Фредерик Дар - От этого не умирают
Ах, бокс: двенадцать канатов, три человека!.. У двоих в голове лишь одна мысль: победить! А третий заставляет вас делать это по всем правилам… искусства, да, искусства!
Кати следила за моим питанием, готовила то или иное блюдо, в зависимости от тренировок. Скоро по моему настоянию она бросила работу. Разумеется, ей было немного грустно, как, впрочем, и мне. Я сожалел о просторном классе, о парте, подписанной «Божю», о черной доске, на которой всегда оставались после уроков загадочные надписи, о дохлых мухах, валяющихся с прошлого лета за стеклами гербария. Но полно, ведь вы не можете не согласиться, что надо смело двигаться вперед!
Теперь Кати ходила не в носочках, а в тончайших чулках и одевалась в лучших магазинах. Она отвечала вместо меня на телефонные звонки, она организовывала мои пресс-конференции, и она же придумывала остроумные ответы на вопросы журналистов. Благодаря этому подобию культурности, необычной для тех, чье дело работать кулаками, я пользовался хорошей репутацией у прессы и ходил в любимчиках у торговцев эпитетами из спортивной рубрики.
Поговаривали, будто я лиценциат[1] и бог знает кто еще и боксу посвятил себя исключительно из любви к спорту… Еще бы, конечно!
Если не считать Карпантье, из боксеров я получал приглашения наверняка чаще других. Охота в Солони, «partys»[2] в поместьях в Везине и все снобистские приемы, устраиваемые богатыми бездельниками, которые не знают, чем бы еще отличиться, а главное, кого пригласить. Эти дураки полагали, что какой-нибудь чемпион Европы очень даже не помешает. Им бы ужасно хотелось пристроить меня где-нибудь между Парижским архиепископом и Мари-Шанталь!
Ну что ж, теперь все это закончится… Не будет больше приглашений, лести, почестей… Я снова стану простым смертным. Присоединюсь к миллионам и миллионам никому не известных людей.
Я ехал довольно быстро, и мне понадобилось меньше часа, чтобы добраться до своей усадьбы. Это очень красивый подковообразный дом в два этажа, утопающий в глубине живописного сада. Особняк выстроен в старом стиле — многочисленные двери, ведущая к дому мощеная дорожка, кованое железо, маленькие балюстрады. Представляете, о чем я говорю? Четыре комнаты, прелестно обставленные с помощью лучших парижских антикваров… Большая гостиная с гигантским камином, куда можно целиком засунуть здоровый дуб; все по высшему классу и вместе с тем богато и уютно. Я всегда мечтал о таком доме. Понадобилась Кати с ее безукоризненным вкусом, чтобы его отыскать… Мы здесь поистине были счастливы. В саду с его дикими зарослями и поросшими мхом камнями я делал разминку… Куда лучше, чем на каком-нибудь стадионе или в аллее Булонского леса.
Когда я подъехал к дому, особняк сиял огнями, будто в праздник. Но день был совсем обычный, просто я решил, что так должно быть в моем доме всегда… Французское управление по энергетике богатело за мой счет… Все комнаты были постоянно освещены. Переходя из одного помещения в другое, я не хотел ни на минуту оказаться в темноте. Думаю, эта любовь к яркому свету у меня из-за ринга.
Я оставил машину на улице. Терпеть не могу сложные маневры. Наш лакей, итальянец Артуро, потом загонит ее в гараж.
Идея насчет лакея принадлежала Бодони. Это было необычно и соответствовало моему имиджу.
Артуро, красивый, слегка полноватый парень, проделывал в два раза большую работу, чем любая горничная. Одет он был в довольно странный костюм, также подсказанный воображением Бодони. Нечто смутно напоминающее русскую военную форму. Черные штаны и белая рубаха вроде гимнастерки, застегивающаяся на плече.
Он просунул в дверь свою добродушную физиономию.
— Добрый день, мосье.
Мне нравился его мелодичный голос, его доверчивый взгляд.
— Привет, Артуро, мадам дома?
— Она в гостиной.
Кати сидела, удобно устроившись в глубоком кресле, и смотрела, как горят в камине дрова… На ней были черные обтягивающие брюки, красный свитер и такого же цвета мокасины.
Она проводила так целые часы, созерцая огонь или следя за передвижением солнца по летнему небу.
— Это ты, Боб? — спросила Кати, не оборачиваясь.
Вместо ответа я поцеловал ее в затылок.
Затем, скинув плащ, уселся рядом.
— Ты выглядеть усталым, — заметила она.
— Есть немножко… Бывают дни, когда Париж мне просто вреден. Плесни-ка мне, пожалуйста, чего-нибудь…
— Хочешь ананасовый сок?
— Лучше виски…
Она внимательно взглянула на меня.
— Полагаю, ты шутишь.
— Вовсе нет.
— Но Боб…
— Только не говори мне о форме, режиме и прочих глупостях, теперь с этим покончено, Кати…
Она не ответила. Меня нервировало ее молчание. Я испытывал потребность снова излить душу, но на откровенность надо вызвать. Если Кати этого не сделает, пусть все мои переживания останутся при мне.
Как же так — она не задает вопросов? Ведь должно хотеться услышать продолжение, раз уж человек обронил столь значительную фразу!
Я взял ее за подбородок и заглянул в лицо. Спокойный взгляд Кати был полон грусти. У нее был такой же испуганный вид, как в тот раз, когда она впервые пришла на матч и я нокаутировал англичанина! Я понял.
— Ты уже знаешь?
Она быстро кивнула.
— Бодони сообщил?
— Да, Боб!
— В таком случае, черт побери, тебе было известно, о чем пойдет речь, когда я сегодня отправился к Голдейну?
— Да…
— И… ты меня не предупредила?
— Не мне было говорить тебе об этом, дорогой…
Да, она права: не ей. Это мужской разговор. Почему же Бодо сказал ей заранее?
Спрашиваю ее об этом повышенным тоном.
— Он знал, что тебе будет тяжело, Боб. Он хотел подготовить меня, чтобы…
— Чтобы утешить?
— О нет! Утешить тут невозможно… В ближайшем будущем, по крайней мере. Но чтобы тебе помочь…
Она встала, маленькая, хрупкая… Откровенно говоря, Кати превратилась в настоящую даму, приобрела изысканные манеры.
— Послушай, Боб. То, что сейчас происходит, так же неизбежно, как и смерть. Это было известно еще до того, как ты начал свою карьеру, согласен?
— Согласен. Однако, хоть и знаешь, что смерть обязательно придет, когда пробьет твой час, от этого ничуть не легче.
— К счастью, теперь речь идет лишь о перемене в жизни. Это тяжело, Боб, но от этого не умирают!
— Ты так считаешь? — ухмыльнулся я. — А ты не думаешь, что бокс и был моей жизнью? Ты не находишь, что в некоторой, — а может, даже в большей — степени это равнозначно смерти — повесить свои перчатки для красоты в комнате на гвоздь? Это не значит подохнуть, Кати, — не ложиться на массажный стол, не перешагивать через канаты под гром аплодисментов… И не слышать больше, как глухой голос диктора произносит: «Победил Робер Тражо!» Знаешь, в такие минуты кажется, будто держишь на своих плечах мир.
— Знаю, Боб. Но я думаю, ты неправильно подходишь к проблеме…
— Да неужели?
— Ты рассуждаешь как ребенок, с которым несправедливо обошлись, тебе кажется, будто над тобой посмеялись, тебя одурачили, оскорбили! Взгляни на вещи реально… Не другие тебя бросают, Боб, ты сдаешься сам… Ты жертва лишь необыкновенных, прекрасных лет, прожитых собой. Вместо того чтобы роптать, ты должен благодарить бога за то, что тебе дано было их прожить…
Впервые с тех пор, как мы поженились, она показалась мне совсем далекой. Она была в другом лагере, говорила на чужом языке.
— Ох, Кати!
— Что?
Я пожал плечами. К чему разговоры? С точки зрения логики она была права, но ее железные аргументы не могли меня убедить.
— Да нет, ничего…
Я подошел к бару и налил себе в стакан изрядную порцию виски.
— Не собираешься ли ты это выпить?
— Я начинаю учиться жизни в качестве обычного человека, Кати, я возвращаюсь на свое место!
— Тебе еще предстоят матчи…
— И ты знаешь с кем?
— Да…
В этот момент затрезвонил звонок у ворот.
— Гости! — прошептал я.
— Я пригласила на ужин Жо…
Кати слегка покраснела.
— Как?
На одном дыхании она прошептала:
— Лучше, если ты сам скажешь ему насчет матчей. Они ему еще ничего не говорили…
Я больше не возражал. Должно быть, она права, поступая так. Катрин всегда была права.
Я выплеснул виски в камин — раздался звук, напоминающий слабую пощечину, затем огонь разгорелся сильнее.
В комнату вошел Жо Андрикс.
В зале стоял невообразимый шум.
— …Четыре! — произнес рефери.
Вообще он довольно красивый парень, но стоило ему надеть обычный костюм, как он делался слегка похож на разодетого по-праздничному боксера. Во время одной из тренировок ему перебили нос, это единственное, что выдает его ремесло. При невысоком росте у Жо чрезвычайно мощные плечи. Все его удары идут от туловища и, когда достигают цели, очень болезненны. У него темные волосы, постриженные а ля Марлон Брандо, черные красивые с изменчивым блеском глаза.
