Фридрих Незнанский - Вынужденное признание
— Поздравляю! — ехидно ответил Богачев.
— Самое интересное, что «штуковина» эта оказалась пистолетом Макарова с навинченным на ствол глушителем. Экспертиза показала, что Матвей Кожухов был убит именно из этого оружия.
Богачев поднял на Турецкого пылающий взгляд.
— Ну а я здесь при чем? — резко спросил он. — Какое отношение я имею ко всему этому бреду?
— Самое прямое. Если верить Борисову, пистолет в урну выбросили именно вы.
— Да ну? И как вы это докажете? Даже если ваш Борисов не ошибается и это действительно был я — как вы докажете, что я выбросил в урну пистолет, а не пустую бутылку? За день мимо урны проходит масса народу, и каждый что-нибудь бросает. Вы что же, всех их арестуете?
Взгляд Турецкого стал холодным.
— Оставьте этот гаерский тон, — жестко сказал он. — Мы с вами не в цирке.
— Другого вы не заслуживаете, — парировал Богачев. — Я сам сыскарь и знаю, как делаются такие дела. Подозреваемых у вас нет, а начальство торопит. И тут вам попадается этот Борисов. Уж не знаю, где вы его откопали. Два года назад он проходил свидетелем по делу о грабеже. Я хотел посадить его на нары, потому что этот мерзавец был виновен, но у меня не хватило улик. Ему тогда удалось отвертеться, но обиду он затаил. И вот у него появился прекрасный шанс отомстить мне. А вы и рады. Борисов дает против меня показания, вы — закрываете дело. И все довольны! Преступник наказан, да? Но знаете что… — Богачев сощурился: — Ищите себе козла отпущения в другом месте, ясно? Я не идиот, чтобы рыть себе яму.
Лицо Богачева стало еще бледнее, чем прежде. Пламенный монолог сильно подорвал его силы. Похоже было, что он не спал не только минувшую ночь, но и предыдущую. «Мужик едва держится на ногах», — подумал Турецкий, пристально разглядывая Богачева. И сменил тон.
— Зря вы так, Сергей Сергеевич, — спокойно и ровно сказал Турецкий, стряхивая с сигареты пепел. — Я не рою яму, я пытаюсь установить истину.
Вы ведь в милиции уже пятнадцать лет и сами не раз занимались этим.
— Это точно, — кивнул Богачев. — Пятнадцать лет. — Он осклабил желтозубый рот в мрачной усмешке: — Бандиты, которых я сажаю в тюрьму, выходят оттуда через несколько лет и становятся уважаемыми членами общества. У них есть деньги, квартиры, дома, шикарные тачки. А я живу в двухкомнатной хрущовке с женой и сыном. И когда в мой дом приходит несчастье, я ничего не могу сделать. Оказывается, что я нищий! Я не могу помочь своему собственному ребенку. Понимаете — ребенку! Маленькому человечку, который ни перед кем не виноват. Что же я после этого за мужик? — Лицо его исказилось мучительной судорогой. — А эти сволочи, — злобно продолжил он, — смотрят на меня и усмехаются мне в лицо. Так кто же из нас правильней живет — я или они?
В лице Турецкого не дрогнул ни один мускул. Казалось, на него этот пламенный монолог не произвел никакого эффекта.
— Ну, подонки во все времена жили лучше честных людей, — пожал он плечами. — И не стоит по этому поводу ломать стулья. Каждый из нас сам выбирает свою судьбу. Но если у тебя в кармане пусто, это еще не повод хвататься за пистолет… Однако продолжим. Вы что-то сказали о своем сыне. Могу я узнать, что с ним случилось?
Яростный блеск в глазах Богачева потух. Плечи его обвисли. На лице застыло беспомощное выражение.
«Заговорился и выболтал лишнее», — понял Турецкий. С людьми это случалось, и довольно часто. Но чтобы сам сыщик — а ведь Сергей Богачев был старшим опером — допустил такую оплошность — это было редчайшим случаем. Вероятно, сказалось нервное напряжение и бессонные ночи.
— Я устал, — угрюмо пробурчал Богачев. — Я больше ничего не скажу, пока не высплюсь. Отведите меня в камеру.
7
Жена Богачева, полная, одутловатая женщина с усталым лицом, сидела напротив Турецкого, опустив голову (она живо напомнила ему Богачева), и теребила белыми пальцами обтрепанный край фартука.
— Елена Петровна, что с вашим сыном? — стараясь говорить как можно вежливей, спросил Турецкий.
Женщина насторожилась. Она подняла на Турецкого подозрительные глаза и спросила:
— А кто вам рассказал про сына? Сергей?
Турецкий кивнул:
— Да.
Богачева вскинула руки и прижала ладони к лицу:
— О Господи! Не знаю, как я перенесла это…
Она замолчала. Турецкий выдержал паузу и тихо спросил:
— Вам трудно говорить?
— Говорить? — Женщина убрала ладони от лица и горько усмехнулась: — Нет. Говорить мне не трудно. Как вы сказали, вас зовут?
— Александр Борисович.
— Наш сын болен, Александр Борисович. Страшно болен. Месяц назад нам сказали, что ему нужна срочная операция на спинном мозге. Представляете? Пятилетнему малютке! Нам с Сережей сказали, что в России такую операцию не делают. Специалисты есть только в Германии. Но эта операция стоит денег… Таких денег, каких мы никогда в глаза не видели.
— Сколько? — коротко спросил Турецкий.
— Тридцать тысяч долларов. И еще пятнадцать на послеоперационную реабилитацию. Это не считая затрат на дорогу.
Она вновь замолчала. Турецкий чувствовал себя настоящим палачом, но ему необходимо было получить информацию и, мгновение поколебавшись, он продолжил беседу:
— Простите, что заговорил об этом. Мне очень жаль, что так…
Женщина усмехнулась и махнула рукой.
— Ах, оставьте. Всем плевать. Всем плевать на нашего малыша, кроме нас с Сережей. Врачи могут спокойно смотреть на то, как крошечный мальчик умирает у них на глазах. Все, о чем они думают, — это деньги. Но, слава Богу, скоро все будет в порядке.
— Что вы имеете в виду?
— Что я имею в виду? — Она улыбнулась. Улыбка получилась нервной, почти злобной. Турецкий с удивлением отметил про себя, как Богачева похожа на своего мужа. Удивительно похожа. Общее горе наложило на их лица одинаковый отпечаток, заставило их одинаково чувствовать, одинаково жить. — Я имею в виду только то, что сказала. С моим мальчиком все будет в порядке!
«Вот, значит, в чем дело», — понял Турецкий.
— Елена Петровна, а… где сейчас ваш сын?
— А вы не догадываетесь? — По пухлому лицу Богачевой вновь скользнула усмешка. — Он в Германии. Завтра ему сделают операцию. Деньги уже перечислены.
8
Турецкий сидел в кабинете у Меркулова и глядел в окно. Небо было чистым, солнце светило ярко, но далеко на востоке уже стали собираться тучи, предвещая скорую грозу.
— Не понимаю, что тебя мучает, — недоумевал.
Меркулов, отнимая от губ граненый стакан с красным, крепким чаем. — Человек пошел на убийство и тем самым вычеркнул себя из списка нормальных людей.
Турецкий повернулся к Меркулову.
— Конечно, Костя… Конечно, ты прав. Но тут вот в чем загвоздка. Поначалу я думал, что всему причиной обыкновенная корысть. Он так горячо излагал мне свои взгляды на жизнь. Дескать, сволочи и подонки богатеют, а мы, честные менты, остаемся в заднице.
— В его словах есть доля истины, — заметил Меркулов.
— Еще бы, — кивнул Турецкий. — Но, оказывается, все не так просто, как я думал. Он пошел на убийство ради своего сынишки. Мальчугану нужна срочная операция. А операция, как ты сам понимаешь, стоит громадных денег. — Турецкий пристально посмотрел в глаза Меркулову. — Где гарантия, что мы с тобой на его месте не поступили бы так же?
— Это риторический вопрос или я должен на него ответить? — осведомился Меркулов.
— Не будем об этом, — махнул рукой Турецкий. — Мальчик уже в Германии. Завтра ему сделают операцию. К тому же Богачев во всем сознался. Правда, имя заказчика он не назвал. Да и мотив себе придумал какой-то… глуповатый.
— Месть?
Турецкий кивнул:
— Да. Он, видите ли, убил Кожухова из-за личной неприязни. Якобы тот написал про него что-то такое… — Турецкий помахал в воздухе растопыренными пальцами. — В общем, оскорбил его честь и достоинство.
— А что, и правда была статья?
— Да туфта это все. Два года назад в «Российских известиях» появилась заметка о коррупции в рядах нашей доблестной милиции. Богачев утверждает, что принял ее на свой счет. Поэтому и убил.
— Н-да… — Меркулов отхлебнул чаю и облизнул мокрые губы. — Бред какой-то. Явно ведь заказное убийство.
— Вот и я о том же. Но Богачев молчит. И если он не заговорит, мы никогда не узнаем имена заказчиков. А он, похоже, не собирается этого делать.
— Похоже на договор, — заметил Меркулов. — Богачев убирает Кожухова, заказчик оплачивает операцию сына Богачева. После этого Богачев во всем сознается и идет по сто пятой статье.
— Вот именно! — горячо откликнулся Турецкий. — А сажать в тюрьму человека, доведенного до преступления горем и безденежьем, у меня нет никакого желания. К тому же… — Где-то запиликал телефон. — Это у меня, — сказал Турецкий и достал «трубу» из кармана пиджака. — Турецкий у телефона. Слушаю вас…
