Елена Арсеньева - Ключ к сердцу императрицы
Чего? Да времени, наверное.
«На самом деле хранители ведают музейными архивами, — тотчас отрезвила себя Лидия. — Никакой мистики!»
Дежурная сказала, что кабинеты хранителей расположены на третьем этаже. Лидия, благоговея, поднялась туда по боковой, очень крутой и очень неудобной лестнице, благоговея, прошла по скрипучему паркету коридора, оказалась у двери с соответствующей табличкой, благоговея, заглянула, никого не обнаружила и остановилась в благоговейной нерешительности.
Раздались шаги, и Лидия увидела человека в зеленом комбинезоне, тащившего стремянку. На плече у него висел моток провода, из чего наша героиня заключила, что это был весьма прозаический монтер.
— Хранителей ищете? — Он произнес это слово без всякого благоговения. — Да они все в подвал ушли — в картотеку. Это из холла вниз по лестнице, мимо гардеробной пройдете, потом налево и опять налево, в третью дверь.
Лидия поблагодарила.
— Вы туда прямо сейчас пойдете? — спросил монтер. — Скажите им, что свет ненадолго вырублю. Минут на пять, не больше, так что пускай не паникуют, а то поднимут визг, вот не люблю!
Лидия пообещала сказать и спустилась в холл, а потом в гардеробную. Ей казалось немножко странным, что каждый-всякий может вот так, запросто, ходить по такой сокровищнице, какой был в ее глазах областной художественный музей.
Лидия свернула налево и пошла по длинному, плохо освещенному коридору. Лампочки в настенных бра горели почему-то через одну. Тяжелые, окрашенные масляной краской двери терялись в полумраке. С правой стороны их было много, все они имели вполне бытовой вид, были снабжены табличками с номерами, а с левой стороны дверей оказалось раза в два меньше, и они были, во-первых, не белые, а темно-коричневые, а во-вторых, закрыты тяжелыми засовами. Ага, значит, всякому-каждому сюда все же нет доступа!
Это несколько успокоило Лидию. Она шла себе и шла, как вдруг что-то щелкнуло довольно громко — и свет погас.
Вот те на! Монтер выполнил свое обещание, а Лидия еще не успела дойти до хранителей и предупредить их. Сейчас распахнутся двери, из них начнут выглядывать испуганные люди, поднимется тот самый визг, которого так не любил монтер.
Однако прошла минута и другая, а визг не поднимался, и ни одна дверь не распахнулась. И ни звука Лидия не слышала. Вокруг стояла тишина, от которой звенело в ушах.
Она быстро оглянулась, хотя вряд ли что-то могла увидеть в этой кромешной тьме. От этого слишком резкого движения мгновенно закружилась голова, и она совсем перестала соображать, куда шла и откуда явилась. Лидию даже шатнуло! Она протянула руку в сторону, пытаясь ухватиться за стену, однако рука ушла в пустоту.
Да что за чертовщина?!
— Эй… — негромко сказала Лидия, но голос в этой кромешной тьме прозвучал так странно и даже дико, что она сочла за благо замолчать. Глупо надеяться, что сейчас откроется какая-то дверь и станет светлей. Монтер обещал вырубить свет во всем музее, значит, и в кабинетах темно. Хранители — а по большей части это, конечно, хранительницы, особы женского пола, — небось ужасно перепугались да и сидят теперь в темноте, даже визг поднять не в силах от страха, не то что двери открывать. Придется рассчитывать только на себя, как, впрочем, и всегда. Достать мобильный и включить в нем фонарик — вот что надо сделать!
И тут Лидия вспомнила, что совершила страшную глупость. Она сдала в раздевалку свою довольно большую сумку — так потребовала гардеробщица, — не вытащив оттуда мобильный… А может, руки, как это часто бывало, все же оказались умнее головы? Может, сунули телефончик в карман юбки?
Проверила карман. Увы, руки нынче сплоховали, так же как и голова. Никакого телефона там не было. Зато обнаружился какой-то небольшой плоский предмет причудливой формы. Лидия зачем-то потащила его из кармана, хотя понятно же было, что в этой тьме египетской ничего не разглядишь.
Однако она ясно увидела, что на ладони лежит ключ.
Ну конечно! Ключ, тот самый, дореволюционный, который дал ей Рощин! Лидия прихватила его с собой в самый последний момент, решив показать кому-нибудь в музее. Вдруг подскажут, от чего он мог быть: от дверных замков или от мебельных, да мало ли какую информацию могут дать люди сведущие. А в карман положила, чтобы раритет не затерялся в необъятной сумке.
Нет, полно, да тот ли этот самый ключ?.. Лидия отлично помнила, какой он был темный, как бы заржавелый, потемневший от времени. Она даже почистить его чем-нибудь хотела, да потом решила, что не стоит: в таком виде ключ смотрелся внушительно и романтично, а отчисти его — и окажется какая-нибудь пошлая медяшка. Однако тот ключ, который лежит сейчас на ладони у Лидии, блестит, словно червонное золото. Не мог же он сам отчиститься в ее кармане, верно? Или это какой-то другой ключ? Но как он тогда попал в карман?
Да нет, ключ вроде тот же самый. Вот острый выступ на конце, вот завитки на основании, вот и отчетливо различимая надпись на головке: 1787 … И теперь видны буквы: ВО. Загадочное словечко. Что оно значит? ВО какой классный ключ? ВО что его надо вставить, в какую дверь? А может быть, это инициалы мастера? Какой-нибудь Венсан Ориоле? Вольфганг Ольдемайер? Виктор Ольтропп?!
Да какие угодно можно сочинять имена и фамилии, все равно в жизни не угадать. Да это сейчас и неважно. Важно другое: почему ключ начал так блестеть?!
Лидия растерянно отвела глаза от ключа. Но, видимо, этот блеск что-то сделал с ее зрением, потому что ей показалось, будто впереди блестит еще что-то. Как будто часть темноты обведена светящейся линией…
Ага, решила Лидия, все очень просто. За одной из дверей включилось аварийное освещение. Наверняка такая штука в музее предусмотрена, не может быть не предусмотрена, здесь же все на охранной сигнализации.
Она машинально сунула ключ в карман и быстро пошла к двери. Пошарила по ней, пытаясь найти ручку, но не смогла. Нет там никого, что ли, в этом кабинете? Но откуда тогда слышны голоса?
Лидия приложила ухо к двери — и голоса стали отчетливей:
— Да что ж, теперь все это обратно вынать, што ль, чего туда наклали? Эва! Трудились, трудились, а теперича вынать?
— И вынешь, Проша, невелика забота. То есть она велика, конечно, да в лихую годину надобно не токмо о себе заботиться, чтобы вовсе не обратиться из человеков в зверей, как уже обратились наши погубители.
— Да что вам, батюшка Петр Никитич, до соседского добра? Главное дело, свое припрятали, а там хоть трава не расти. Господин-то Шалабанов, думаете, стал бы ради вас стараться-мучиться? Мы эвон сколь кирпича натаскали, да раствор месили, да стенку клали, чтоб, значит, покрепче да понадежней, а тут он откуда ни взялся со своим сундучищем — припрячьте, значит, и мое барахлишко! А ведь тут и вашему добру, барин, тесно! Его сундучище сверху взгромозди на ящики наши — он небось подавит все, помнет. Да и не проходит сундук евонный в эту щель!
— Значит, Проша, надобно щель расширить, только и всего. Ужли непонятно? Разберешь кладку сверху, пока раствор не схватился, да и поставишь сундук господина Шалабанова прямо на наши перины да подушки. Ничего он не подавит, примнет перины, невелика беда. И довольно спорить, Проша, не теряй времени! Слух прошел, неприятель уж в Москве: покуда будем тут лясы точить, так нас и возьмут за зебры около этой схоронки, да и разворуют все. Давай-ка покличь Семку, чтобы помог тебе с разбором кладки. А я пойду погляжу, запрягли лошадей или еще валандаются.
— А потом, барин, что делать, когда сызнова все заложим? Надобно кладку забелить будет, я так думаю.
— Забелить-то забелить, только не слишком усердствуйте, а то каждый дурак поймет, что здесь кладка свежая. Поверх побелки замажьте грязью, чтобы со стеной слилось. Ну и доски прислоните тут, чтобы прикрыть свежее. А потом сразу уходите в нашу подмосковную, не сидите в городе, а то достанетесь на поживу душегубу иноземному.
— Поезжайте, барин, все как надо устроим, а с дверью подвальной что сделать, запереть да замок навесить или как?
— Не надо никаких замков, Проша, притворите дверь, да и ладно, лучше сверху мусору навалить, а то ясно же: коли замок, значит, за ним что-то скрывается, а коли скрывается, надо найти. На мусор же, может, и не глянут. Понял?
— Как не понять, барин, все сделаю, что велено. И немедля за вами вслед в подмосковную.
— Ну, счастливо оставаться, Проша, берегись злого француза. Храни тебя Бог!
— И вас Бог храни, батюшка Петр Никитич! Доброй вам дороги, авось скоро свидимся.
— Дал бы Господь…
Послышался звук удаляющихся шагов, и снова наступила тишина.
Лидия тупо смотрела на обрисованный светом прямоугольник.
Что за разговор такой странный?.. А впрочем, все, конечно, объясняется очень просто. За дверью включен телевизор, и кто-то, какой-нибудь музейный работник, втихаря, между делом, смотрит его. Повезло — поскольку в этой комнате есть аварийное освещение, телевизор включился. Идет, наверное, какой-то исторический сериал. Судя по долетевшим до Лидии словам, дело происходит в Москве в 1812 году. Отсюда и упоминание о злом французе. Надо же, какое совпадение… Учитывая, что она непрестанно думает об этом времени, совпадение просто изумительное!
