Том Смит - Колыма
Глядя, как агенты уносят Лазаря, за которым от алтаря к двери протянулся кровавый след, Николай одной рукой обнял Льва за плечи и закурил.
– Стране нужны такие люди, как мы.
Лев машинально вытер кровь о брюки и проронил:
– Перед уходом я хотел бы осмотреть церковь.
Николай принял его слова за чистую монету.
– Педант, да? Что ж, это хорошо. Но поспеши. Сегодня вечером мы с тобой напьемся. Ты ведь не пил уже два месяца! Вел монашеский образ жизни!
Николай рассмеялся собственной шутке и похлопал Льва по спине, прежде чем выйти наружу. Оставшись в одиночестве, Лев подошел к отодвинутому в сторону алтарю и заглянул в дыру. Между краем ямы и боковиной сундука застрял листок бумаги. Он наклонился и достал его. Это оказалась исписанная нотами страница. Он пробежал глазами ноты. Но потом, решив, что лучше не знать о том, что именно было утеряно, он поднес листок к пламени ближайшей свечи, глядя, как чернеет и обугливается бумага.
Семь лет спустя. Москва
12 марта 1956 года
Заведующий небольшой университетской типографией Сурен Москвин прославился тем, что печатал учебные пособия отвратительного качества, используя краски, пачкавшие пальцы, и самую тонкую бумагу, листы которой скреплялись вместе клеевым швом, начинавшим терять страницы уже через несколько часов после прочтения. При этом его никак нельзя было назвать ленивым и неумелым. Совсем напротив, он начинал работу рано утром и заканчивал ее поздно вечером. Причина низкого качества книг заключалась в дрянном сырье, которое поставляло ему государство. Несмотря на то что за содержанием академических публикаций был установлен строгий контроль, сами они отнюдь не стояли у государства в приоритетах. Попав в жесткие рамки системы распределения необходимых ресурсов, Сурен стремился напечатать максимальное количество книг на низкосортной бумаге в кратчайшие сроки. Условия оставались неизменными, и он превратился в заложника системы, мучительно терзаясь сознанием того, как испортилась его репутация. Студенты и преподаватели шутили, глядя на свои перепачканные типографской краской пальцы, что книги Москвина всегда остаются с тобой. Страшась насмешек, он обнаружил, что ему все труднее заставить себя встать с постели по утрам. Он плохо питался и пил целыми днями, держа початые бутылки в ящиках стола и за рядами книг на полках. В возрасте пятидесяти пяти лет он вдруг обнаружил в себе новые черты: оказывается, он не в силах выносить публичное унижение.
Осматривая строкоотливные наборные машины и мрачно размышляя над своей незавидной участью, он вдруг заметил застывшего в дверях молодого человека и тут же набросился на него:
– Да? В чем дело? Сюда нельзя входить посторонним.
Юноша, на первый взгляд – типичный студент в длинном пальто и дешевом черном кашне, шагнул вперед и протянул Сурену книгу. Сурен выхватил ее у него из рук, внутренне сжавшись и готовясь к потоку новых жалоб. Беглым взглядом он окинул обложку: «Государство и революция» Ленина. Новое издание они напечатали только на прошлой неделе, а раздали всего лишь день или два назад, так что этот молодой человек наверняка был первым, кто заприметил какие-то очередные огрехи. А ошибки в основополагающих, фундаментальных трудах обходились очень дорого: в сталинские времена виновному в этом грозил арест. Студент наклонился к нему и раскрыл книгу. На титульной странице красовалась черно-белая фотография. Молодой человек пробормотал:
– Подпись внизу гласит, что это – Ленин, но… вы сами видите, что…
На фото был изображен человек, ничуть не похожий на Ленина. Он стоял у стены, ослепительно белой и голой. Волосы у него были всклокочены, а в глазах застыл ужас.
Сурен со злостью захлопнул книжку и повернулся к студенту:
– И ты думаешь, что я мог напечатать тысячу экземпляров этой книги с неправильной фотографией? Кто ты вообще такой? Как твоя фамилия? Зачем ты пришел? Всему виной некачественные материалы, а не моя невнимательность!
Он напирал на студента, тыча ему в грудь книжкой, и кашне на шее молодого человека развязалось, обнажив краешек татуировки. Заметив ее, Сурен застыл на месте. Татуировка никак не вписывалась в образ обычного студента. Никто, за исключением профессиональных преступников, не стал бы уродовать собственную кожу таким способом.
Гнев Сурена угас столь же внезапно, как и вспыхнул. Воспользовавшись секундной заминкой, студент отступил и выскочил за дверь. Сурен уже без особого энтузиазма последовал за ним, по-прежнему не выпуская из рук книгу и глядя, как таинственная фигура исчезает в ночи, а потом с тяжелым сердцем запер дверь. Фотография не давала ему покоя. Он достал очки, вновь раскрыл книгу и принялся внимательно рассматривать лицо на снимке и ужас в этих глазах. Подобно призраку, выступающему из тумана ночных кошмаров, в глубинах памяти у него зашевелилось узнавание. Лицо человека было ему знакомо. Волосы у него были всклокочены, а в глазах стоял страх, потому что его арестовали посреди ночи, вытащив из постели. Сурен узнал фотографию, ведь он сам сделал ее.
Сурен не всегда заведовал крошечной типографией. В прошлой жизни он был сотрудником МГБ, отдав госбезопасности двадцать лет беспорочной службы. Он пережил многих своих начальников, выполняя рутинную, незаметную работу: убирал в камерах, фотографировал заключенных; и маленький чин стал для него неоценимым подспорьем. У него хватило ума не лезть вперед, не взваливать на себя дополнительную ответственность и не привлекать внимания, вследствие чего он благополучно пережил регулярные чистки, сотрясавшие верхние эшелоны власти. Впрочем, даже при этом его работа была очень нелегкой, но он честно и неукоснительно исполнял ее. В те времена он был человеком, которого боялись. Тогда над ним никто не подшучивал и не насмехался. Отважиться на такое никто не осмелился бы. Но слабое здоровье и болезнь вынудили его подать в отставку. Получив достойную пенсию, он тем не менее не смог сидеть дома без дела, в тепле и уюте. Он целыми днями валялся в постели, уносясь мыслями в прошлое и вспоминая лица, подобные тому, что смотрело на него с фотографии. И он нашел решение: нужно было вновь заняться чем-нибудь, получать задания и выполнять их. Он не желал предаваться воспоминаниям.
Закрыв книгу, он опустил томик в карман. Почему это случилось именно сегодня? Это не могло быть простым совпадением. Несмотря на то что он был неспособен выпускать книги или журналы пристойного качества, ему совершенно неожиданно поручили печать важного государственного документа. Ему пока не сказали, какого именно, но столь престижное задание означало, что он получит высококачественные материалы – хорошую бумагу и краску. Наконец-то ему представилась возможность изготовить нечто такое, чем можно будет гордиться! Документ должны были доставить сегодня вечером. Но кто-то, затаивший на него злобу, решил отомстить ему в тот самый момент, когда судьба его собиралась круто измениться к лучшему.
Из печатного цеха он поспешил к себе в кабинет, тщательно приглаживая поредевшие седые волосы. Утром он надел свой лучший костюм: у него их было всего два, один – повседневный, а другой – выходной, для особых случаев. Сегодня как раз и наступил такой случай. Даже с постели он встал легко, а потом тщательно побрился, мурлыча что-то себе под нос, и плотно позавтракал, чего с ним уже давненько не случалось. Прибыв с утра пораньше в типографию, он первым делом отыскал бутылку водки в шкафчике и вылил ее в раковину, после чего занялся уборкой – и весь день наводил блеск на свои строкоотливочные печатные машины. В гости к нему заглянули сыновья, оба студенты университета, и то, как изменился отец и его типография, произвело на них потрясающее впечатление. Сурен же напомнил им, что поддерживать рабочее место в безукоризненной чистоте – дело принципа, потому что именно там человек обретает себя и понимает, для чего родился на свет. Они расцеловали его на прощание и пожелали удачи в выполнении этого загадочного заказа. После долгих лет секретности и последних неудач у них наконец-то появился повод гордиться им.
Он взглянул на часы. Было уже семь вечера. Они появятся здесь с минуты на минуту. Он должен забыть незнакомца и фотографию. Это уже не имело никакого значения. Он не мог отвлекаться на пустяки. Внезапно Сурен пожалел, что вылил водку. Глоток спиртного помог бы ему успокоиться. Но вдруг они унюхали бы запах перегара? Лучше уж не пить совсем и понервничать немного – это покажет им, что он серьезно относится к порученному делу. Сурен потянулся за бутылкой кваса, безалкогольного напитка из перебродившего ржаного хлеба, – придется ограничиться им, ничего не поделаешь.
В спешке, терзаясь абстинентным синдромом, он опрокинул поддон с отливками букв. Тот свалился со стола, и заготовки со звоном рассыпались по полу.
