Людмила Зарецкая - Там, где твое сердце
– А пошли, – в Лере вдруг проснулся небывалый азарт. – Не так уж это и высоко. Гораздо ниже, чем колокольня в нашем Кремле.
– Ниже, хотя и ненамного. Только чур подниматься медленно и на площадках отдыхать. Ты у меня все-таки беременная.
– Беременная не значит больная, – возразила Лера и решительно потянула за ручку двери. Вход почему-то оказался не заперт, и они с Олегом ступили под сень отреставрированной церкви, в которой было прохладно и тихо.
Внутренняя реконструкция храму еще только предстояла. Отреставрирован он был пока только снаружи, поэтому смотреть тут было особо нечего. Открыв дверь, ведущую наверх, Олег и Лера начали осторожно подниматься по свежим, недавно сделанным деревянным ступенькам винтовой лестницы, которая, закручиваясь, уводила их все выше и выше, практически к самому небу.
– Ты знаешь, – пропыхтела Лера, отдуваясь, подниматься было все-таки довольно тяжело, – Златку этой весной ее муж-олигарх в Израиль возил. Ей очень хотелось посмотреть Иерусалим, колыбель трех религий. Так вот, она мне рассказывала, что в Иерусалиме нет аэропорта, туда можно попасть только по автомобильной дороге, которая тянется в гору. И вот когда она спросила гида, почему так, он ей ответил: «Потому что к Богу нельзя спуститься с неба. К Богу можно только подняться». А сейчас у меня такое чувство, что мы с тобой поднимаемся к Богу.
– Может быть, – Олег кивнул. – Любое усилие, любая работа над собой – это дорога к Богу. Я так считаю. Отдышалась? Пошли дальше.
Последняя площадка осталась позади, пространство вокруг сузилось так, что в него с трудом проходили широкие плечи Олега. Лера с улыбкой подумала, что еще пару месяцев назад рисковала застрять тут своими пышными бедрами. Вовремя же она похудела! Еще несколько шагов – и перед ними оказалась еще одна деревянная дверь, толкнув которую Олег открыл выход на смотровую площадку на самом верху колокольни.
Никаких колоколов тут, конечно, еще не было. Их только предстояло заказать, перед этим найдя спонсоров, отлить и установить, чтобы на праздники снова, как встарь, плыл над усадьбой малиновый звон. Отделанный железом пол был покрыт деревянным решетчатым настилом, чтобы не скользили ноги. Сделав пару шагов, Лера взялась руками за металлические перила, посмотрела вокруг и присвистнула от восхищения.
С этой стороны колокольни открывался вид на реку, окруженную лесом, на огромные поля, засеянные овсом и картошкой, на поселок, в котором жила Татьяна Ивановна, и расположенную поблизости деревню. Вся эта земля когда-то принадлежала колхозу «Родина», и Лера подумала, как бы радовался дед, если бы ему довелось увидеть отреставрированный храм, подняться на его вершину и окинуть взглядом прекрасные дали, в процветание которых он вложил столько сил.
Простор внизу был необъятным. Синева неба – бездонной. Земля, река, лес и небо гармонично дополняли друг друга, и их естественный симбиоз был наполнен естественной силой, которую встретишь только в России. Нигде в мире природа не обладает такой небывалой мощью, не сдерживаемой пространством. Вот о чем думала Лера, держась за перила и подставив лицо ветру. Счастье бушевало в ней, рвалось на волю, требовало выхода. И она, неожиданно для себя, вдруг запела, отдавая свой голос на волю ветра, который понес его по расстилающимся внизу полям.
– Ой, то не вечер, да не вечер…
Мне малым-мало спалось-о-о-ось.
Мне малым-мало спало-ось,
Ой, да во сне привиделось…
– «Сон Степана Разина»? – стоявший за спиной Олег обнял ее за плечи и слегка прижал к себе.
– Да, – Лера повернула к мужу горящее на ветру лицо. – Это была любимая песня моего деда. Он ее в исполнении Бичевской мог сколько угодно раз слушать. И всегда просил, чтобы я ему тоже пела. Он говорил, что в этой песне душа свободы просит. Вот и у меня сейчас просит при виде всей этой красоты, вот и вспомнилось.
– Твой дед был удивительный человек.
– Да. Ты знаешь, Олег, я выросла в атмосфере абсолютной любви. Меня и мама всегда любила, и папа обожал. И бабуля, и дед. Дед особенно. Хочешь, смешную историю расскажу? Он однажды поехал в Москву по каким-то своим делам и меня взял. Мы жили в гостинице «Россия». Дед, когда в министерство уезжал, меня оставлял в номере. Я послушная была, ничего натворить не могла. А потом мы с ним ходили на Красную площадь, в Третьяковку, на ВДНХ. Вот там эта история и приключилась. Мы приехали, а там очередь стоит. Огромная такая. Продают детские искусственные шубы. Белые в черный горох и черные в красный.
Встали мы с дедом в эту очередь. Шуба стоила восемнадцать рублей. Я как сейчас помню. Подходим мы к продавцу, и дед спрашивает: ты, Лера, какую шубу хочешь? А я растерялась. Выбрать не могу. И та красивая, и эта. И тогда мой дед обе купил. Так мы домой и приехали с двумя разноцветными шубами одного размера.
Мама ругалась страшно, говорит: «Папа, ну куда ты смотрел! Зачем ей на одну зиму две шубы? А к следующей она из них вырастет. Ты бы хоть купил одну на эту зиму, а другую на следующую». А дед отвечает: «Ничего, в следующем году мы другую шубу купим. А в этом наша девочка будет ходить, как принцесса. Шубу себе каждый день выбирать по настроению». Вот он как меня любил.
– Тебя невозможно не любить, – Олег поцеловал ее в висок. – Ты пой, если тебе хочется, а я пойду посмотреть, что там с другой стороны смотровой площадки видно.
– Ой, да налетели ветры злые,
Ой, да с восточной стороны-ы-ы-ы.
И сорвали черну шапку
С моей буйной головы, —
послушно затянула Лера.
И вдруг вздрогнула от резкого возгласа Олега:
– Иди сюда! Быстро!
Она отлепилась от перил и, встревоженная, осторожно, но быстро перебежала на другую сторону колокольни. Оттуда открывался вид на усадьбу. Точнее, видна была вся округа, в том числе высаженные Иваном Рокотовым клены, закручивающиеся вокруг усадьбы тугой спиралью с несколькими аккуратными, абсолютно точными завитками.
Огненно-желтые, кроваво-красные и еще зеленые клены делали эту спираль разноцветной и веселой, как на картине неизвестного абстракциониста. У ее широкого конца желтела пашня поля, затем, ближе к завитку, появлялись дома элитного коттеджного поселка, виток становился все туже и захватывал строения самой усадьбы.
– Ты видишь? – спросил Олег у потрясенной Леры.
– Спираль Архимеда, – шепнула она, – завиток, построенный с соблюдением последовательности Фибоначчи. Дед, когда высаживал эти деревья, проследил, чтобы они росли именно так.
– Ага, – согласился Олег. – Вспоминай, что твоя бабушка говорила. Перед смертью Иван Александрович все повторял: «Все спрятано у первого кролика». В последовательности Фибоначчи число один – это самое основание спирали, ее центр. Ты видишь, куда оно приходится?
– На маслодельню, – прошептала Лера. – На том месте, где основание спирали, сейчас стоит маслодельня. И это одно из первых строений, которые были здесь восстановлены. Еще при деде.
– Спускаемся, – скомандовал Олег, – только аккуратно! Не беги сломя голову. Клад от нас теперь уже никуда не денется.
– Подумать только, – осененная какой-то мыслью, спускающаяся с колокольни Лера вдруг резко остановилась, идущий следом Олег даже с размаху ткнул ее в спину. – Подумать только, Прошлогодний убил Марину как раз в маслодельне! Если бы только он в тот момент знал, как близко к разгадке находится! Как все просто! Всего-то и надо было – посмотреть на усадьбу и территорию вокруг нее с высоты птичьего полета.
– Не скажи, – серьезно сказал Олег. – В этом как раз и заключался замысел твоего дела. Увидеть все, как на карте, можно, только поднявшись на колокольню. А для этого ее нужно было восстановить. Ведь спрятанные изразцы предназначаются как раз для церкви. Если бы их нашли раньше, их некуда бы было выкладывать. А так – вот она, церковь, стоит, родимая. Нет, твой дед был гений, как ни крути!
– Да и мы не оплошали! – вдруг счастливо рассмеялась Лера. – Загадку про кроликов разгадали, клад нашли, усадьба восстановлена, храм тоже, преступник побежден, а зло наказано. Вот какие мы молодцы!
– Я думаю, что в вас он никогда и не сомневался. Твой дед отлично знал цену своей семье и был уверен, что вы его не подведете.
Спустившись вниз по бесконечной лестнице, Золотов толкнул дверь, и они с Лерой снова оказались на земле, у входа в церковь. Отсюда узкая тропинка вела средь березовой аллеи прямиком в центр усадьбы Ланских, где лежал зарытый Иваном Рокотовым, но не забытый клад – уникальные плитки ценинника семнадцатого века Степана Иванова по прозвищу Полубес, его знаменитое, не повторенное никем «павлинье око».
* * *Так или иначе, но все всегда меняется к лучшему. Просто иногда это происходит окольным путем – через худшее.
Эти слова, вычитанные в социальной сети (знаете, есть там группы, которые все время постят разные умные мысли «про жизнь»), удивительно совпадают с цитатой из одной книги Пауло Коэльо, который сказал: «Все всегда заканчивается хорошо. Если все закончилось плохо, значит, это еще не конец».
