвалась с проволочной сетки и тут же умерла.
Гербарий достал ее, раздвинул передние лапки и Еремеев увидел крохотный U-образный шрамик, розовевший среди белой шерстки.
— Все мои ближайшие помощники помечены таким знаком. И если кто-нибудь вздумает изменить мне, я скажу «Умри, неверный!». И он разделит участь этой мышки. Не верите? Думаете мистика? Рехнулся старый хрен? Обыкновенная радиофизика.
Он вскрыл перочинным ножом мышку и извлек из груди миниатюрную металлическую таблетку.
— У вас тоже вшита такая, только чуть побольше. Она сработает как радиовзрыватель, едва я нажму на кнопку вашей судьбы. Она теперь в прямом смысле в моих руках… Только не надо обижаться и надуваться. Вы же понимаете, что все подписки о невыезде, о неразглашении в наше время совершенно бессмысленны. Вы бы на моем месте тоже никому не доверяли. Зато я могу быть с вами предельно откровенен. И вы об этом не пожалеете.
Ну, а теперь сделайте мину повеселее! Нельзя возвращаться к невесте с такой физиономией, как будто вы проглотили мышонка. Завтра свадьба и завтра же ваше свадебное путешествие. Правда, оно будет носить несколько деловой характер. Но что поделаешь, даже я не могу сегодня позволить себе развлекательных поездок.
Ну, выше голову, Олег Орестович, что же вы так скисли! Мы летим завтра с вами и Кариной не в Талды-Курган какой-нибудь, а в красавицу Вену!
Ах, Вена! Никакого сравнения с Берлином. — И Герман Бариевич довольно музыкально стал насвистывать «Сказки венского леса»…
Вечером Еремеев сумел дозвониться до Севастополя. Трубку снял Тимофеев!
— Ну, наконец-то! — обрадовался он. — Куда запропали? Где Карина? Когда вернетесь?
— С Кариной все в порядке. Вернуться не смогу по ряду очень серьезных обстоятельств. Перегоняйте яхту в Москву на старое место.
— Как это в Москву? Кто это интересно без тебя ее перегонит?
— Зайди в местный яхт-клуб, оплати услуги, они сами поставят ее на платформу. Укажи только адрес — станция Водники. Снимите и заберите с собой аппаратуру, плитку и все, что могут раскурочить в пути.
— Ну ты даешь… Дельф тут без тебя голодовку объявил.
— Берите с Леной билеты на самолет и в Москву. Ветеринарный сертификат на собаку в моем «тревожном» чемоданчике. Деньги есть?
— Да осталось кое-что… Где тебя искать?
— Возвращайтесь в Хотьково. Я вас сам найду.
— Хоп!
Он положил трубку, снял рубашку, размотал бинт и подошел к зеркалу. Хирургический шов рдел зловещей литерой «U».
* * *Стол в банкетном зальчике ресторана «Мещанская сторона» был накрыт на восемь персон: молодые, Герман Бариевич, Радик, Леонкавалло, Анастасия. Из Гродно прилетела новая еремеевская теща — высокая моложавая со вкусом одетая полька — Ядвига Леонтьевна. Еремеев из своих друзей — самых нейтральных с точки зрения безопасности фирмы — смог пригласить только одного — Леню Татевосяна, искусного армянского ювелира, в прошлом командира радиотехнической службы на той самой подводной лодке, где Олег начинал карьеру корабельного врача. Леня преподнес новобрачным оригинальный подарок: четыре серебряных перстня в виде изогнувшихся в прыжке дельфинчиков. На палец они надевались парой — рострумами друг против друга; глядя на них, возникало ощущение радостной игры…
