Екатерина Лесина - Проклятая картина Крамского
Ванька встал на карачки, потом странно потянулся, повернул голову влево, затем вправо…
– Не спеши. – Илья поднялся и кое-как отер куртку. – Хорошенько гортань проверь. А то вдруг и вправду подвинулась.
Ванька, не поднимаясь, прижал подбородок к груди, потом, напротив, запрокинул голову, сколько было сил.
– Вот ты смеешься, – с упреком произнес он, – а между прочим, здоровье – это абсолютная ценность, к которой большинство людей относятся наплевательски. Сегодня ты не сделал зарядку, а завтра уже страдаешь от гипертонии. Сегодня съел лишний кусок хлеба, а завтра…
– Страдаешь от ожирения.
– Именно.
Илья протянул руку, но бывший одноклассник этот почти миролюбивый жест проигнорировал. Сидя на корточках, он шевелил плечами, то левым, то правым, то обоими сразу.
– Ты мог мне руки вывихнуть! Ты знаешь, что плечевой сустав – самый ненадежный в человеческом теле?
– Теперь знаю.
Ванька все-таки поднялся.
– И рентген делать теперь придется.
– Зачем?!
– А вдруг ты мне позвоночник повредил? Знаешь, какие последствия могут быть, если микроповреждения позвоночника не залечить?
Илья не знал и, положа руку на сердце, знать не желал. Ему было спокойно и без этой информации.
– Послушай…
Разговор с Ванькой был слишком уж бредов, чтобы поверить.
– Нам надо поговорить.
– О чем? – Ванька явно не был настроен на продолжение беседы. Он заозирался, попятился по узкой дорожке, но был остановлен.
– Побежишь – добью, – пригрозил Илья.
Угроза была глупой, совершенно детской, но на Ваньку подействовала. Он засопел, надулся, сделавшись похожим на хмурого суслика.
– Чего тебе надо?
– Зачем ты к Таньке приходил?
– А кто тебе сказал?.. – Глаза Ваньки забегали.
– Я сам тебя видел.
– И что, это запрещено?
– А в рожу?
– Ильюха. – В рожу получать Ваньке определенно не хотелось. – Давай… в другой раз поговорим… Меня люди ждут и вообще…
– Подождут. – Терять преимущество, добытое непростым путем валяния в февральской луже, не хотелось. Почему-то Илья не сомневался, что другого раза для беседы не наступит. А если и наступит, то правды в этой беседе ему не добиться.
– Слушай, – Ванька пятился к подъезду, – я мокрый… и простыну… Ты не осознаешь, насколько опасны простуды…
– Осознаю. – Илья положил руку на Ванькино узкое плечо и стиснул пальцы. – Но на всякий случай, если я осознаю недостаточно правильно, ты мне об этом расскажешь. Верно? А то ведь я тоже мокрый. Простыну… Где твое гостеприимство, Ванек?
Гостеприимство если и было, то на Илью не распространялось. Бывший одноклассник затравленно озирался, но иного выхода, кроме как пригласить Илью к себе, не находил. Он вздохнул, понурился и как-то даже обмяк.
– Идем. – Ванек шмыгнул носом. – Т-тут н-недалеко… М-может, мы в подъезде п-поговорим?
– Неа. – На подъезд Илья не был согласен.
Подсказывала ему интуиция, что в квартире Ванька побывать нужно всенепременно.
Жил Ванек в соседнем доме.
Третий этаж, седьмая квартира. На пороге он топтался долго, старательно шарил по карманам, делая вид, что ключи найти не способен. Илья терял терпение, и когда почти потерял уже, дверь распахнулась.
– Вань, что ты возишься?! Принес? Ой… – Женщина, выскочившая было на площадку, увидев Илью, отпрянула.
Попятилась. И дверь попыталась закрыть, что Илья сделать не позволил.
– Наше вам с кисточкой. – Он испытывал престранный кураж, и в этом состоянии совершенно не удивился, увидев в квартире Ваньки Генкину безутешную вдову. – Здрасте то есть…
– З-здравствуйте…
Она дверь выпустила и руки на груди сцепила.
– Заходи, Ванек. – Илья подтолкнул одноклассника в спину. – В самом-то деле, ты же здесь хозяин, а не я… приглашай… на чай или что ты там пьешь.
– Я пью воду. Иные жидкости вредны для здоровья.
– Замечательно, тогда приглашай на воду… Заодно поговорим. – Илья подтолкнул Ваньку к порогу. – А то я могу подумать, что здесь мне не рады…
– Не рады. – Женщина – как же ее зовут-то? – вздернула голову. – Уходите…
– Уйду, если хочешь. – Илья уходить не собирался, во всяком случае, не выяснив, что происходит. – И тогда придет полиция… Видишь ли, Ванек, мне до зубовного скрежета надоело быть козлом отпущения. Поэтому я решил с органами правопорядка сотрудничать…
Стоило упомянуть полицию, и Ванек побледнел, а гражданская вдова Генки вспыхнула.
– Вы… вы не имеете права!
– На что? – Илье все же удалось впихнуть Ваньку в узенький коридорчик. – Обратиться в полицию? Очень даже имею, как и всякий иной законопослушный гражданин. Мне вот кажется, полиции будет интересно узнать, что безутешная вдова уже нашла утешение… Недели с похорон не прошло. Это подозрительно, нет разве? Может, дело вовсе не в картине? Все проще, банальней? Генка жену не отпускал, вот вы и решили от него избавиться…
– Что он такое говорит? – Голос женщины дрожал.
И подбородок.
И белые вялые руки. И сама она тряслась, будто в лихорадке.
– Вань, что он…
– Правду. – Илья с удовольствием стянул мокрую куртку, которую пристроил на стойку для зонтов. Надо же, в прихожей как развернуться, а у них тут стойка для зонтов… Роскошь, если подумать.
– Вань…
– А еще и наследство привязать можно… Гражданская жена, конечно, прав особых не имеет, но при хорошем адвокате да при отсутствии иных родственников, глядишь, и получится квартирку Генкину к рукам прибрать. Квартирка же потянет на прилично… хороший район… Просторная… Куда более надежная добыча, чем какая-то там картина…
Ванька тоненько всхлипнул и лицо руками закрыл.
– Ты все не так понял…
– Я? Я не понял, я вообще в этом деле ничего не понимаю. А ты объяснять не хочешь. Вот и приходится самому выкручиваться.
– Идемте. – Женщина обняла себя, успокаиваясь. – Наверное… Все равно кто-нибудь да узнал бы… и мы не убийцы, понимаете? Гена… он был не очень хорошим человеком. Только мы все равно не убийцы. Вы проходите. Раздевайтесь… Я полотенце принесу. Ванечка, и ты тоже… Мы не любовники.
В это Илья не поверил.
– Мы друзья, – тихо сказал Ванек. – С детства. Так уж получилось…
…Так уж получилось, что детство свое раннее Ванек помнил распрекрасно, и вовсе не потому, что детство это было чудесным. Напротив, отца своего он не знал, да и не особо задумывался, потому как в бараке на Сенной не он один был из байстрюковых. Жил он с матушкой и ее матерью, мрачной хворой старухой, в комнатушке, где кое-как вмещались две кровати и стол. Вещи хранили в коробах под кроватями или же на гвоздях, вбитых в стену. Горячей воды в бараке не было, а туалет располагался на улице, и потому в углу комнаты для естественных надобностей стояло ведро.
Летом от него воняло, зимой, впрочем, тоже, но летом – особенно сильно.
Старуха вечно жаловалась на спину и кости, которые ныли и на жару, и на холод, и просто сами по себе. За Ванькой она приглядывала, но как-то вполглаза, занятая всецело собственными проблемами. Но, как ни странно, от этого беспригляда Ванек рос вполне самостоятельным. И когда в бараке появилась молоденькая соседка с дочкой, сам явился к ним в гости.
– Марьяночка. – Соседка была бледной и испуганной. – Посмотри, кто к нам пришел.
Марьяночка смотреть не желала, она цеплялась за мамкин подол и хныкала, что Ваньке было непонятно. К девчонке он подошел.
И за руку взял.
Сунул ей горбушку хлеба, которую сам грыз.
– Идем, – сказал. И повел по бараку.
Так оно и повелось. Марьянка оказалась единственным человеком, которому до Ванька вообще было дело. Она радовалась его приходу и плакала, когда Ванек уходил.
Она слушала его.
И рассказывала обо всем, хотя поначалу Ванек ничего не понимал в ее младенческом лепете.
Потом барак расселили, что было событием удивительным, и, верно, пути бы их с Марьянкой разошлись, но, по странному совпадению, квартиры они получили в одном доме и на одной лестничной площадке.
Старуха переезда не вынесла, померла. Мамку эта смерть озадачила – не было забот, теперь еще похоронами заниматься, да и кому за дитем смотреть? Но выяснилось, что Ванька, уже первоклассник, вполне способен сам посмотреть и за собой, и за соседской Марьянкой.
Мать эту дружбу восприняла без особой радости.
– Не води ее сюда, – велела она Ваньке, подкрепив приказ подзатыльником. – Самим жрать нечего.
Это было ложью. Мать работала при столовой и домой приносила полные сумки что с продуктами, что с готовою едой, которая, впрочем, не отличалась не то что изысками, но и вкусом. Ванька привык к бумажным котлетам и серым макаронам, а вот Марьянка ими давилась.
Да и то, готовила ее мать лучше.
– Ванечка, вы к нам идите. – Она была тихой, незлобливой, только печальной очень. – Я супчик сварила… разогреете.
Ванька грел.
И кормил. И посуду мыл, и за собой, и за Марьянкой. Он же ее и в школу повел на первый звонок, и водил, и ждал после школы, не мысля иного. Приводил домой, делал уроки… Марьянка не была глупой, просто медлительной, вот и не понимала всего, о чем говорили, а Ванька объяснял. У него с учебой никогда-то проблем не было.
