Марина Серова - Дожить до завтра
На противоположной стороне башни, за железным баком, кто-то шевельнулся. Я рывком продвинулась вперед: у округлой стены стоял молодой, исхудавший до неприличия парнишка, нервно перебирающий в руках веревку с неумело завязанной петлей.
Я улыбнулась:
— Так… Петя, ты мне не поможешь?
— Я? — удивился несостоявшийся самоубийца.
— Ты ведь — Петя? — вопросом на вопрос ответила я.
— Да-а, — протянул боец.
— Ну, так ты мне поможешь или так и будешь стоять?
— А че надо делать? — испуганно протянул Петя.
— Для начала давай снимем доски с окон — вот здесь, здесь и вот здесь…
Петя подошел и стал неловко отдирать старые, гнилые доски, которыми были заколочены оконные проемы. Я оценила зону просмотра: на самом удобном окне сохранилось старое, грязное стекло.
— Та-ак, — распорядилась я. — Стекло мы аккуратно вы-тащим… осторожно, не порежься!
Петя, так и оставаясь в полном недоумении, сосредоточенно работал: отрывал доски, вытаскивал стекла, составляя все ненужное около стены. А я исподволь наблюдала.
«Совсем ребенок! — решила я. — Все закономерно: единственный сын нервной и от этого до срока постаревшей матери. Такие мамы оберегают своих детей от малейших усилий с самого детства — до тех пор, пока сами не сойдут в могилу».
— Ты почему матери такое письмо написал, Петя? Что это значит: «…я умру, если останусь здесь», а?
Петя замер.
— Я понимаю: здесь тяжело. — Я вытащила из пакета полевой бинокль. — Так в армии всем тяжело. — Я приложила бинокль к глазам. — М-м-м… где здесь караулка? Ага. Вот она… Вон Щукин скоро и вовсе срок получит — как думаешь, сколько ему дадут? Что молчишь? Лет семь, думаешь, дадут?
— Могут, — проглотил слюну Петя.
— Вот и я говорю: могут. Черт! Где здесь пути?! Скачков, где подъездные пути?
— Левее. Вы не туда смотрите. Левее караулки.
— Ага. Нашла… А ты знаешь, что Щукин своей маме написал?
— Что?
— Он написал… Так, вагоны — на месте, машины — на стоянке… Так вот, он написал: «Я, дорогая мама, завербовался в Грецию в охрану посольства, — вдохновенно врала я. — Так что ты не беспокойся, там тепло и денег много платят»… А ему на нарах вместе с бандитами сидеть…
Скачков разрыдался.
Я еще раз внимательно осмотрела склады. Картина получалась интересная: вагоны загружали полным ходом, а вот машины стояли без движения — с самого утра. Испугался прапорщик, крепко испугался… если верить подполковнику Грише.
Скачков постепенно успокаивался. Я поставила бинокль на подоконник и повернулась к нему лицом.
— Они, — всхлипывал Скачков, — они мне сказали: или деньги, или мы тебя трахнем! А если стукнешь, вообще убьем!
— Кто?
— Хрущев и Щукин.
— Ну вот ты их и сдал. И ничего не случилось. Да и Щукин в часть уже не вернется. Кстати, Щукин часто пьет?
— А что? — насторожился боец.
— Я с ним вчера беседовала; говорит, что только после погрузки…
— Брешет, — мстительно вывел врага на чистую воду мальчишка. — Вон брат к нему приезжал, так они так налакались!
— И давно брат приезжал?
Скачков задумался.
— Ну, позавчера.
— Это когда Щукин Быкова избил?
— Да, — кивнул головой Скачков. — Он всегда, как нажрется, к Быкову пристает. А вы кто? — догадался наконец спросить воин.
— Меня зовут Юлия Сергеевна, я — юрисконсульт Тарасовского комитета солдатских матерей.
— А-а… что вы здесь делаете?
— Тебя ищу, — нагло глядя ему в глаза, заявила я. — Как и вся ваша краснознаменная дивизия. «Ищут пожарные, ищет милиция»… — громко продекламировала я. — Знаешь такой стишок?
— Не-ет…
— Где вас воспитывали?
Я не ошиблась: Щукин мне приврал. Получалось, что он, признавшись комбату, что пропивал в этот раз гранаты, побоялся рассказать о банальном «самоходе» с братишкой. Скорее всего он просто не хотел втягивать в это дело родню. Я еще раз внимательно оглядела склады и заметила шевеление. Два человека в форме тащили длинный зеленый ящик. Я осмотрела округу и заметила целый штабель таких ящиков у одного из складов.
— Кто это, Петя? — спросила я и сунула воину бинокль.
Скачков взял бинокль и присмотрелся.
— Ящики перетаскивают. Из пятого склада в шестой.
— Я вижу, что ящики. Кажется, автоматные… а кто?
— Один — старшина Хрущев, — шмыгнул носом боец. — Он кладовщик.
— А чего это он после ужина работает? И как караул пропустил?
— Его не пропустишь! — разволновался Скачков. — Потом затромбит!
— Кто там с ним, Петя, постарайся разглядеть.
— А че там разглядывать! Ясно кто — Киса. Ну, Киселев. Вот поставили еще один ящик, восьмой. Теперь дверь закрывают…
Это было интересно. Насколько я поняла из сегодняшних излияний подполковника Гриши, без ведома комиссии никто не имел права подходить к складам! До самого конца ревизии.
Я дождалась, пока солдаты не затащили все ящики внутрь, и хлопнула Петра по плечу.
— Ладно, на сегодня хватит. Пошли.
— Куда? — сразу ощетинился солдат.
— Ко мне, Петя, ко мне, — вздохнула я. — Как тебя в таком виде возвращать?
— В каком? — не понял солдат.
— До зеркала доберемся, сам увидишь.
Мы спустились по ржавым ступенькам вниз и в пять минут добрались до моей резервной «резиденции». Я сразу зашла к хозяйке и спросила разрешения истопить баньку. Возражений не последовало.
Бабуля объяснила, где что лежит, но выходить на улицу не стала. «Ты уж сама, дочка, управляйся…» Петя наколол дров и растопил печь. Я попросила у хозяйки мыла и пару полотенец и прибрала в баньке. Температура медленно, но верно поднималась.
— Ну что, боец, раздевайся, — распорядилась я. — И побыстрее, у меня сегодня еще дела.
Петр неуверенно снял гимнастерку, ветхую от нещадной стирки майку и замер.
— Сам управишься? — спросила я и вдруг заметила на груди бойца расчесы. — Так-так, а это что — вши?
Парень покраснел.
— Ну-ка, дай посмотрю. — Я подтащила его поближе к свету. Так и есть: расчесы шли точно там, где это обычно бывает: на груди и под руками.
— В штаны можно не заглядывать, — констатировала я. — Там та же история, верно?
Скачков потупился.
— И станок ты, конечно, с собой в башню не взял?
Он покраснел еще гуще.
Напоминать ему о попытке свести счеты с жизнью было жестоко, но щадить бойца я не собиралась: будет впредь о матери думать, а не только о своей трусливой заднице. Я приподнялась на цыпочки и пошарила на полке — так и есть: в самом углу валялся старый станок со ржавым лезвием.
— Лезвие помыть, — приказала я. — Лобок и подмышки обрить.
Уши бойца достигли цвета молодой свеклы.
— А ты как думал — я тебя в свою кровать вместе со вшами положу? — окончательно добила его я, не став объяснять, что у меня есть и вторая кровать — в гостинице. «Как же так, Портос? — мысленно укорила я командира полка. — Чем у тебя в прачечной занимаются? Водку жрут?»
— Помоешься, белье не надевай, я его прокипячу.
— А как я… буду? — растерялся солдат.
— Простыней обернешься. Господи! Тебя ж еще и покормить надо!
Когда Петр поел, я уложила его в железную старухину кровать и села рядом. Расспросив его о службе, я подтвердила себе все, что и так уже поняла. Вагоны с оружием приходили и уходили регулярно: в Находку, Мурманск и Новороссийск — определенно на экспорт. Здесь обычное воровство было вообще исключено: конвой внутренних войск следил за грузом очень жестко, а списать зенитную установку — не то же самое, что пару ящиков гранат. Кроме того, с резервных складов пополнялись запасы пяти-шести близлежащих воинских частей — в основном после учений. В этом случае за боеприпасами приезжали на «Уралах», иногда — на «шестьдесят шестых». Списывали то, что время от времени воровали солдаты, скорее всего на учениях. Зачем Гром привлек меня к этой операции, я не понимала: здесь был бы полезен человек типа Юрия Ивановича из облфинотдела. Хотя кто сказал, что и он тоже не принимает участия в операции и не занимается сейчас как раз этим? А пока мне предстояло «разрабатывать» прапорщика своими средствами — приказ есть приказ.
Петр задергался в постели, застонал, забормотал что-то жалобно и просяще, и я подсела рядом.
— Тише, тише, Петя, — прошептала я и положила на него руку.
— А-а, — сквозь сон радостно заговорил солдат. — Испугались, суки!
Я засмеялась, накинула кофту и пошла к выходу: мне нужно было сообщить, что рядовой Скачков нашелся, и сделать так, чтобы озабоченный побегом Портос не отменил намеченную на завтра охоту. Только водка и неформальная обстановка могли помочь мне подобраться к прапору вплотную.
На улице уже стемнело, и, пока я шла к штабу полка, меня обогнали пять или шесть рот солдат, во всю глотку орущих свои строевые песни.
