Алан Брэдли - Сорняк, обвивший сумку палача
Со вздохом я вернулась к делу.
В задней части ящика Грейс, спрятанная под грязным носовым платком, лежала зачитанная Библия. Я открыла обложку и прочитала слова на форзаце: «Пожалуйста, верните в церковь прихода Святого Танкреда в Бишоп-Лейси».
Когда я возвращала ее в ящик, клочок бумаги выскользнул и порхнул на пол. Я подняла его ногтями, очень стараясь не оставлять на нем отпечатки пальцев.
Слова были написаны пурпурными чернилами: «Грейс, пожалуйста, позвоните, если я могу облегчить Вашу боль». И подпись: «Дэнвин».
Дэнвин Ричардсон, викарий. Которого Безумная Мэг видела танцующим голышом неподалеку в лесу Джиббет.
Я спрятала улику в карман.
Оставалась только маленькая спаленка в задней части дома. Спальня Робина. Я прошла по безмолвной лестничной площадке и остановилась перед закрытой дверью. Только тогда у меня возникли опасения. Что, если Гордон или Грейс неожиданно влетят в дом и поднимутся по лестнице? Как я смогу объяснить вторжение в их спальни?
Я приложила ухо к темным панелям двери и прислушалась. Ни звука.
Я повернула ручку и вошла.
Как я и подозревала, это была комната Робина, но это была комната маленького мальчика, умершего пять лет назад: трогательно маленькая кроватка, сложенные одеяла, пустой шкаф, линолеум на полу. Никакого святилища, никаких свечей, никаких фотографий в рамках, запечатлевших, как покойный катается верхом на игрушечной лошадке-качалке или висит вверх ногами на яблоне. Какое горькое разочарование!
Комната была голой и простой, словно «Спальня в Арле» Ван Гога, но без теплоты; она была холодной и отчужденной, как зимняя луна.
Быстро оглядевшись, я поняла, что рассматривать здесь больше нечего, и вышла наружу, почтительно — почти нежно — прикрыв за собой дверь.
И затем я услышала шаги внизу.
Что мне делать? Две возможности промелькнули в моем мозгу. Я могу скатиться по лестнице в слезах, притворившись, что заблудилась и потеряла ориентацию во время приступа лунатизма. Я могу заявить, что у меня нервный срыв и что я не знаю, где я; что я увидела со двора перед домом лицо в верхнем окне, манящее меня длинным пальцем, и подумала, что это страдающая Грейс Ингльби.
Как бы ни были любопытны эти действия, все они приведут к неким последствиям, а в последнюю очередь я нуждалась в дополнительных затруднениях в моей жизни. Нет, подумала я, я проскользну вниз по лестнице и буду очень надеяться, что меня не поймают.
У подножия лестницы послышалось хлопанье, как будто большая птица угодила в дом. Я медленно, но спокойно прошла остаток ступеней. Внизу я высунула голову из-за стены и похолодела.
Луч яркого солнечного света озарял конец коридора. И маленький мальчик в резиновых сапогах и матроске пропал за открытой дверью.
27
Я была в этом уверена.
Он все время был в чулане под лестницей.
Я стояла как столб в дверях, столкнувшись с дилеммой. Что делать? Я наверняка знаю, что, как только выйду из этого дома, вряд ли когда-нибудь снова здесь окажусь. Лучше всего быстренько заглянуть за выгнутую дверь сейчас, перед тем как броситься преследовать привидение в матроске.
Внутри темного чулана от голой лампочки тянулся длинный шнур. Я дернула за него, и пространство озарилось слабым светом. Пусто.
Пусто, если не считать пары резиновых детских сапог, очень похожих на те, что я видела на ногах силуэта в дверях.
Главным отличием было то, что эта пара «данлопов» была заляпана глиной, все еще мокрой после утреннего дождя.
Или после могилы.
Выбежав в открытую дверь, я успела заметить синюю матроску, исчезающую за гаражом. За этими ржавыми оцинкованными стенами, насколько я знала, находилась запутанная мешанина построек — лабиринт покосившихся сараев, каждый из которых мог легко предоставить дюжину мест для укрытия.
Я вприпрыжку побежала следом, словно гончая на запах. Мне даже не пришло в голову испугаться.
Но затем я резко остановилась. За гаражом был узкий проход. Что, если беглец устремился туда, чтобы сбить меня со следа? Я медленно пошла по этому проходу, изо всех сил стараясь не задеть стены. Одна царапина острым как бритва отогнутым краем жестяного листа почти наверняка приведет к заражению крови, и я закончу свои дни, связанная по рукам и ногам, в больничной палате, с пеной у рта и мучительными спазмами.
Как будут счастливы Даффи и Фели!
«Я говорила, что добром она не кончит, — скажет Даффи отцу. — Не следовало позволять ей шляться где попало».
Так что по проходу я продвигалась медленно, дюйм за дюймом. Наконец добравшись до конца, я обнаружила, что путь дальше заблокирован старыми канистрами из-под бензина и заросшим крапивой свинарником.
Пятясь назад по коридору смерти, который теперь казался еще уже, я остановилась прислушаться, но за исключением отдаленного кудахтанья наседок я слышала только звук собственного дыхания.
Я тихо кралась между полуразрушенными сараями, уделяя особенное внимание боковому зрению и осознавая, что в любой момент из темных дверей на меня может что-нибудь наброситься.
Именно тогда я заметила следы на земле: крошечные отпечатки, которые могли оставить только вафельные подошвы детских резиновых сапог «данлоп».
Мои чувства были обострены до предела, когда я решилась пойти по следу.
Следы провели меня мимо гаража, мимо проржавевшей громадины древнего трактора, сильно покосившегося на один бок, потерявшего заднее колесо и производившего впечатление чего-то, наполовину утонувшего в песках, какой-то древней машины, выброшенной морем.
Еще один резкий поворот налево, и я обнаружила себя у входа в голубятню, возвышавшуюся надо мной, словно сказочный замок, свет позднего дня окрасил золотом его разномастные кирпичи.
Хотя я уже была здесь, но приходила с другой стороны, так что я медленно прокралась вокруг башни к ветхой деревянной двери, острая вонь голубиного помета уже начинала наполнять мои ноздри.
Может, я не права, на миг подумала я: может, мальчик в матроске пробежал мимо башни и теперь уже далеко в полях. Но следы на земле говорили другое: они вели прямо к двери в голубятню.
Что-то потерлось о мою ногу, и мое сердце чуть не остановилось.
— Мяу! — произнес голос.
Это была Сорока, более разговорчивая из кошек Ингльби.
Я приложила палец к губам, делая ей знак замолчать, пока не сообразила, что кошки не понимают язык жестов. Но, может, и понимают, потому что она без звука припала к земле и прокралась в тени внутрь голубятни.
Поколебавшись, я последовала за ней.
Внутри все было точно таким, как я запомнила: мириады солнечных лучей, проникающие сквозь щели в старинных кирпичах, вызывающий клаустрофобию пыльный воздух. На этот раз, однако, в комнате наверху не причитала никакая банши. Здесь было тихо, как в склепе, расположенном под замком смерти.
Я поставила ногу на перекладину и всмотрелась вверх, туда, где лестница исчезала в темноте над моей головой. Старое дерево зловеще хрустнуло, и я замерла. Что бы или кто бы ни был надо мной в полумраке, теперь он знает, что я загнала его в угол.
— Ау! — окликнула я, скорее чтобы подбодрить себя, чем с другой целью. — Ау! Это я, Флавия! Есть здесь кто-нибудь?
Единственным звуком, донесшимся сверху, было жужжание пчел вокруг верхних окон голубятни, гротескно усиленное пустотой внутри башни.
— Не бойтесь! — крикнула я. — Я иду!
Мало-помалу, маленькими шажками, я приступила к опасному подъему. Снова я почувствовала себя Джеком, взбирающимся по бобовому стеблю, подтягивающимся, дюйм за дюймом, навстречу неведомому ужасу. Старое дерево ужасно скрипело, и я знала, что оно может обрушиться в любой момент, и тогда меня ждет верная смерть на плитах внизу, вроде того, как великан — и Руперт — рухнули на кукольную сцену.
Казалось, подъем длится вечно. Я остановилась прислушаться: ни единого звука, кроме жужжания пчел.
Я карабкалась выше и выше, осторожно переставляя ноги с одной деревянной перекладины на другую, хватаясь за поперечины пальцами, уже начинавшими неметь.
Наконец мои глаза поравнялись со сводчатым отверстием, и моему взгляду открылась верхняя комната. Перед святилищем Робина Ингльби скорчилась фигурка — та же самая, что выбежала из фермерского дома.
Стоявшее на коленях спиной ко мне маленькое привидение было одето в полосатую сине-белую матроску с отложным воротником и короткие брюки; вафельные подошвы резиновых сапог «данлоп» уставились практически мне в лицо. Я бы могла их потрогать.
Мои колени сильно задрожали, угрожая вот-вот подкоситься и швырнуть меня в каменную бездну.
— Помогите, — сказала я, слова выскочили внезапно, необъяснимо и удивительно, из какой-то древней пресмыкающейся части моего мозга.
