Александр Аде - Возвращайся!
– Ну, как знаешь…
На этом наш диалог завершается.
Засовываю сотовый в карман и принимаюсь размышлять. Удивительные нынче пошли маньяки. Убийства двух женщин: поварихи из второразрядного кабака Тони Рыклиной и жены процветающего коммерсанта Кати Завьяловой вполне традиционны. И ту, и другую прикончили в безлюдном месте, стало быть, маньяк – тварь осторожная и предусмотрительная.
И вдруг – замкнутое пространство, скромное число подозреваемых. Так истинные маньяки не поступают. Разочаровал он меня, ребята.
* * *Сижу с Кондором на моей любимой скамейке неподалеку от набережной городского пруда. Над нами плывут и клубятся тучи. Одна из них – дымная, пепельно-черная, с тремя бледными голубоватыми просветами – напоминает громадную ухмыляющуюся маску комедии. «А где-то, – думаю я, – над городом или над полем движется исполинская маска трагедии». И тут же включаю тучу в свою мысленную коллекцию небесных диковин.
Детективщик явно не в духе. То и дело вскидывает на меня хмурые глаза и запускает тонкие костлявые пальцы в шевелящуюся шевелюру. Сегодня он не слишком разговорчив.
– Сейчас самое время потягивать во-он в том пивбаре пиво с воздушной шапчонкой пены, – мечтательно говорю я.
– Сдалось тебе пиво, – морщится мастер детективной интриги.
– Это ты зря. В древнем Египте пиво давали строителям пирамид, чтобы радостнее вкалывали. Пирамиды на этом благородном напитке стоят, а ты…
Я не заканчиваю фразу: как-то незаметно начинает накрапывать – и тут же перед нами, словно материализовавшись из мерклого воздуха, возникает невысокая женщина в желтой курточке и красных джинсах.
Актрисуля!
– Господа, позвольте даме присесть.
Ловко проскальзывает между мной и Кондором. Слегка поерзав попкой, усаживается на скамью, и мы невольно подвигаемся. Откидывает капюшон, достает пачку «кэмела», закуривает. И меня пронизывает ощущение дежавю.
И все же замечаю, что девочка, хоть и немного, но изменилась: чуточку увяла (как ни крути, а возраст приближается к тридцатнику), пополнела – и еще больше стала походить на «Неизвестную» художника Ивана Крамского. Черные глаза прищурены, губы сложены в надменную гримаску.
Краем глаза вижу окаменело-испуганное лицо Кондора.
– Привет, сыч, – усмехается актрисуля. – Заметил? – я всегда появляюсь в дождь.
Она произносит эти слова с прежним апломбом, стараясь изобразить из себя нечто загадочное, чуть ли не инфернальное, а я ей не верю. Не словам не верю, а настроению. Почти убежден, что настроение у нее препаршивейшее, но природный гонор заставляет держать хвост пистолетом.
– Ты что, следила за мной?
– Хочу дать тебе небольшую работенку, сыч, – заявляет она, не отвечая на вопрос. – Убит мой муж…
– Господи! – непроизвольно вырывается у меня. – И этого тоже!.. Да ты что, коллекционируешь трупы своих супружников?
Глубоко затянувшись, она выдыхает дым в мою физиономию. Кашляю и закаиваюсь впредь раздражать актрисулю.
– Да, моего предыдущего муженька прирезали, – холодно говорит она. – А нынешнего пристрелили. Очень смешно, правда? Давай, сыч, похохочи.
Прикладываю ладонь к сердцу.
– Извини, что затронул больное место. Брякнул по глупости.
– Я – хочу – найти – убийцу – моего – благоверного! – своим звенящим актерским голоском провозглашает она, точно острые хрустальные гвоздики вколачивая в меня слова. – Такая вот на меня накатила блажь. Говорю сразу, мужа я не любила, но… Он был каким-никаким, а близким человеком… Ну, согласен?
– А ты бы попросила, красавица. Тогда, возможно, и соглашусь.
– Не умею я просить, сыч. Не привыкла… Ладно, прошу. Помоги.
– Что ж, попробую. Свободного времени у меня навалом.
– Тогда слушай. Мой муж работал в мэрии, отвечал за строительство…
– Погоди, – перебиваю я, – так это его труп перебросили на территорию бывшей драмы?
– Его, – коротко подтверждает она. – Как вижу, ты в курсе – как и все в этом распроклятом городишке. Сплетник на сплетнике сидит и сплетником погоняет. Я еще и потому хочу отыскать убийцу, что забодали меня совсем. Пальцем показывают: ой, гляди, гляди, вот у этой мужа в котлован скинули! Выступаю на сцене – в зале хихикают… Отыщи его, сыч! Тогда, может быть, болтать перестанут. А то еще думают, что это я его… Ну – попутного ветра! И семь футов под килем!
Выразительно глядит на меня, явно желая, чтобы я поскорее убрался.
Встаю и удаляюсь, оставив Кондора и актрисулю вдвоем.
Дождь, точно ждавший моего ухода, припускает сильнее. Обернувшись, вижу, что эти двое встали со скамейки и движутся куда-то среди суматошных прохожих. Оба накинули капюшоны и почему-то напоминают инопланетян, ненароком оказавшихся среди жителей земли.
* * *Вернувшись домой, стаскиваю мокрую одежду, надеваю свежую сухую футболку, валюсь на кровать и принимаюсь (с немалым трудом) размышлять о внезапно свалившейся на меня задаче.
И память нашептывает вот что.
Совсем еще недавно на Бонч-Бруевича стоял желто-коричневый сарай, сварганенный в топорном стиле конструктивизма. Сначала, когда я был еще пацаненком, в нем помещался городской драмтеатр. Потом на берегу пруда построили другое здание театра – с круглым куполом, нечто вроде цирка, а старое отдали под мебельный магазин. Затем – уже при диком капитализме – здесь возник торговый центр, один из первых в городе, и горожане балдели от выложенных плиткой блистающих полов и от эскалаторов, которые везли желающих на второй и третий (он же последний) этажи.
Но вскоре неподалеку появились другие торговые центры с сияющими полами и эскалаторами. Были они и крупнее, и современнее, а эту халабуду, которую выкрасили в ядовитый зеленый цвет, народ посещал все реже.
Наконец, жертва конкуренции приказала долго жить. Бывший театр (он же мебельный магазин) закрылся на клюшку и стоял как музейный экспонат. Казалось, на него никогда не найдется желающий.
Но таковой обнаружился.
В нашем городке, кроме «заборских», существовало еще несколько банд – пониже и пожиже. Самой авторитетной из них были «южане». Их вожаком, по слухам, был некий Хеопс, который (опять же по слухам) страстно желал увековечить себя для благодарного потомства. И когда конструктивистского уродца выставили на торги, старый уголовник приобрел и зданьице, и землю под ним.
После чего представил проект отреставрированного торгового центра. В сущности, это было совершенно другое сооружение – стеклянная пирамида. Она занимала площадь, раза в полтора большую, чем магазин, оттяпав часть соседней территории, и возносила к небу одиннадцать этажей. Поговаривали, что перед пирамидой Хеопс собирается воздвигнуть лежащего сфинкса с его, Хеопса, лицом. Реставрацией тут и не пахло: хибара сносилась напрочь, а на ее месте воздвигалось детище бандита.
Сарай обнесли забором и принялись усердно разрушать.
Но тут веское слово сказала общественность. Перед забором принялись расхаживать толпы подростков с плакатами вроде: «Руки прочь от памятника архитектуры!» Поговаривали, что ребятишкам заплатили хозяева ближайших торговых центров, которых конкуренция с пирамидой Хеопса могла разорить в одночасье. Чиновники перепугались, и стройку заморозили на стадии рытья котлована.
Включаю любимый комп и принимаюсь изучать обстоятельства смерти мужа актрисули. И в который раз убеждаюсь: в интернете можно обнаружить все, что угодно. Или почти все. Например, местные новости, а в них – запись с камер наблюдения.
Смотрю черно-белое «кино».
Три часа ночи. Темень, слегка разжиженная редкими огнями. К забору, огораживающему котлован, подъезжает смутно различимый автомобиль, то ли черный, то ли темно-синий. Или темно-бордовый. Из него вылезают трое мужчин (судя по движениям – молодые крепкие парни), на головах – маски, вытаскивают из багажника тело, тяжело переваливают через высокий забор, кидаются в машину, и та выкатывается из поля зрения видеокамеры.
Изображение смазанное, будто смотришь сквозь давно не мытое стекло, ни одной четкой детали. И от этой тусклой расплывчатости происходящего, от бесчувственной документальности к сердцу и кишкам подкатывает что-то мерзкое и скользкое.
В том же интернете выясняю, какую должность занимал муж актрисули.
Фамилия у парня самая что ни на есть большевистская: Красноперов, и был он в администрации города немаленьким человечком: замом начальника департамента архитектуры и градостроительства. Отправив безгласное тело в котлован, хлопцы в масках как бы намекнули, что чиновника наказал Хеопс – и понятно за что. За то, что возведение пирамиды остановилось. Дескать, на лапу дали, пообещал, что все будет на мази, а обязательства не выполнил…
Нет, что-то тут, ребята, не так.
Хеопс, которого я не имею чести знать, – кто угодно, но только не дурак. Среди бандитских авторитетов никогда не было кретинов. Это люди ушлые, циничные и, на свой манер, мудрые. На кой ему так подставляться?
