Дик Фрэнсис - Двойная осторожность
Короче говоря, если отбросить весь этот компьютерный жаргон, Питер, видимо, всучил этим довольно опасным типам кучу хлама, при этом прекрасно сознавая, что делает.
— Да, — медленно произнес я, — теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что влип.
— Я решил увезти Донну на несколько дней, просто на всякий случай. Я собирался сказать ей об этом вчера вечером, когда приду с работы, вроде как сюрприз сделать, а тут ко мне в офис приехала полиция и сказала, что она... она... О господи, ну как она могла!
Я завинтил пробку на бутылке и взглянул на часы.
— Полночь скоро, — сказал я. — Нам лучше вернуться.
— Да, наверное...
Я взялся за ключ зажигания.
— А полиции ты об этих неприятных посетителях не сообщил?
— Нет, не сообщил. Я просто не мог, понимаешь? Они, конечно, весь день толпились у нас, и эта женщина из полиции тоже, но это все было связано с Донной. Меня бы они и слушать не стали, а потом...
— Что потом? Он передернул плечами.
— Мне заплатили наличными. Довольно крупную сумму. И я не собирался сообщать об этом в налоговую инспекцию. Если бы я сказал полицейским... Хотя, наверно, рано или поздно все равно придется.
— Да, так, наверно, будет лучше, — сказал я.
Питер покачал головой.
— Если я сообщу в полицию, это будет мне стоить довольно дорого, а что я выиграю? Они зафиксируют мое заявление и пальцем не шевельнут, пока с Донной что-нибудь не случится. В смысле, ну не могут они круглосуточно охранять всех, кому кто-то чем-то пригрозил, верно? А потом, насчет того, чтобы охранять Донну, — ты знаешь, большинство из них были с нею не очень-то вежливы. Многие вели себя просто по-хамски. Готовили друг другу чай, пили его и разговаривали о ней в ее присутствии, так, словно она не человек, а бревно какое-то. Они так с ней обращались! Можно подумать, она этому младенцу глаза выколола.
Мне, с моей стороны, казалось вполне естественным, что официальные лица сочувствовали в основном обезумевшей матери младенца, но я благоразумно промолчал.
— Тогда, может быть, действительно будет лучше, если ты ненадолго увезешь Донну сразу после суда. У тебя есть такая возможность?
Он кивнул.
— Но на самом деле она нуждается в помощи психиатра. Возможно, ее даже стоит положить в лечебницу...
— Нет! — отрезал Питер.
— Но сейчас психические заболевания лечатся достаточно успешно. Современные лекарства, гормональные препараты, и все такое...
— Она же не... — Питер не договорил.
Древние табу умирают нелегко.
— Мозг — это часть тела, — сказал я. — Неотделимая от всего остального. И временами он выходит из строя, как и все прочие органы. Как печень. Как почки. Ты ведь не отказался бы от лечения, если бы у Донны было неладно с почками?
Но Питер покачал головой, и я не стал настаивать. Каждый решает за себя. Я завел машину и поехал обратно к дому. По дороге Питер сказал мне, что Донне было очень хорошо на катере и что он увезет ее на каналы.
Выходной тянулся бесконечно. Я время от времени пытался взяться за тетради, но телефон звонил почти непрерывно, и, поскольку обязанность отвечать на звонки была по молчаливому соглашению возложена на меня, мне то и дело приходилось снимать трубку. Родственники, друзья, пресса, официальные лица, любопытствующие, психи, злопыхатели — с кем мне только не пришлось разговаривать!
Сара заботилась о Донне нежно и преданно и была вознаграждена, поначалу — слабыми улыбками, а потом, постепенно, Донна начала разговаривать вполголоса. После чего она истерически разрыдалась, ее погладили по головке, она попыталась покушать, переоделась — и, похоже, все больше и больше привыкала к тому, что с нею обращаются словно со смертельно больной.
Питер говорил с Донной любовно, виновато и в то же время с легким упреком и при каждом удобном случае сбегал в сад. Утром в воскресенье он уехал на своей машине в то время, когда открываются пабы, а вернулся уже после обеда. А ближе к вечеру я с тайным вздохом облегчения сказал, что мне надо домой, потому что в понедельник мне в школу.
— Я остаюсь, — сказала Сара. — Я нужна Донне. Я позвоню начальнику и все объясню. Он все равно должен мне неделю отпуска.
Донна улыбнулась ей заискивающей ребяческой улыбкой, которая уже стала для нее привычной за эти два дня, и Питер энергично закивал.
— О'кей, — медленно сказал я, — только будь осторожна.
— То есть? — спросила Сара.
Я взглянул на Питера — тот отчаянно замотал головой. И все же казалось разумным принять хотя бы элементарные меры предосторожности.
— Не позволяй Донне выходить на улицу одной, — сказал я.
Донна сильно покраснела, а Сара немедленно вскипела. Я беспомощно промямлил:
— Я ничего... Я, собственно, имел в виду ее безопасность... чтобы ей никто не нахамил...
Сара решила, что это разумно, и успокоилась. И вскоре я собрался уезжать.
Я простился с ними в доме, потому что на улице все время стоял народ и жадно глазел на окна. В последнюю минуту Питер сунул мне три кассеты послушать в дороге, чтобы не скучно было ехать. Я мельком взглянул на них:
«Мы с королем», «Оклахома», «Вестсайдская история». Не последние новинки, конечно; но я все же поблагодарил Питера, поцеловал на прощание Сару — из вежливости, поцеловал Донну — по той же причине, и уехал — как это ни печально, заметно воспрянув духом.
Я уже проехал две трети пути до дома, когда решил все же включить «Оклахому». Тогда-то я и обнаружил, что Питер отдал мне вовсе не музыкальные записи.
Вместо «Какое прекрасное утро!» я услышал громкий вибрирующий скрежещущий вой, прерываемый короткими промежутками завывания на одной ноте. Я пожал плечами, немного прокрутил пленку вперед и снова нажал на кнопку. То же самое.
Я вынул кассету, перевернул ее на другую сторону и попробовал снова.
То же самое. Проверил «Мы с королем» и «Вестсайдскую историю». И там то же.
Я знал, что это за вой. Кто его однажды слышал, тот уже ни с чем не спутает. Скрежещущий вой создается двумя нотами, которые сменяют друг друга так быстро, что ухо едва успевает это улавливать. А завывание на одной ноте обозначает интервал, где ничего нет. На «Оклахоме» периоды скрежещущего воя тянулись от десяти секунд до трех минут, как это обычно и бывает.
Это звук, который издают записи компьютерных программ, когда их проигрывают на обычном магнитофоне.
Магнитофонные записи программ очень удобны и широко используются, особенно на небольших компьютерах. Можно записать на магнитофонную кассету множество самых разных программ и просто выбирать нужные и запускать их по мере нужды; но в то же время кассета остается обычной кассетой, и если проиграть ее на обычном магнитофоне, то услышишь вот этот самый вой.
Питер дал мне три шестидесятиминутные записи компьютерных программ. И нетрудно было догадаться, что это за программы.
Интересно, почему он отдал их мне столь странным образом? И почему он вообще мне их отдал? Я мысленно пожал плечами, запихнул кассеты вместе с коробками в бардачок и включил радио.
Школа в понедельник показалась праздником после оранжерейных эмоций в Норидже, и проблемы Луизы-лаборантки — детским лепетом по сравнению с тем, что творилось с Донной.
В понедельник вечером, когда я смотрел по телевизору то, что мне хотелось, и ел кукурузные хлопья со сливками, положив ноги на журнальный столик, мне позвонил Питер.
— Как Донна? — спросил я.
— Я даже и не знаю, что бы с ней было, если бы не Сара!
— А ты?
— Я? Нормально. Джонатан, ты слушал кассеты, что я тебе дал? — голос у него был неуверенный и слегка извиняющийся.
— Да, каждую понемногу.
— Ага... Я надеюсь, ты догадался, что это такое?
— Твои лошадиные программы?
— Да... Э-э... Послушай... Не мог бы ты немного подержать их у себя?
— Он не дал мне времени ответить и поспешно продолжал:
— Видишь ли, мы рассчитываем в пятницу, сразу после слушания, отправиться на катере. Нет, приговор, конечно, будет условным: даже самые неприятные из этих чиновников говорили, что при таких обстоятельствах иначе быть не может, — но Донна будет так выбита из колеи этим судом и всем прочим; поэтому мы уедем сразу, как только сможем, а мне не хотелось, чтобы эти кассеты лежали в офисе без присмотра, поэтому вчера утром я съездил и забрал их и отдал тебе. На самом деле я, конечно, не подумал... Можно было бы положить их в банк или еще куда-нибудь... Я, наверно, просто хотел избавиться от них, чтобы, если эти скоты явятся ко мне, я мог честно ответить, что кассет у меня нет, и пусть они едут к тому, для кого я их делал.
Мне не в первый раз пришло в голову, что для компьютерного программиста у Питера не слишком блестящая логика. Впрочем, в таких обстоятельствах у любого схемы полетят.
— Эти двое больше не появлялись?
— Пока нет, слава богу.
— Наверно, они еще не разобрались.
— Ну, спасибо тебе! — с горечью сказал он.
