Буало-Нарсежак - Белая горячка
Я выключил фонарь и тяжело поднялся. Я убил его. Да, я убил его! Не я сам, а нечто во мне, часть меня убила его. Вины я не чувствовал. Мозг стал работать удивительно ясно, с какой-то отрешенностью от всего окружающего. Марселина, наши тревоги, наши надежды... все это принадлежало прошлой жизни. Теперь и я был подобен мертвецу. Не пройдет и часа, как Симон кинется на поиски Сен-Тьерри. Он неизбежно придет в парк. Утром меня арестуют. Да, арестуют. Тут уж ничего не попишешь. Хотя... на меня наверняка никто не подумает. О нашей встрече Сен-Тьерри никому не сказал. Естественно будет предположить, что на него напал бродяга, проникший в парк через пролом. Чтобы навести на мысль об ограблении, мне достаточно вытащить у него из карманов все ценное; Я принялся на. ощупь обшаривать его карманы, осторожно, словно опасаясь его разбудить. Там не оказалось ничего особенного: золотой портсигар, зажигалка, которую я хорошо знал - ее подарила ему Марселина, флакончик с таблетками, бумажник, платок... Небогатая добыча! Роль мародера давалась мне легко: ведь я не собирался ничего оставлять себе, все будет уничтожено. Я только пытался, сам в это не веря, обезопасить себя, выиграть время. Впрочем, к чему это, раз я не собираюсь спасаться бегством. Однако противоречия меня не смущали. Больше всего меня беспокоило то, что тело останется под дождем. Может, втащить его внутрь павильона? Если бы у меня хватило сил, я, наверное, сделал бы это. Но я был измотан. Меня начинала пробирать дрожь. Я выбрался из парка через пролом.
К счастью, машина стояла довольно далеко от ворот, так что я мог без опаски включить фары. Быстро развернувшись, я погнал в Клермон. О Клавьере я вспомнил, только выехав на площадь Жод. Если Клавьер заговорит, пиши пропало. Охватившее меня волнение было настолько сильным, что я был вынужден остановиться у кромки тротуара. Клавьер... Он знает, что я ненавижу Сен-Тьерри, что я.должен ему деньги, что я любовник его жены... Когда он узнает о смерти Сен-Тьерри, он сразу догадается о моей к этому причастности. Что делать?.. Пойти и все ему рассказать?.. Он живет в двух шагах отсюда. Я взялся было за ручку дверцы. Но я и вправду безумно устал. Мне просто необходимо было лечь и уснуть... Об остальном - расследовании, Клавьере - я не хотел больше и думать. Я тронулся с места и направился к собору. Прежде всего Клавьер связан профессиональной тайной. А потом, будь у меня намерение убить Сен-Тьерри, разве пошел бы я исповедоваться к врачу? Этот довод не лишен убедительности. Нет, Клавьер, как и все прочие, не должен меня заподозрить. Я отыскал свободное место, поставил там автомобиль и пошел через площадь, по которой хлестали ветер и дождь. Я еле тащился. Ноги подкашивались от усталости. Уже войдя в прихожую, я посмотрел на часы: пять минут одиннадцатого. Мне казалось, будто эта ночь длится столетие, а она едва началась. Я направился прямиком к бутылке и сделал изрядный глоток, чтобы согреться, потом снял промокший до нитки реглан. Выкинуть столь приметный камень нельзя. И служанка, и секретарша тотчас обнаружат его пропажу. Я положил его в раковину и пустил струю горячей воды. После этого я вытащил из другого кармана вещи, взятые мной у убитого, и бросил их в ящик, которым пользовалась секретарша. Два поворота, и ключ перекочевал на кольцо моей связки. Разберусь с этим завтра. В наступившей тишине стал слышен шум льющейся воды. Она уносила кровь, топила в себе мое преступление, смывала пятно с совести. Я разделся и полез под обжигающий душ. Облачившись в пижаму и халат, я раскурил трубку. Камень отмылся. Я тщательно вытер его и вернул на прежнее место, на стол. Каждый день он будет у меня перед глазами. Каждый божий день!.. Значит, я надеюсь? А ведь надеяться я не хочу. Потому что убийство не должно оставаться безнаказанным, потому что я мерзавец, потому что так было бы слишком просто... Некто стоит у вас на дороге; один удар в висок - и проблемы как не бывало. Я уселся в кресло. Должны же быть какие-то следы, указывающие на мою причастность. Давай подумаем. Со стороны Сен-Тьерри - никаких. Он сам позаботился о том, чтобы наша встреча осталась в тайне. Что даст осмотр трупа?.. Тоже ничего. Со стороны Клавьера? Тут я спокоен. Элиана? Сен-Тьерри звонил ей, но разговор этот был лишь одним из множества других; если меня начнут расспрашивать по этому поводу, я отвечу, что Сен-Тьерри попросил меня составить смету восстановительных работ, планируемых его отцом. Невероятно! Я почти убедил себя в том, что не подвергаюсь ни малейшему риску. Более того, Марселина стала вдовой, стала свободной! Смогу ли я скрыть от нее?.. Глаза неудержимо слипались. У меня не было сил даже добрести до кровати, только мысль, взяв разбег, продолжала работать. Марселине я внушу ужас, если когда-нибудь... Вот где таилась опасность. Потому что ей тоже известно, что я ненавижу ее мужа, что я ему задолжал... Но она любит меня, она во мне уверена. Разве может закрасться ей в душу хоть малейшее подозрение?.. Она будет настолько потрясена известием о смерти мужа, что не обратит никакого внимания на мое поведение, на мою реакцию. К тому же наша встреча состоится во всеобщем переполохе, который эта ужасная смерть не замедлит произвести в замке... Не говоря уже о старике, который на этот раз уже вряд ли выдержит. Вслед за сыном - отец... Я покажусь лишь на краткие мгновения, чтобы дважды принести свои соболезнования. А Марселина достаточно консервативна для того, чтобы строго блюсти траур. Прекрасно ее зная, я был заранее уверен, что пройдет самое меньшее несколько недель, прежде чем она согласится встретиться со мной в Париже или в окрестностях Клермона. Этого времени мне вполне хватит, чтобы влезть в новую шкуру, освоиться со своей невиновностью, дать зарубцеваться порезам души. В сущности, Сен-Тьерри был отвратительным типом. Разумеется, я виноват, и крепко. Но я усматривал для себя столько смягчающих обстоятельств! И чувствовал себя настолько раскрепощенным! Это он душил меня, это из-за него я начал пить! Теперь с пьянством будет покончено. Почему бы на днях не лечь в клинику, как посоветовал Клавьер? Если у него и появятся подозрения, это послужит для него лучшим доказательством моей невиновности. И я выйду оттуда с обновленной кровью, с обновленным мозгом, навстречу новой жизни. Я женюсь на Марселине. Продам свое дело и устроюсь на новом месте - может быть, в Париже. Я осуществлю самые честолюбивые замыслы юности. Марселина не откажется стать моей помощницей. Благодаря состоянию Сен-Тьерри я сумею...
Эта мысль вырвала меня из оцепенения, в которое я погружался. Погоди-ка! Возможно ли это? Их планы... вот они уже становятся моими. Ограда уже стала моей оградой. Замок... разрушить или восстановить... это мой замок. Это что, сон?
Давно минуло одиннадцать часов. Там уже наверняка обнаружили труп. Телефон звонил и у врача, и в полицейском комиссариате. Быть может, инспектора уже прибыли на место и приступили к поискам. Но дождь надежно смыл все следы. Марселина - ей уже сообщили - едет сюда в своем "пежо-204". Хотя нет, скорее она предпочла ночной поезд. Она позвонит мне рано утром, не рискуя быть кем-нибудь подслушанной. Остается только ждать. Я проглотил две таблетки и завалился в кровать. Вскоре мне понадобятся все мои силы.
Спал я плохо, то и дело просыпаясь, поэтому, поднявшись, почувствовал себя вялым, как больной, делающий первые шаги. Часы показывали половину восьмого. Должно быть, Марселина выжидала удобного момента. Приняв душ, я сварил кофе. Я проглотил его в кабинете, чтобы не отходить далеко от телефона. Все мои вчерашние мысли куда-то исчезли. В голове была пустота, и в четверть девятого я достал из сейфа бутылку и плеснул из нее самую малость в стакан, поверх двух кусочков сахара. После чего, совершенно машинально, я открыл папку с текущими делами и принялся листать бумаги, то и дело косясь на часы. Без четверти девять пришла Элиана. Я вошел в ее кабинет, отделенный от моего обитой дверью. Помещение я купил в свое время у старого архитектора со вкусами нотариуса. Ничего, через несколько месяцев, когда я устроюсь по-настоящему, кабинеты у меня будут современные, просторные, светлые. План перестройки я уже обдумал. Элиана снимала с машинки чехол.
- Вы нашли мою записку, мсье? Наступило время для первой лжи.
- Да, благодарю вас. Я позвонил Сен-Тьерри. Так, ничего существенного... Что новенького с утра?
- Не знаю. Я еще даже не раскрывала газету. Если желаете посмотреть, она у меня в кармане пальто.
Без излишней спешки я взял "Монтань". Может, в новостях часа что-то уже появилось. Но нет. Там ничего не было. Весть не подоспела вовремя. Оставив газету на уголке стола, я возвратился к себе. Девять часов. Наверное, у старика уже был приступ. Быть может, настает его последний час. Спокойствие! Ясно, что Марселине не удалось мне позвонить.
Пытка неведением. Я попытался немного поработать, но произошло то, чего я боялся. Взгляд мой то и дело устремлялся на злополучный кусок кварца. Этот бугристый камень, которым я пользовался сотни раз, даже не замечая, как он выглядит, уже начинал меня завораживать. Клыки цвета аметиста вспыхивали недобрыми сиреневыми искрами. Камень, казалось, разевал пасть - точь-в-точь как головы чучел хищников, которые грозно ощеривают свои острые зубы. Инстинкт побудил меня выбрать грозное оружие. А ведь ударил я не так уж и сильно. Я попытался было вспомнить, но все становилось расплывчатым, как если бы посредством некоего загадочного механизма моя память за ночь воздвигла преграду между мной вчерашним и мной теперешним. Я видел дождь. Я слышал дождь. Дождь лил в моих воспоминаниях. Я сгреб первые попавшиеся под руку бумаги, ворохом бросил их на столик позади себя и положил сверху пресс-папье. Зазвонил телефон.
