Ирина Измайлова - Всадники «Фортуны»
В такие мгновения только цвет — шлема, перчаток, переднего сполера [4], да еще комментарий ведущего позволяли понять, кого из гонщиков показывает оператор. Правда, когда он показывал Даниэля Лоринга, это можно было определить сразу — даже на черно-белом экране. (Однажды, после задержания крупной заезжей банды, Айрин смотрела такие нецветные гонки — в крошечном телевизоре полицейской машины, на которой ее подвозили домой, в Лондон.) Лоринг как-то по-особому держал руль: не то чтобы тверже других, но надежнее — будто знал, как именно взять его, чтобы не заставить машину сопротивляться. У него руль не рвался из рук, болид работал вместе с пилотом, как продолжение его существа. Это было непостижимо и восхищало, чуть ли не больше, чем все зрелище гонки.
Еще Лоринг бывал удивителен, когда поднимался на подиум. Если занимал первое место (а он выигрывал уже Бог знает сколько раз), то, взяв тяжелый кубок, высоко подбрасывал его и ловил. Пресса, то восхищаясь этим мальчишеским жестом, то иронизируя и ехидничая, называла его «броском Лоринга».
Комиссар Тауэрс хорошо знала в лицо Рыжего Короля. Так его тоже прозвали болельщики, и это было самое популярное и самое почетное прозвище великого Лорни. Волосы у него были совсем не рыжие, но кличка к ним отношения не имела: она родилась из-за все того же пламенного цвета лароссовских болидов и комбинезонов, ну а король… кто же, как не король! Присвоенный болельщиками титул был оправдан множеством его побед.
Как настоящий полицейский, Айрин в душе посмеивалась: знать-то это лицо она знает, а вот узнать без шлема либо без фирменной бейсболки — еще вопрос. Другим Лорни на экранах не появлялся. Даже на традиционных пресс-конференциях победителей бейсболку не полагалось снимать — форма есть форма.
И вот теперь Айрин поймала себя на том, что не без любопытства смотрит на шагающего к ним молодого человека, одетого в простые темные джинсы и светлую куртку нараспашку.
С первого взгляда Лоринг казался по крайней мере лет на пять моложе своих тридцати пяти — то ли за счет стремительной и очень легкой походки, то ли благодаря худощавой, собранной фигуре, выдававшей одновременно силу и гармонию. А может — из-за своеобразного подвижного лица, не ставшего с годами ни тяжелее, ни суровее.
Он был невысок, даже чуть ниже среднего роста («Сто семьдесят пять», — вспомнила Айрин данные, опубликованные в одном из журналов). Но для гонщика это — норма, выше ста восьмидесяти они бывают очень редко: высокому неудобно пилотировать болид, да и лишний вес может стать проблемой. Стриженные модным ежиком волосы — густые, темно-каштановые и немного отливают золотом. Лицо овальное, достаточно правильное, если бы не слишком большой упрямый подбородок и чуть-чуть, самую капельку оттопыреные уши. Глаза… Комиссар Тауэрс была абсолютно уверена, что у Лоринга карие глаза. Они и теперь показались такими, но вот гонщик подошел почти вплотную — и стало видно, что глаза у него серо-зеленые, полные золотистых искорок, из-за которых в тени ресниц меняют свой цвет. Эти глаза были очень серьезны, и Айрин подумала, что они, наверное, всегда такие, даже когда великий Лорни дарит болельщикам свою знаменитую улыбку. И еще: вокруг глаз неожиданной тонкой сетью лежали морщинки, которые почему-то делали лицо не старше, а моложе. Будто их нарисовал карандаш неопытного гримера, который, стремясь сделать юного актера взрослее, лишь оттенил этими росчерками мудрости непобедимую молодость.
— Привет, Грэм! Привет, Эдуар! — Лоринг приветствовал директоров явно не «по ранжиру». Однако, подойдя вплотную, сперва пожал протянутую руку Мортеле и затем сам подал руку Гастингсу.
«Уважает обоих, но с французом просто хорошо сработался, а с “дирижером гонки”, похоже, почти дружен, — подумала комиссар. — Никакого чинопочитания, но и фамильярности не заметно. Или это он при посторонних соблюдает этикет?»
— Здравствуйте, — гонщик посмотрел на незнакомую женщину быстрым взглядом, не оценивающим и не равнодушным, скорее вопросительным. — Я — Даниэль Лоринг. А комиссар Тауэрс — это, значит, вы?
Почти безупречное английское произношение. Разве только некоторые слова он произносит жестче, чем англичане. И говорит спокойно. По крайней мере, внешне.
— Я, — она ответила деловым мужским кивком. — Как определили?
Он чуть приподнял густые, немного выгоревшие брови.
— Мне сказали, когда я ставил машину на стоянку: мол, здесь комиссар Тауэрс из Лондона. Ну, я и подумал, что оба моих начальника только со столичным комиссаром сейчас разговаривать будут. А потом, помнится, в какой-то газете видел статью про вас. Наверное, о вас много пишут, но я вообще-то почти не читаю газет. Не люблю их.
Совершенно спокойная и взвешенная фраза. Но за кратким «Не люблю их» для Айрин Тауэрс крылось куда больше смысла, чем, возможно, хотел бы Лоринг, у которого эти слова, скорее всего, вырвались нечаянно.
Он вновь глянул в лицо комиссара, понял, что выдал себя, и закончил:
— Они меня тоже не любят. По крайней мере, в последнее время.
— Вы поставили машину на служебную стоянку, а не подъехали прямо к боксам. Вероятно — чтобы сначала расспросить охрану и узнать, что здесь произошло? — спросила Айрин Тауэрс. — Ведь по телефону вам вряд ли много рассказали.
Даниэль Лоринг обменялся взглядом с Грэмом Гастингсом и кивнул:
— Да, я хотел хотя бы что-то узнать. Я вам нужен, комиссар?
— На данный момент больше, чем все остальные, — подтвердила она. — Вы же должны понимать, мистер Лоринг: судя по всему, самовольство Джанкарло Висконти сохранило вам жизнь. Где мы можем с вами поговорить один на один?
Казалось, он немного растерялся. Вновь, на этот раз — уже достаточно нервно, посмотрел на технического директора, потом на Мортеле. Но быстро взял себя в руки.
— Если это так нужно… На улице уже полно народу, а сейчас еще и журналисты понаедут. Можно пройти в мою раздевалку. По крайней мере, я могу ее запереть на ключ, и туда никто не сунется.
Раздевалка звезды имела вполне обычный, отнюдь не шикарный вид. Правда, места в ней хватало, но то была самая простая комната — светлый пластик стен, почти сплошь завешенных большими цветными фотографиями с разными моментами автогонок, пара столов, скамьи и стулья с валявшимися на них тремя-четырьмя футболками, тренировочным костюмом адидас и оранжевой бейсболкой. На стуле — аккуратно сложенный рыжий комбинезон. В одном углу стояла кушетка, а на ней лежала стопка журналов и гоночные перчатки, другой занимала полупрозрачная душевая кабина со свесившимся через борт махровым полотенцем.
Беглого взгляда оказалось достаточно: в комнате ничего особенного нет. Разве что эти огромные фотографии. На некоторых из них запечатлен, очевидно, болид Лоринга, на трех фото — он сам: возле машины, на ней, с поднятыми в порыве торжества руками, на подиуме, в руках — кубок (кажется, это было в Японии, когда он выиграл, казалось бы, изначально проигрышный заезд). Остальные снимки рассказывали о более ранних заездах, в которых Лорни еще не мог участвовать. Вот столкновение двух машин, вот момент обгона, когда болиды как бы соединились в невероятном рывке, вот снятый сверху пелатон [5] — не менее двенадцати машин идут одна за одной, некоторые едва не прижимаясь друг к другу (трудно поверить, что все это — на сумасшедшей скорости!). А вот снимок пилота в оранжевом лароссовском комбинезоне, сидящего на сполере своего болида. Шлем лежит рядом, ветер слегка треплет темные волосы, глаза блестят торжеством.
Комиссар лишь долю мгновения задержала взгляд на фотографии, но Лоринг это заметил.
— Последний снимок Уолтера Дейла, — сказал он. — Последний гоночный снимок. Это был лучший гонщик «Фортуны» за все время ее существования. Он разбился здесь, на этой трассе. Знаете?
— Знаю, — она кивнула. — Редкое фото. Можно сесть?
— Пожалуйста, — Даниэль скинул с одного из стульев все, что на нем было, подождал, пока комиссар сядет, и сам опустился на край кушетки, небрежно стаскивая куртку. Обтягивающая серая футболка подчеркнула развитую мускулатуру плеч, рук и груди, особенно очевидную при очень тонкой талии и высокой посадке головы. Нет: не качок, никаких бугров и шаров-бицепсов — просто идеально гармоничное тело. Другое четырехкратных перегрузок и не выдержит, а на резких поворотах при сумасшедшей скорости бывает порой и больше. Повреждения шейных позвонков у пилотов «Фортуны» — обычная травма, об этом даже не пишут и не говорят.
— Так о чем вы хотели у меня спросить? Спрашивайте.
Айрин бросила взгляд на журналы. Почти все — спортивные. Но те, что сверху, лежат «мордой вниз». Явно не потому, что Лоринг ждал непрошеных гостей: сегодня он здесь не появлялся, а вчера не мог предвидеть появления полиции. Или мог?
