Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай
Ласточкин быстро поднял на него глаза:
— Что, до сих пор не нашел нашего гостя, этого липового сержанта?
— Не-а. По фотороботу уже с десяток человек опознали, да все не те, кто мне нужен. Может, у него приметы какие были особые? Родинки там, шрамы? А? Раз уж вы его упустили…
— Мы его упустили, — твердо ответил Ласточкин, — и за нами должок. Не волнуйся, Стас. Я сегодня это дело как следует обмозговал, и сдается мне, я знаю, где его искать. Завтра ты получишь своего убийцу, обещаю тебе.
— Честное пионерское? — недоверчиво прищурился Зарубин. — А почему завтра, почему не сегодня?
— Потому что всему свое время, — ответил капитан.
Глава 14
Четверг, 20 апреля. Утро — день — вечер
Нет ничего печальнее, чем вид кладбища в пасмурный день. Дорожки, кресты, цветники, ограды — все сливается в какую-то симфонию грусти, в которую вплетается и мимолетно скользнувшая мысль о том, что каким бы блестящим ни был наш жизненный путь, какие бы почести ни приготовила для нас судьба, все равно их завершением будет около двух метров земли, в которой все мы окажемся когда-нибудь. Богатые и бедные, знаменитые и безвестные, достойные и недостойные, женщины, мужчины, дети, старики — все в свой черед умрут, все. Жизнь — это волосок, протянутый над бездной небытия, и часто, слишком часто он оказывается чересчур короток.
Старик-смотритель медлительно, аккуратно подметает дорожки. На другом конце кладбища движется похоронная процессия, и через некоторое время ветер донесет до нас обрывки прощальных речей.
— Час дня, — говорит Антипенко, который вызвался идти вместе с нами.
Мы сидим в засаде в автомобильчике, припаркованном у кладбищенской ограды. Мне показываться нельзя — убийца видел меня в лицо, может узнать, и я спугну его.
Благолепного вида священник с окладистой бородой и со сверкающим крестом на груди проходит на кладбище. Какие-то старухи в платках кланяются ему, и он важно благословляет их.
Половина второго. Два. Четверть третьего.
Не придет… не придет… не придет…
Время тянется мучительно долго. Каждая секунда разбухает до размеров часа. До чего же мучительно торчать на одном и том же месте и ничего не делать! В 14.20 поступает первый сигнал:
— Внимание, вижу его… Движется в вашу сторону…
Смотритель закончил подметать дорожки и теперь стоит, опираясь на метлу.
— Нет, — с сожалением говорит Антипенко. — Не он.
— Не он, — подтверждаю я, вглядываясь в подозреваемого.
Четвертый час. Мы теряем время — или это время теряет нас? Ничего не поделаешь, в нашей работе такое случается частенько. Надо лишь сидеть и ждать. Сидеть и ждать…
Я подпрыгиваю на месте:
— Андрей!
— Что?
— Ты посмотри… Видишь, с другой стороны подходит парень с букетом? По-моему, это он!
Мощный бинокль подтверждает правоту моих слов. Антипенко хватается за рацию:
— Все по местам! Приготовились к захвату! По моему сигналу…
Старик одышливо кашляет и вновь принимается мести дорожку. За несколько могил от той, которая так интересует нас, стоит давешний священник и молится, то и дело крестясь. Я перевожу взгляд на человека с букетом. Его светловолосая голова то пропадает между крестов, то вновь появляется. Нет сомнений, он идет прямо на нас.
Вот он остановился у могилы… быстро оглядывается…
— Что он делает? — шепчет Антипенко.
— Наклонился… Ставит цветы…
Андрей не успел подать сигнал, потому что в то же самое мгновение священник с бородой и одышливый старик, не сговариваясь, бросились на убийцу. Священник запнулся в своем длинном одеянии и со всего маху плюхнулся на дорожку, но старик-смотритель оказался на высоте. Рукоятью метлы он сбил убийцу на землю и навалился на него сверху, не давая шевельнуться. Мы с операми выскочили из машины.
— Стоять! Не двигаться! Полиция!
Справедливости ради следует заметить, что задержанный даже не сопротивлялся. Священник, хромая, подошел к нему и защелкнул на нем наручники, после чего отклеил бороду.
— Я ж тебе говорил, — сказал прыткий старик, он же мой напарник Павел Ласточкин, тоже отклеивая седую бороду. — В этих рясах чертовски неудобно бегать.
— Ага, — согласился священник, он же наш коллега Стас Зарубин, сбивая грязь с лица. — Ладно, в следующий раз учту. — Он повернулся к пленнику: — Ну что, это он?
— Он, — подтвердила я. — Точно он.
— Чисто сработано, — резюмировал Зарубин.
Я перевела взгляд на могилу, возле которой мы стояли. На памятнике было лишь изображение хорошенькой девушки с надутыми губками и слова: «Елена Еремина. 31 января 1987—20 апреля 2012». Ниже шла строчка: «Мы никогда не забудем тебя».
— Ну да, 20 апреля, — Павел, как всегда, опередил мой вопрос. — Сегодня исполнился ровно год с тех пор, как ее не стало. Именно сегодня. Поэтому он и пришел сюда, хоть и знал, что это небезопасно.
Тут наш пленник впервые заговорил:
— В общем-то, мне было все равно, — сказал он. — Свое дело я уже сделал.
— Понятно, — буркнул Зарубин. — Обыщите его, ребята.
Впрочем, при обыске не удалось обнаружить ничего существенного. Сигареты, зажигалка, проездной на метро, пачка жвачки… и паспорт.
— Гордиенко Александр Сидорович, — прочитал Зарубин. — Ну что ж, Саша, похоже, ты попал в скверный переплет. Как тебя угораздило-то, а?
Саша вздохнул.
… Да нет, ну совершенно он не походил на убийцу. Обыкновенный парень из толпы. Светлые растрепанные волосы, простое приятное лицо. Такие, как он, всегда уступают место в транспорте старушкам, независимо от того, просят их об этом или нет.
— Я вам все расскажу, — ответил он. — Только, — он замялся, — вы не разрешите мне попрощаться с ней? Учитывая обстоятельства… теперь я, наверное, не скоро ее увижу.
Зарубин только кивнул. А из-за памятников в конце ряда могил на нас опасливо косились какие-то женщины, не на шутку взволнованные появлением вооруженных людей на кладбище в этот мирный день.
* * *
Стенограмма допроса. Шестой час вечера.
— Ну, рассказывай.
— Да что тут рассказывать-то… Ну, любил я ее.
— Лену Еремину?
— Да. Только я не хочу об этом говорить. Она для меня была… Ну, словом, все. Как в романе, знаете… Смешно, конечно. Я вообще романы не очень люблю… да… Это просто так, к слову.
Пауза.
— Это было до Максима Решетова? Я имею в виду, ваши с ней отношения?
Пауза.
— Отношения…
Пауза.
— Да нет, все было совсем не так. У нас с Леной любовь была, настоящая… А Макс… придурок… мажор недобитый… Мама у него богатенькая, вот он и решил, что ему все позволено.
— Что конкретно?
— Лена моя ему понадобилась. Внимания ее решил добиться.
— Не преуспел?
— Какое… Она его послала. Я же говорю, у нас с ней серьезно все было… Мы пожениться собирались, как только я институт закончу и на ноги встану.
— И что же произошло?
— Макс мне заявил, что все равно она будет его. Ну, я набил ему морду, а он сказал, что пойдет к колдунье, потому что она любого может приворожить. Я подумал — придурок, у него крыша от наркоты поехала. Он же приторговывал… ну и сам употреблял между делом. Надо было тогда уже его убить.
— А ты его убил?
— Да. Только это потом уже случилось.
— Ладно, про это ты нам еще расскажешь. Макс сказал, что пойдет к колдунье. Дальше что было?
— Дальше? Лена меня бросила и ушла к Максу.
Пауза.
— И что ты подумал?
— Я не знал, что думать. Я вообще ничего не понимал. Мою Лену словно подменили, я не узнавал ее. В нее словно другой человек вселился. Она… она… она стала выражаться иначе, даже смех у нее стал другой. Я решил, что она принимает дурь, но она вроде не… Но, в общем, Макс же был гораздо богаче меня, что я там себе ломал голову…
— То есть ты решил, что она тебя предала?
— А что я должен был решить? Что ее заколдовала злая старая бабка? Извините, но надо быть полным придурком, чтобы верить во всю эту чушь.
— Ясно. Что произошло потом?
— Потом… Ну, она наскучила Максу. Вроде как игрушка — поиграл, теперь и выбросить можно. Тогда она начала звонить мне, жаловалась, что не может без него жить… После таких звонков мне хотелось убить ее. Еще она говорила, что очень жалеет, что причинила мне горе, но что она не властна над собой, ее словно какая-то сила толкает к Максу… Если бы я не был таким дураком, я бы уже тогда все понял.
— Дальше.
— Дальше… Она ему окончательно надоела, и он ее бросил. Через несколько дней она выбросилась из окна. Ей не повезло — мне врачи потом сказали, что она умерла не сразу. Мучилась…
Пауза.
Саша Гордиенко смахивает слезу, которая катится по щеке.
