Владимир Тодоров - Пятый арлекин
Расскажу про одного типа в игорном доме. Он зашел туда на полусогнутых, пугливо оглядываясь по сторонам, боясь, чтобы его не выперли, потому что у него денег было еще меньше, чем у меня. Он начал делать ставки с десяти долларов, потому что они были единственными. И что вы думаете, этому типу так везло, что через час он унес с собой пять тысяч. Вы бы видели, как он шел обратно: это уже шел не человек, а живой монумент, столько в нем было достоинства. При выходе швейцар подал ему пальто и этот прохиндей отвалил ему пятьдесят долларов! И лицо его в тот момент напоминало лицо полководца или южноамериканского диктатора.
Джснтельмен за рулем «Крайслера» был не просто богат, он был фантастически богат. Он посмотрел в мою сторону более внимательно, чем это бывает при случайном взгляде, потом потянулся всем телом и открыл дверцу машины с моей стороны, приглашая жестом сесть рядом. Я уже сделал шаг навстречу машине, когда вдруг решил, что этот надменный джентельмен педераст. С другой стороны, вряд ли педераста привлекла бы моя фигура и метровые плечи. Ведь любой из них сразу бы понял, что ошибись он в отношении меня и я сделаю из него маленького зелененького инопланетянина. Тогда я уже более решительно шагнул к машине.
— Садитесь,— приказал владелец машины, но тон был не обидный, а располагающий.
Не раздумывая больше, я просунулся в машину, ожидая, чем это все закончится.
— Вы никуда не спешите?
— Нет,— ответил я как можно более непринужденно.
— Не возражаете, если мы подъедем в загородный ресторан к папаше Гленну? У него чудно готовят оленину и в это время почти никого не бывает. Очень удобное место для разговора.
Я один раз был у этого отвратительного владельца ресторана «Верхние пруды», оставив десять долларов только за обед с небольшим количеством спиртного. Притом Гленн смотрел на меня подозрительно, будто я пришел к нему без денег и явно попытаюсь улизнуть не заплатив. Теперь же, завидев нас с мистером, имени которого я не удосужился спросить, а он не проявил желания представиться, Гленн едва не согнулся вдвое. Поскольку подобное почтительное отношение я никак не мог отнести на свой счет, то лишний раз утвердился в своем предположении относительно своего нового знакомого. Нам отвели столик на веранде у самой воды. Обзор был сказочно красивым: в пруду плавали черные лебеди, изредка покусывая листья лилий и изгибая свои выгнутые колесом шеи, солнце вызолотило воду в центре пруда, оставив у спускающихся к воде деревьев антикварную паутину тени.
— Не правда ли, здесь достаточно уютно для приватного разговора, мистер...
— Меня зовут Дик Мэйсон.
— Так вот, Дик Мэйсон, я проезжал мимо и обратил на вас внимание. Вас трудно не заметить: с таким ростом, фигурой и, простите, физиономией, вы должны жить в Голливуде, оставив на память потомкам отпечаток пятки, как это делают все звезды. Вы же явно размышляли, где сегодня пообедать, вернее не где, а на что. Я угадал? Вас не оскорбляет моя прямота?
— Нет, впрочем, большого удовольствия тоже не доставляет. И еще, мне кажется, мистер...
— Тернер. Арнольд Тернер. Что же вам кажется?
— Мне кажется, мистер Тернер, я даже уверен, что вы меня видите не в первый раз.
Невозможно толком объяснить, почему я так сказал. Может потому, что за свою сумбурную и рискованную жизнь приобрел собачье чутье на людей, их слова, жесты, а особенно на интонации голоса. Тернер не смог скрыть своего удивления, на мгновение замялся, потом открыто рассмеялся и сразу оказался на редкость привлекательным мужчиной, ну прямо кандидат в президенты с рекламного предвыборного плаката.
— Вы меня приятно удивляете, Дик. Можно я стану вас называть просто Дик? Действительно, я вас вижу второй раз. Впервые это произошло в прошлый понедельник, то есть ровно неделю назад, в сквере около мэрии. Вы сидели на скамейке и разглядывали собственные туфли, будто они сделаны из чистого золота.
Мне очень хотелось оборвать Тернера, меня задел его тон, но в этот момент Гленн лично принес шампанское, коньяк и свою знаменитую оленину. Он редко оказывал кому-то подобную честь, и я потерял удобный момент, чтобы показать свое недовольство.
— Чем вы нас порадуете сегодня, дорогой Гленн?
— Как всегда, мистер Тернер: холодная оленина и прилагательное к ней. Будут еще какие-либо распоряжения?
— Открыть напитки и удалиться.— Тернер глядел на Гленна, но мимо него не прошло мое замешательство.— Дик, притушите эмоции, я вовсе не хотел вас обидеть. Я сразу понял там, в сквере, что вам абсолютно нечем себя занять и вы на мели. Должен признаться, вы произвели хорошее впечатление, и я через своих людей установил, кто вы, откуда и все остальное.
— Что же вам удалось выяснить?— спросил я, мгновенно забыв о своей обиде, потому что знал уже наверняка, что Тернер недаром увез меня за город и что мои дела могут внезапно измениться в лучшую сторону.
— Что удалось выяснить?— Тернер затянулся душистой сигарой и весело рассмеялся.— Все, даже про вашу неудавшуюся сделку с мистером Гвалдмахером, подсадной уткой вашего бывшего хозяина Дугласа. Жаль, что вам не удалось прикарманить эти десять тысяч.
— Мне тоже жаль,— сказал я, соображая, к чему приведет такой многообещающий разговор. Тернер разлил шампанское в высокие хрустальные фужеры, в небольшие пузатые бокалы — коньяк.
— Я не люблю, когда спиртное разливают официанты, даже в ранге хозяина заведения. Выпьем, Дик. Я не спросил вас, что вы пьете, придется сегодня приноровиться к моим вкусам. Я же предпочитаю коньяк и запивать его шампанским. Говорят, что в старой России аристократы опаивали шампанским лошадей перед скачками. Должен признаться, это чрезвычайно эффективное средство, после трех-четырех рюмок так и хочется рвануть на финишную прямую. Не стесняйтесь, Дик, налегайте на оленину. Гленн стал знаменит именно благодаря этому блюду. Его готовит повар-индеец, потомок вождей племени сиу-сиу. Вот он сидит на крылечке и курит свою трубку с мундштуком из слоновой кости. Даже если рядом с ним взорвется граната, он не посмотрит в ту сторону. Выдержка, Дик, великая штука. Гитлер из-за ее отсутствия проиграл войну, ему хотелось завоевать мир сразу, а это надо было делать постепенно. Все это лирические отступления, прелюдия, так сказать. На чем мы остановились?
— Я выразил сожаление о потере десяти тысяч.
— Не переживайте, потеря невелика. Деньги — дело наживное, лишь бы сохранялось желание их заработать. А вы не интересуетесь, чем вызван мой интерес к вашей персоне?
— Надеюсь, что вы позвали меня не за тем, чтобы я вам помог разгадать воскресный кроссворд,— ответил я, начиная заводиться от снисходительного тона Тернера и, чтобы подавить злость, сам налил в рюмки коньяк. Тернер с насмешкой посмотрел на меня.
— Не нахальничайте, Дик. Если бы вы знали меня лучше, то вели бы себя скромнее. Я никогда не вкладываю денег в пустое дело, но еще больше денег ценю время, потому что время — это еще большие деньги. И если я, Арнольд Тернер, беседую здесь с вами более получаса и рассчитываю еще на час, то это что-то значит. Вы меня правильно поняли, Дик?
— Да, ваша честь. Тернер снова усмехнулся.
— Мне нравится ваша наглость, она гораздо больше импонирует, нежели подобострастность моего окружения, от которой меня временами тошнит. Перейдем к делу, а то вы, изо всех сил изображая незаинтересованность, можете от напряжения заболеть.
Мы выпили коньяк и принялись за оленину. Он был большим психологом, этот Арнольд Тернер: сказав, что переходит к делу сам принялся поедать отварную оленину, подогревая мой интерес до крайней степени. Я такого психолога, как он, ни разу в своей жизни не встречал. Ничего удивительного, что он нажил миллионы, тут без психологии не обойтись. Он вел со мной себя уверенно, чуть снисходительно, в то же время не показывая своего превосходства; шутливый тон был его обычной манерой разговора. И если он решил, что я ему нужен, то заранее знал, что не откажусь от его предложения, как и Гвалдмахер, хотя тот свой трюк с десятью тысячами проделывал со всеми, а влип только я. Интересно, отчего Тернер уверен, что я приму его предложение, только потому что я, очевидно, без денег? Вокруг сотни людей без гроша в кармане, но он выбрал меня. За мои физические данные? Вероятно. Значит предложит «мокрое дело». Но тут уж простите, в таком случае, мистер Тернер, вы явно ошибаетесь и ваша психология даст трещину. Тогда позволю себе ухмыльнуться я.
