Сергей Лавров - Заначка на черный день
Я обмерла, вся обратившись в слух. На наше счастье Ладо и его помощники трудились над хамоватым соседом и ничего не слышали. Утомившись, они сделали перерыв в этом полезном упражнении, и тут Ладо сказал фразу, от которой весь мир в моих глазах перевернулся.
— Десять лимонов! — истерично выкрикнул он, а затем еще раз повторил: — Десять лимонов ты просрал, жертва пьяной акушерки! Я весь общак в этот кейс вложил!
— Я отда-ам… — невнятно простонал избитый сосед.
— Откуда ты их возьмешь, хвост ишачий?! Они же мне сейчас, сегодня нужны! Через два часа нужны! Ты хоть понимаешь, что я их собрал для важного дела! Чтобы порешать один вопрос! А теперь тот человек, которому ты их должен был передать, считает меня фуфлом! И вопрос решать не будет! А человек этот очень опасен, ты понимаешь, сучий ты потрох?! Тебе нужно было только передать ему кейс — и все! И даже это ты завалил! Ты знаешь, сколько братков могут положить, если я не решу этот вопрос, ублюдок мамин?! Да тебя порвать на куски мало, мало, мало!!!
Судя по звукам возни на полу, экзекуция продолжилась. Удерживая ретивое воображение от живописания жестоких сцен насилия за стенкой, в двадцати сантиметрах от меня, я попыталась осмыслить услышанное и понять, что это может мне дать. Неожиданно я услышала, как на кухне Маргарита приглушенным шепотом вопиет в телефонную трубку:
— Але! Але! Милиция?! Это соседка из дома напротив! Я тут через стенку вижу, как человека убивают! То есть, через окно слышу! Что вы меня все путаете, я волнуюсь очень! Нет, не пила с утра! Приезжайте срочно! Адрес?.. Чей, мой? А зачем вам мой адрес? Того, кого убивают?..
Но едва собралась она назвать адрес, как я пальцем аккуратно нажала на рычаг и ладонью закрыла ей рот, пресекая поток возмущений.
— Они уже уезжают! — шепотом сказала я. — Тихо! Цыц! Не кусайся, дуреха!
Действительно, на лестнице негромко щелкнул замок соседской двери, в которую я четверть часа назад безуспешно ломилась с молотком. Спасибо тебе, Господи, что не вломилась. Как-то мне не понравился этот Ладо. Не хотелось бы с ним встречаться лицом к лицу. Не нашего круга человек. Грубоват и неотесан.
Я на цыпочках проворно подбежала к двери и заглянула в глазок. Марго, конечно, с грацией беременной медведицы закосолапила за мной, сопя в маковку и отталкивая меня от двери.
— Ну — что там? Что?.. Дай же и мне посмотреть! Так нечестно! Это, в конце концов, моя дверь!.. Агнесса, подвинься же!..
Пока она толстым пухлым локтем оттирала меня от глазка, на лестницу в сопровождении двух рослых мрачноватых мужчин с лицами грузчиков, одетых на похороны бригадира, вышел маленький, круглый, толстый кавказец совсем не страшной, забавной наружности, с большой бородавкой на носу. Вытирая маленькие крепкие волосатые руки белоснежным платочком, он уже шагнул было к лифту, предусмотрительно вызванному верзилой, но вдруг крутанулся на высоких каблуках и вперил горящий яростный взгляд прямо в меня. Клянусь всеми святыми, я уверена была, что он меня видит! Я отпрянула, вжалась в притолоку и обеими руками оттолкнула эту дуру Маргариту, страждущую заглянуть в глаза собственной погибели. Целую нескончаемую минуту Ладо, припадая к глазку снаружи то левым, то правым глазом, распластавшись по двери и сопя сплющенным горбатым носом, пытался что-то высмотреть в нашем убежище и прислушивался. Я боялась, что он услышит, как у меня колотится сердце. Чутье у этого человека было просто звериное!
Наконец, он устал привставать на цыпочки, недобро усмехнулся, откашлялся и вошел в кабину лифта. Мы, пригибаясь, точно защитники Сталинграда под обстрелом, на цырлах, как две старые крысы из мультфильма, просеменили на кухню к окну и, приподняв кружевную, когда-то белую занавесочку, смотрели, как они уехали на двух больших черных машинах.
Сердце билось так часто, словно вот-вот выпрыгнет и поскачет по полу. Мой веселый красный мяч, ты куда помчался вскачь?.. Ухватившись руками за грудь, глотая воздух открытым ртом, точно рыба на мели, я опустилась на табурет, знаками показывая этому гиппопотамистому недоразумению, что мне нужен стакан воды и таблетка валидола под язык. И сигарета потом, конечно, но сначала — валидол.
Говорить я смогла только после третьей глубокой затяжки.
— Эх, ты! Прошляпила такие деньги! Десять миллионов у твоего соседа вчера стырили! Из-под носа, можно сказать, увели, а ты и не почесалась! Вы с ним, случайно, не родственники? Одинаково бестолковые! Надо же — такие деньги, а?! До самой старости хватило бы! Такую заначку упустили, эх!.. Придется теперь в тюрьму из-за тебя садиться!
— Я не поняла! — возмутилась, наконец, Маргарита. — Почему это все из-за меня?! А что я могла сделать?! Вместо этой смазливой блондиночки себя предложить, что ли? Так он бы на меня не клюнул!
— Меня позвала бы!
— Ой-ой… ты себе льстишь… Старость то уже пришла! Все! Тю-тю! Финита ля комедия! Так что нечего выпендриваться! Ты чего уставилась? Обиделась, что ли? Агнесса! Ганечка! Эй! Выйди из преждевременной комы!
Но я еще некоторое время пялилась в ее голубые слабоумные гляделки, прежде чем с трепетом задала свой вопрос:
— Маргариточка… только не волнуйся, пончик мой подгорелый, персик мой недоразвитый… Ты что — видела эту девушку, да? Видела? Скажи честно мамочке… Говори, дура! Говори быстро! Ну — что ты на меня теперь уставилась?! Ты смерти моей хочешь, что ли-и?.. Говори, а то помру! Ой!.. Ой!.. Сердце колет! Ой, боже ты мой со святыми угодничками! Умру — не дождусь, когда ответит! По ночам к тебе являться буду! Ну говори же, Маргарита Карловна, пожалуйста… а то как дам сейчас дуршлагом по чайнику!
Маргарита, как и положено тормозу, медленно догоняла ситуацию.
— Ты мой чайник не трожь… — вяло пробормотала она, глядя в никуда, в прошлое. — Он новенький, я его с последней пенсии купила. Да! Я ее видела! Он же мне спать не давал, этот подонок! Я половину упаковки димедрола перевела — и все впустую! Музыка гремела… а он, наверное, спал уже… Я завернулась в свой платок… потом покажу тебе, такой теплый, кашемировый, почти что новый, только одна маленькая затяжечка на нем, и в уголке моль чуть-чуть дырку проела… И вышла на балкон, подышать свежим воздухом. Может, думаю, проветрюсь немного — и усну. Какая была луна, Агнеска! Киска, такой луны я еще не видела никогда! Даже когда меня бросал мой первый муж! Вот… о чем это я?.. А, да! А из нашего подъезда выбегает так бодренько такая, знаешь, смазливая барби, намазюканная, длинноногая, в плащике, с чемоданчиком серым и сумочкой. Интеллекта ноль, один основной инстинкт на лице, тощая такая, ухватить даже не за что… Ну, ты представляешь, да? Терпеть таких не могу!
— О вкусах не спорят, — пробурчала я, косясь на свои стройные и достаточно длинные для моего роста ноги. — Ходячий гамбургер ничуть не лучше…
— Это ты на кого намекаешь?! — возмутилась Маргарита.
— Ни на кого… Давай, дальше рассказывай. Ты, значит, стояла тюленем на балконе и спокойно смотрела на то, как у тебя уводят нашу последнюю надежду на достойную старость. Твоя спартанская выдержка достойна всяческого восхищения. Бессребреница ты наша!
— Но я же не знала, что в чемодане такие деньжища! — виновато сказала Марго.
— А должна была догадаться! Интуицию включить! Предвидение! Жизненный опыт!
— Мой жизненный опыт, извини, протекал несколько в более цивилизованных условиях!
— Да, знаю… ты тридцать пять лет рассусоливала о роли спряжений в жизни современного общества. Ладно, чего уж… Даже если бы из этого чемодана деньги сыпались бы на каждом шагу, это тебе не помогло бы…
— Ну, ты меня уж совсем за дуру считаешь! — гордо выпрямилась Маргарита. — Я бы тогда уж не оплошала! Я бы… милицию вызвала! Надо же, такие деньги… десять миллионов!.. Это сколько же пенсий будет? Там семь нулей, да?
Пока Маргарита, достав бумажку и огрызок карандаша, занималась изощренным садомазохизмом, деля в столбик и безнадежно ошибаясь в попытках определения точного значения иррациональной дроби, я лихорадочно, до звона в голове, до ломоты в висках думала. Это был мой шанс! Это был наш общий шанс! Это было реально, и грозило совсем не тюрьмой, а сразу уж… да, впрочем, ничем не грозило. Не следует в самом начале предприятия думать о его печальном конце.
— Не мучайся, жертва калькулятора! Раньше надо было учиться делению в столбик! — сказала я, отобрала у подруги бумажку, скатав шарик и метко бросив его в мусорное ведро под раковиной. — Это будет приблизительно пять тысяч пятьсот пятьдесят пять и пять в периоде пенсий. Их при нынешней нашей бережливости может хватить на четыреста шестьдесят три года. Если принять среднюю продолжительность жизни питерской пенсионерки за двадцать лет…
Марго смотрела на меня недоверчиво, точно Гобсек над сундуками с золотом.
— Чего это только двадцать лет? Маловато будет…
