Владимир Рыбин - Интрига
— Разве так можно, ну разве можно так неожиданно! Чуть меня не утопил.
— Извини, — промямлил я. — Хотел как лучше…
— Господи, ничуть не изменился! — воскликнула она. — Сколько помню, всегда хотел как лучше, а получалось…
— По-разному получалось.
— Знаю я твое разное.
— Откуда ты знаешь? Мы же столько не виделись.
— Это ты меня не видел. А я о тебе всегда все знала. И как Валя умерла, и как ты один с дочкой мучился…
Нет, не похожа была вся эта история с угрожающей запиской на месть за старое. Не было в Ане злобы. Но кто-то ведь написал записку? Зачем?
Она поднялась.
— Пойду я, обедать уже пора.
— Я подожду…
— Нет, нет, отдохни сегодня. Ты же отдыхать приехал?
— Я к тебе приехал, — вырвалось у меня.
— Что-то случилось?! Ах, да, наши дети… Кем я тебе буду приходиться?
— Не знаю.
— Вот ведь как живем, не только о родстве забываем, но и как оно называется — родство.
Она задумчиво пошла прямиком через кусты к видневшемуся наверху зданию санатория. Мы поднялись по каким-то лестницам, вошли в высокий центральный зал, и я, поскольку меня не останавливали, прошел следом за Аней по коридору к ее комнате.
— Заходи, посмотри, как живу, — предложила она.
Комната была небольшая. В прихожей виднелись полуоткрытые шкафчики с одеждой, с другой стороны, за распахнутой настежь дверью, был широкий балкон, на котором, как и в комнате, стояли две кровати.
— Вас тут четверо?
— Двое. Хоть в комнате спи, хоть на балконе.
— А ты где спишь?
— Сегодня я вообще спать не буду.
— И я едва ли усну. Давай побродим ночью?
— Нет, нет, слишком ты меня напугал…
— Напугал?
— Ну… взволновал. Дай мне успокоиться. Завтра приходи, поговорим. Подожди, переоденусь, я тебя провожу.
Она ушла в ванную, а я стоял посреди комнаты, осматривался. В шкафчике лежали книги, а рядом — небольшая записная книжка. Я раскрыл, вынул злополучную записку. Не надо было быть экспертом, чтобы понять: листок вырван именно из этой записной книжки. Рвали его, видно, в спешке, под тугой проволочной скрепкой был зажат треугольный клочок, тот самый, которого не хватало посередине записки.
Сомнений у меня больше не оставалось. Но ничего это и не проясняло. По-прежнему оставался вопрос: зачем Ане нужно было прибегать к столь странному таинственному способу? И тут я понял — зачем. Просто она беспокоилась о себе. Видно, ничто еще не забыто, и она опасалась, как бы наши неизбежные и по-семейному частые встречи не взворошили в ней былое.
"Ну ладно, — решил я, — дам ей сегодня опомниться, а завтра постараюсь объяснить поделикатнее, что все ее беспокойства напрасны: если уж я раньше не искал ее, то могу и теперь, раз уж ей так нужно, избегать встреч. Только пусть она не срывает старые обиды на Светке".
4
В отблесках вечерней зари Цветочная улица выглядела так, словно ее всю разом обмакнули в оранжевый сироп. Фонари еще не горели, и белые стены домов, маленьких и больших, панельных, были в этот час вовсе не белыми. От этого разноцветья, подумалось, и пошло, наверное, название — Цветочная, а вовсе не из-за цветов, которых тут нет.
Мне хотелось только одного — спать. Сказывалась прошлая бессонная ночь. Но едва я увидел хозяйку дома, как сон сразу отлетел: лицо ее было таким, будто ей только сейчас сообщили нечто страшное.
— Вам телеграмма! — сдавленно проговорила она, протягивая мне сложенный листок. — Я даже в кино не пошла, все вас ждала.
— Какое кино?
— Что?
— Кино-то, я спрашиваю, хорошее?
— А, ерунда.
— Тогда выгадали.
— Кто выгадал?
— Да вы же. Пятьдесят копеек сэкономили да плюс два часа. А время, известно, тоже деньги.
— Это время комнаты — деньги, а мое чего стоит?..
Я понял: в кино она не пошла совсем не из-за телеграммы. Видно, ждала возможности поговорить с новым человеком. Это в мои планы никак не входило, и я, церемонно поклонившись, прошел в свою комнату и раскрыл телеграмму. В ней было всего четыре слова: "Срочно позвони мне. Игорь".
Как не хотелось мне мчаться теперь же на центральный переговорный, но ничего не оставалось: я знал Игоря, из-за пустяка он бы не писал: «срочно».
Из Ялты дозвониться до Москвы проще простого. Снял трубку, набрал номер, как дома, и разговаривай. Только успевай бросать монетки в ненасытный зев автомата.
— Ты уже видел ее? — сразу спросил Игорь.
— Сначала объясни, в чем дело, — перебил я его.
— В чем дело, я и сам не знаю. Только я привык верить своему приятелю. Тому самому, из института Колобкова. А он уверяет, что привык верить Вале. Если уж она говорит…
— Какой Вале?
— Он говорит: ты знаешь ее. Валя Калинина. Валентина Игоревна.
Только тут я вспомнил милую женщину, которую угощал конфетами Зои Марковны. Было и радостно, что она снова оказалась на моем пути, и почему-то тревожно.
— А чего она-то? — пробормотал я.
— Это ты у нее спроси, — сказал Игорь игривым тоном.
— Да я ее совсем и не знаю.
— Зато, видно, она тебя хорошо знает, раз просит позвонить.
— Кто просит?
— Ну знаешь!.. Если мужик в твоем возрасте теряет память при упоминании…
— Да не знаю я ее! — заорал я и, оглянувшись на стеклянную дверь, увидел, что вся очередь смотрит в мою сторону. — Не знаю, понимаешь? зашептал я.
— Не слышу! Чего ты там замычал? — сказал Игорь.
— Я видел ее всего один раз. И телефона ее не знаю.
— Телефон я тебе дам. Она мне звонила и просила, чтобы ты позвонил ей.
— Сама просила?!
— Записывай телефон. И звони немедленно. Что-то там важное у нее…
Позвонить сразу я не смог: не хватало монеток. Пока ходил менять деньги, да пока снова стоял в очереди, все билось во мне странное нетерпение поскорее услышать ее голос. Не то, что она собиралась сообщить мне, а именно голос. Словно от того, услышу я его или нет, все и зависело.
Трубку сняли сразу же, будто там, на другом конце провода, специально ждали моего звонка.
— Слушаю вас.
Я тотчас узнал ее голос, хоть разговаривал с ней по телефону впервые в жизни.
— Слушаю вас! — с нетерпением повторила она.
— Это я… Мне дали ваш телефон…
— Да, да, я просила… Вы из Ялты?
— Из Ялты.
— Вы уже виделись?
— Виделся, — сказал я прямо, хотя был полон недоумений и вопросов.
— Жаль.
— Вы уверены, что мы говорим об одном и том же?
— Уверена. Не надо было вам видеться.
— Почему? Вы же ничего не знаете!..
— Я действительно мало знаю. Но мне стало известно главное: есть люди, которые очень хотят, чтобы вы встретились с Анной Петровной. И этим людям я не доверяю.
— Какие люди? О чем вы?.. Никто и не знает, что я в Ялте.
— Ошибаетесь. Боюсь, что даже ваша поездка запланирована ими.
— Ну знаете! — крикнул я и одернул себя: несмотря на всю нелепость ее слов, очень не хотелось мне ссориться с этой женщиной. И тут меня осенило: а что, если ей НЕ ТОЛЬКО ЧТО стало известно, а заранее все она знала. Все, начиная с записки. И я спросил: — Что вас заставляет быть так участливой ко мне?
Я спросил это спокойно, ну, может, самую малость с двусмысленной иронией. Но она точно уловила эту мою иронию, и голос ее сразу как-то похолодел.
— Я не терплю интриг и коварства в любой форме.
— И только?
— Если я скажу "и только", вы поверите?
— Не поверю.
— И не верьте. Но прошу, не встречайтесь больше с Анной Петровной. Это забота не только о вас…
Она бросила трубку. Так мне показалось в первый момент, и я, взволнованный донельзя, вышел из кабины. И только тогда догадался, что не она положила трубку, а я сам виноват — не опустил вовремя очередную монетку. Кинулся было назад, но меня решительно оттеснила заждавшаяся в очереди полная женщина. Через минуту мой пыл поостыл, и я решил что так даже лучше — замолчать на полуслове. Нового она мне едва ли что скажет, а вот заподозрить в легкомыслии и болтливости такая умная и проницательная женщина вполне может.
Тишина на Цветочной улице, как заверяла хозяйка, всегда мертвая, но этой ночью тишина была для меня полна звуков. То под окнами вдруг слышались вздохи, а то бродячая собака зашлась лаем, а то долго не заводилась машина…
Проворочавшись в постели чуть не до утра, я внезапно крепко уснул и проснулся только к полудню. Хозяйка сидела на скамеечке у калитки, словно дожидалась, когда квартирант соизволит встать. Она заботливо напоила меня чаем и все жаловалась, что всю ночь не спала, слушала, чего это я ворочаюсь, не сплю. Хозяйке было, как и мне, чуть за сорок, и была она недурна собой, но я вспомнил об этом лишь следующей ночью, когда летел в самолете обратно в Москву. А тут, полный шерлок-холмсовского нетерпения, все обдумывал разные свои догадки и ни одной не мог отдать предпочтение.
