Анастасия Валеева - Семейный подряд
– Да ничего особенного, – Яна бросила недокуренную сигарету в пепельницу. – Ее муж, который обеспечивает ее жизнь, стал погуливать на сторону. Во всяком случае, так она мне сказала. Заявила, что у нее есть неопровержимые доказательства его измены. Я ей попыталась объяснить, что в изменах мужа может быть виновна она сама, но она и слушать меня не захотела. В принципе, я не психоаналитик, и не мое дело – копаться в человеческих отношениях. Но на ее месте я бы не стала обращаться за помощью к кому-то, а попыталась бы исправить ситуацию сама.
– Ну, конечно, сама, – насмешливо протянул Руденко. – Если бы она могла что-то делать сама, не стала бы обращаться к тебе. Такие дамочки только и могут, что выбирать шмотки да побрякушки.
– Ну, раз ты о ней все уже знаешь, зачем же ты пришел ко мне? – пожала плечами Милославская.
– Не кипятись, Яна Борисовна, – поморщился Руденко, – пришел, значит нужно.
– Да что, вообще, случилось-то с этой красоткой? – Яна закинула ногу на ногу, чувствуя, что Руденко так просто от нее не отстанет.
– Они там, похоже, устроили оргию, – начал объяснять Руденко, – ну, в их загородном доме. Жируют, сволочи, бесятся от шальных денег. Короче говоря, когда мы туда приехали, там в живых было двое, да и из них с трудом мог говорить только один – Денис Гулько – он же и позвонил в милицию. Санталов – это муж Оксаны – с простреленным горлом валялся рядом с ложем, где это все у них происходило…
– Избавь меня от подробностей, пожалуйста, Семен, – покачала головой Яна, – я этого не люблю.
– Можно подумать, – поморщился Руденко, – что мне это все очень нравится. А куда деваться? Жизнь такая, мать ее…
– Ладно, ладно, – прервала дальнейшее словоизвержение Руденко Милославская, – а что с Оксаной?
– Она в коматозном состоянии, – вздохнул Семеныч, – может, вообще не выживет. Врачи говорят, что даже если останется жива, то нет гарантии, что будет соображать как прежде.
– Понятно, – кивнула Яна Борисовна. – Так это Денис их, что ли, пристрелил? Ревность?
– Да нет, – с досадой воскликнул Три Семерки, как Руденко за любовь к одноименному портвейну называли сослуживцы, и, достав новую сигарету, с удовольствием затянулся, – Дениса тоже ранили, но легко – только плечо повредили.
– Значит, – поторопилась в выводом Милославская, – стрелял четвертый участник вечеринки?
– Не совсем так, – теперь уже довольный, что его не сразу разгадали, Руденко развалился в кресле. – Участников вечеринки, действительно, было четверо. Санталов, Оксана – его жена, Денис Гулько и еще одна девушка – Настя Парамонова – проститутка по вызову.
– Ну и каша там была, – насмешливо вставила Милославская, – действительно, бордель какой-то. За что же она в них стреляла? Что-то не похоже это на действия проститутки.
– Вот это нам и предстоит выяснить, – Руденко выпятил губы и провел открытой ладонью по пышным усам пшеничного цвета, – на кой черт она их хотела пристрелить?
– А сама-то она что говорит? – поинтересовалась Яна.
– Сама-то она ничего не говорит, – вздохнул Три Семерки, – незадолго до трагедии или сразу после она куда-то исчезла.
– Так, может, это и не она вовсе? – наморщила лоб Милославская. – Мало ли кто мог…
– Да кто, кто? – задергался Руденко, повысив голос почти до крика. – Дом стоит на отшибе. Туда даже от трамвайной остановки минут пятнадцать пилить нужно. Кому это придет в голову тащиться на окраину города, чтобы подстрелить этих извращенцев?
– А что, – Яна пожала плечами, – судя по твоим словам, место для этого вполне подходящее.
– Я тебя не об этом спрашиваю, – махнул рукой Руденко, – убила проститутка, это и ежу понятно. Нужно только найти ее и вся недолга…
– Так ищи, – Яна поднялась с кресла и направилась на кухню, бросив через плечо: – Чего ж ты ко мне-то притащился? Кофе будешь?
– Давай, – согласился Три Семерки. Он тоже встал и двинулся следом за Милославской.
Джемма – среднеазиатская овчарка Яны, которая до тех пор спокойно дремала у ног хозяйки, с невозмутимым видом потянулась всем телом и поплелась за лейтенантом. Хотя Руденко случалось захаживать иной раз к Милославской, и с собакой был знаком, Джемма признавала за свою только Яну и всегда держала ее в поле зрения, чтобы в любой момент прийти на помощь. Если, конечно, это потребуется. Пока Милославская готовила кофе, а Руденко стоял в дверях, опершись плечом на косяк, Джемма растянула свое могучее тело на коврике, без особой настороженности, но с обычным собачьим любопытством поводя купированными ушами.
– А притащился, как ты выразилась, я к тебе вот зачем, – невозмутимо продолжил Руденко. – Постарайся вспомнить, не говорила ли тебе чего Оксана Санталова? Я имею в виду, – добавил он, – чего-нибудь такого, что могло бы нас вывести на след?
– На чей след, Сема? – Яна поставила джезву на огонь и принялась помешивать содержимое, не глядя на Руденко.
– Да на след этой гребаной проститутки, – раздраженный Яниным непониманием, лейтенант снова повысил голос.
– Ну, во-первых, еще не факт, что убийство совершила именно Настя, – Яна следила как поднимается в джезве золотисто-коричневая пена. – Как, ты сказал, ее фамилия? Парамонова?
– Парамонова, Парамонова, – подтвердил Три Семерки, – а во-вторых что?
– Во-вторых, – Милославская разлила кофе по чашками и одну протянула лейтенанту, – думаю, стоит попробовать съездить к ней домой.
– Ох ты, какая умная, – съязвил Руденко, принимая изящную фарфоровую чашечку, – были уже у нее дома. Только нету там никого.
– Соседей не расспрашивали? – Яна проскользнула со своей чашкой мимо Руденко, все еще стоявшего в проходе.
– Слушай, Яна Борисовна, – лейтенант снова перешел на более официальный тон, устроившись в своем кресле, – я свою работу знаю. Не пытайся меня контролировать. То, что требовалось от нас, мы сделали. Никто Анастасию Парамонову не видел дома со вчерашнего утра, вернее, с обеда, когда она вышла из своей квартиры. Это только лишний раз подтверждает ее виновность. – Ты лучше вспомни, о чем тебе рассказывала Санталова? Может, упоминала какие-то имена или адреса? Меня интересует абсолютно все. Уверен, если ты постараешься – обязательно что-нибудь вспомнишь.
– Господи, Семеныч, – Милославская смаковала горячий кофе – пила его мелкими глотками, пытаясь не обращать внимания на надоедливого посетителя, – ну сам подумай, какие имена? О чем ты говоришь? Разве люди приходят ко мне, чтобы рассказывать про кого-то? Они хотят слушать о себе и только о себе. Да и не нужны мне никакие имена.
– А все-таки? – не отставал Три Семерки.
– Беспредметный разговор, – скептически улыбнулась Яна, – могу только на картах раскинуть, а так…
– Эхе-хе, – Руденко почесал затылок, – ну, раскинь…
Он выжидательно смотрел на Милославскую.
– Вообще-то я на сегодня запланировала выходной, – лукаво улыбнулась Яна, – да и не веришь ты в мои карты.
– Так вот с ходу не могу сказать, что не верю. Я ж не первый день тебя знаю, – Руденко отхлебнул кофе.
Этой уклончивой фразой Руденко желал замаскировать то ощущение растерянности, которое всякий раз возникало у него, когда Янино гадание подтверждалось жизненными реалиями. Полностью согласиться с Милославской он не мог, иначе был бы вынужден признать существование «заоблачных сфер», как именовал он обиталище Духа, и плюс еще расписаться в собственной некомпетентности. Их отношения с Яной развивались в русле насмешливого недоверия, редких компромиссов и дружеского зубоскальства. Руденко как бы исподволь соглашался с пророчествами Яны, требуя непременно жизненной проверки «всех этих бредней», как в первый год их знакомства именовал он практику экстрасенса. Яна в общении с Руденко усвоила терпеливо-ироничный тон и сохраняла ему верность на протяжении всего времени, в течение которого была знакома с лейтенантом.
– Ладно, попробую, – Яна допила кофе и, встав, прошла за занавес, где у нее находилась «творческая лаборатория».
Там было много интересного. Сувениры, значение которых были открыты лишь хозяйке, соседствовали с ценными книгами по философии, теософии, астрологии, магии, мензурками с дорогими маслами и экстрактами редких растений, китайскими веерами и картинами. На небольшом, покрытом черным лаком столике возвышалась копия роденовской скульптуры – две переплетенные руки. Этот символ отображал практикуемую несколько лет назад Яной методику – она снимала напряжение и «отводила» болезнь руками. Теперь она использовала карты, изобретенные ею самой. Они помогали ей настроиться на восприятие энергии, образного ряда, эмоционального настроя клиента, помогали порой увидеть находящийся на расстоянии объект. Она рисовала карты, с каждым штрихом приближаясь к той черте, за которой карта начинала «работать». Прорыв к этой черте и выход за нее означали все возрастающее умение сконцентрировать свою внутреннюю энергию на достижении поставленной цели.
