Анна и Сергей Литвиновы - Ideal жертвы
Мы зашагали дальше. Я цепко держала седого охранника под руку, моя грудь касалась его плеча – должен же он получить хотя бы небольшую награду за свою беззаветную заботу обо мне!
– Ну, хорошо, – вздохнул мой ухажер. – Последнюю неделю я работал личником у Анжелки...
– Кем, простите? – не поняла я.
– Ну, личным охранником у Анжелы...
– А это кто?
– Дочка директора санатория. Ее Анжелой зовут, ей девять лет. Жены у директора нет, он, говорят, вдовец, а там кто его знает... Они с дочкой вдвоем живут. Ну, я, значит, Анжелку сопровождал, когда ей хотелось погулять или, там, за покупками в город выехать. Но она большей частью дома сидит, учителя к ней сами приезжают, слышали бы вы, как она на них орет... Ну, так вот, я в доме у Арсения Арсеньевича сидел. И многие его разговоры, конечно, до меня доносились... Однажды я подслушал, как он говорил Кирюхе, что с вами, Лиля, надо разобраться. И с вашей подружкой Машей – тоже.
Я нахмурилась.
– Разобраться – за что? И какими конкретно словами он это говорил?
– Так и сказал: «Надо с этой Бодровой срочно разобраться. И с подружкой ее, Степановой, – тоже». А за что – он не сказал... Поэтому, Лиля, я вас умоляю: они ведь серьезные люди, угроз на ветер не бросают, уж я-то знаю. Поэтому бегите отсюда, как можно скорее и как можно дальше. Жаль, что я никак не могу вам в этом помочь...
Мы как раз успели прогуляться по центральной аллее и сейчас возвращались к спальному корпусу для обслуги.
– Спасибо за предупреждение, Петр Архипович, – улыбнулась я.
– По-моему, вы не понимаете всей серьезности своего положения, – с грустью молвил отставник.
– Нет, как раз понимаю. Я предупрежу Марию, и мы обе, обещаю, основательно подумаем над вашими словами.
...Однако ни предупредить Машку, ни основательно подумать над предупреждением Рычкова мне так и не удалось.
Мобильник у моей подруги не отвечал, а едва я успела принять душ, как в комнату ввалился человек, которого я меньше всего хотела бы тут увидеть. То был злобный шкафоподобный Кирюха.
– Что тебе надо? – нахмурилась я. – Почему лезешь без стука?
Впрочем, сама виновата – забыла запереть дверь.
Однако мне казалось, что я уже сумела подобрать ключик к этому мордовороту. Он, конечно, грозен и еще получает дикий кайф, когда унижает и оскорбляет тех, кто слабее его. Но, если на Кирилла орать самой, заметила я, это помогает. Амбал, конечно, все равно тебя приволочет, куда велели, но хотя бы руки выкручивать по пути не будет. Хоть и громадина, а трусливый. И крика, даже женского, боится.
Но в этот раз крик не помог. Потому что Кирюха молча приблизился ко мне и со всего маху влепил пощечину. Удар был сильнейшим – меня отбросило к противоположной стене. Я, задыхаясь, хватала ртом воздух и в ужасе смотрела на него. Кирилл подошел вплотную, взгляд его не предвещал ничего хорошего.
Я сжалась, ожидая нового удара, но бить он не стал. Лишь с нескрываемой ненавистью выплюнул:
– Тварь ты, Бодрова! Все из-за тебя...
И одним рывком поставил меня на ноги.
– О чем ты, Кирилл? – прохрипела я.
– Сейчас поймешь, – выдохнул он. И прибавил: – Давай, пошли. Живо!
– Куда?
Он не ответил. Тоскливо взглянул на меня и с какой-то даже безнадегой в голосе произнес:
– И чего тебе спокойно не сиделось?!
Потом стальными клещами схватил меня за руку и уже обычным тоном добавил:
– Директор тебя хочет видеть. Лично. Собственной персоной. Пошли.
– Не лапай меня! Синяки останутся!
– Да тебя вообще убить мало!
Прежде я безошибочно определяла: он всего лишь угрожает. Но сейчас мне показалось: Кирилл действительно готов меня уничтожить. Причем не по заданию карлика – а по собственной инициативе. Что я ему сделала?
– Могу я переодеться? – попросила я.
Директор санатория – далеко не Константин. Представать перед ним в халатике на голое тело мне совершенно не хотелось.
– Пойдешь, в чем есть. А не пойдешь – я тебе шею сверну.
И опять мне показалось: это отнюдь не пустая угроза.
Что я могла придумать? Против Кирюхи с моим карате никаких шансов у меня нет – слишком уж он огромен. К тому же на поясе у него болталась кобура, откуда выглядывала рукоятка пистолета, и я не сомневалась, что ствол заряжен боевыми. Как не сомневалась, что присказка мордоворота, что пуля догонит, не просто слова. Поэтому мне пришлось, дрожа от холода, страха и стыда, покорно тащиться в одном халатике впереди охранника. Он меня конвоировал, как заключенную, отстав на два шага.
Шли мы, как я и предчувствовала, в административный корпус. Тот самый, где располагался ужасный подвал.
Когда зашли в здание, Кирилл скомандовал: «Вниз!» Меня охватила паника. Вниз – значит, я не ошиблась. Меня действительно ведут в тот подвал, где пытали для того, чтобы я подписала бумагу о своем якобы долге. Не помня себя от ужаса, я рванулась по холлу, не разбирая, куда лечу. Но уже шагов через десять Кирюха догнал меня, поймал за руку и резко завернул за спину. Я взвыла. Он нажал еще сильнее, боль стала нестерпимой, и я заорала во весь голос. Проходящая мимо парочка горничных замерла от страха.
– Помогите! – взмолилась я.
Но женщины лишь опустили головы. Из моей груди вырвался совсем уж отчаянный вой, и горничные, подобрав длинные форменные юбки, прыснули по коридору прочь. А я краешком сознания подумала: «Почему он это делает на глазах у других? Ведь в санатории действует неписаное правило: все гнусности совершать втихаря...»
Объяснение я услышала тут же. Кирюха наконец отпустил мою руку, которая тут же повисла плетью, и произнес:
– Это тебе от меня лично. За Машку.
Перед глазами танцевали красные пятна, боль в руке была нестерпимой. Каюсь, мне в тот момент было совершенно наплевать на Марию. В голове билась единственная мысль: бежать, спастись самой. Кирюха подтолкнул меня в сторону лестницы, ведущей в подвал. Я снова закричала, но административный корпус, казалось, вымер.
О, хоть кто-нибудь, услышьте мои крики! О, кто-нибудь, придите ко мне на помощь! Костя, мой любимый, где же ты? Неужели ты не чувствуешь, как мне плохо?
Но никому я была не нужна. И всему миру было наплевать на мои страдания. На моих глазах выступили слезы, и я закусила губу, чтобы не доставлять мучителям радости видеть меня рыдающей.
Хотя что там говорить: я не Зоя Космодемьянская, и уже чувствовала себя сломленной. Когда Кирюха втолкнул меня в подвал, все во мне надломилось окончательно. Потому что среди тех, кто там присутствовал, оказался человек, которого я совершенно не ожидала увидеть.
Константин, мой Костя, собственной персоной, сидел за столом по правую руку от седого карлика. Он посмотрел на меня холодно, отстраненно – словно на лягушку на лабораторных опытах. В его глазах я не прочла ни отголоска любви, ни тени сочувствия. Ни взглядом, ни незаметным жестом он не сделал ни малейшей попытки меня приободрить. Наоборот, скривил губы и отвернулся.
Слева от директора сидел еще один мой мужчина. Георгий Семенович Старцев. Однако и в его лице – когда-то таком внимательном, заинтересованном – я не увидела ни капли сострадания. Он вперился в меня тяжелым взглядом, словно пытался высосать у меня мозг. Ну, а третьим, конечно, был седой тролль со своим властным взором.
И неизвестно, от чего я страдала больше: от их взглядов, не предвещающих мне ничего хорошего – или от полного равнодушия Константина и оттого, что он участвовал в судилище.
С военно-полевым судом, где расстреливают без суда и следствия, картину роднила не только тройка злых или безучастных судей. Здесь же присутствовал и палач Воробьев – тот самый, что выбивал из меня долговую расписку. Он стоял в углу, скрестив на груди руки, и улыбался.
И присутствовала еще одна жертва: моя Машка.
Ей было явно хуже, чем мне. Рот ее был залеплен скотчем. Руки связаны веревкой и воздеты над головой. Веревка пропущена через блок и прикреплена к стене так, что моя подружка вытянулась в струнку, едва доставая носочками пола. В глазах у нее плескались безмерный ужас и отчаяние.
– Не будем терять время, господа, – проговорил карлик непререкаемым тоном. – Кирилл, отпусти девку, но не уходи. Ты нам можешь понадобиться.
– Понял, – буркнул мордоворот.
Отпустил мою руку. И бросил на воздетую к потолку Машку совсем уж отчаянный взгляд.
Кирюха не осмеливался на открытый бунт. Он, конечно, не решится защищать свою возлюбленную, уже приговоренную седым карликом. Однако амбал явно, неприкрыто страдал.
– Итак, – молвил директор, обращаясь ко мне, – ты, Лиля, затеяла с нами игру. Довольно опасную – для тебя. И я хочу знать: кто твой хозяин? Кто заказчик? Чего он хочет? Чего добивается?
Вопросы холодными булыжниками падали на меня. Я растерянно молчала.
– Не заставляй нас идти на крайние меры. Расскажи добровольно – все и прямо сейчас.
– Я ничего не знаю, – отчаянно сказала я. – А Мария здесь совсем ни при чем.
