Жорж Сименон - Голубая комната
Внешне день заканчивался как обычно. Теплый воздух вливался в открытые окна, изредка налетал прохладный ветерок. Кузнец, толстяк Дидье, все еще стучал по своей наковальне. В природе все дышало покоем и медленно готовилось ко сну.
Профессор Биго почти всегда задавал неожиданные вопросы.
— Было ли у вас в этот вечер ощущение, что вы ее потеряли?
— Кого? Андре?
Он удивился, потому что не думал об этом.
— Одиннадцать месяцев вы переживали то, что без преувеличения можно назвать большой страстью…
Это слово не приходило ему в голову. Он хотел Андре. Когда он расставался с ней на несколько дней, его преследовали воспоминания о часах, пролетавших в бурных и горячих ласках, он вспоминал ее запах, ее груди, тело, ее бесстыдство. Иногда он часами лежал без сна рядом с Жизель, обуреваемый фантастическими видениями.
— Не пойти ли нам в кино?
— А какой сегодня день?
— Четверг.
Жизель немного удивилась. Обычно они ездили смотреть кино раз в неделю в Триан, до которого было всего двенадцать километров.
В другие вечера Тони работал в своем кабинете, пока жена мыла посуду, затем она приходила к нему и садилась рядом с рукоделием или штопкой. Время от времени они отрывались от работы, чтобы обменяться парой слов, в основном по поводу Мариан, которая в октябре должна была пойти в школу.
Изредка они усаживались на крыльце и в наступающих сумерках смотрели на красные и серые крыши домов, освещенные луной, на темную массу деревьев, которые чуть слышно шелестели листвой.
— А что сегодня идет?
— Какой-то американский фильм. Я видел афишу, но не запомнил название.
— Если хочешь. Пойду поговорю с Моларами.
Когда они уходили по вечерам, одна или обе сестры Молар присматривали за Мариан. Старшей, Леоноре, было лет тридцать семь-тридцать восемь, Марта была немного помоложе, хотя в действительности у них не было возраста, ни у одной, ни у другой, и совершенно незаметно для себя и для окружающих они постепенно становились старыми девами.
У обеих были круглые, словно луна, лица со смазанными чертами, и одевались они как близнецы — одинаковые платья, пальто, шляпки.
Частенько случалось, что только они вдвоем слушали утреннюю мессу в семь часов; сестры регулярно причащались, никогда не пропуская ни одной службы. Они помогали аббату Лувеггу наводить порядок в церкви, украшали цветами алтарь, следили за кладбищем, они же ухаживали за больными и облачали умерших.
Зарабатывали сестры шитьем, и, проходя мимо их дома, можно было видеть обеих, склоненных над работой у окна, и их огромного палевого кота, всегда дремавшего на подоконнике.
Мариан их не любила.
— От них плохо пахнет, — говорила она.
В самом деле, они распространяли вокруг совершенно особый «аромат» — то ли магазина тканей, то ли церкви, с примесью запаха лекарств у постели больного.
— Они уродки.
— Если бы их не было, ты бы осталась дома одна.
— Я не боюсь.
Жизель улыбалась своей особенной улыбкой, которая лишь едва трогала уголки губ, словно она пыталась не выпустить ее наружу.
— Вы считаете это выражением скромности?
Опять слова!
— Я не это имел в виду. Она не любила, чтобы ее замечали. Она всегда боялась занять слишком много места, побеспокоить людей, попросить их об одолжении.
— Она была такой и в девичестве?
— Да, наверное. Например, когда мы возвращались из кино или с танцев, она никогда не говорила, что хочет пить, чтобы не вводить меня в расход.
— У нее были подруги?
— Только одна, старше нее, с которой она любила подолгу гулять.
— Что вас привлекло в ней?
— Не знаю. Я не думал об этом.
— Она казалась вам надежной?
Тони пристально смотрел в лицо следователя, стараясь понять, о чем его спрашивают.
— Я подумал… что она будет…
Он искал нужное слово и не находил его.
— Хорошей супругой?
Это было не совсем то, но он заставил себя согласиться.
— Вы любили ее?
Он промолчал, и следователь продолжил:
— Вы хотели с ней спать? Вам случалось делать это до свадьбы?
— Нет.
— Вы не хотели ее?
Конечно, да — зачем бы иначе он женился на ней?
— А она? Думаете ли вы, что она вас любила или ей просто хотелось замуж?
— Не знаю. Мне кажется…
А что бы ответил следователь на такой вопрос? Они были хорошей парой, вот и все.
Жизель была чистенькой, аккуратной, деятельной и при этом ненавязчивой, совершенно на своем месте в новом доме.
По вечерам он с радостью возвращался домой, и до Андре у него не было бурных романов, хотя, если представлялся случай, он его не упускал.
— Вы хотите сказать, что вам никогда не приходила в голову мысль о разводе?
— Да, это так.
— В последние месяцы тоже?
— Нет, никогда.
— И однако, вы говорили вашей любовнице…
Неожиданно для себя Тони повысил голос и даже ударил кулаком по столу следователя:
— Послушайте, я никогда ничего не говорил на самом деле! Говорила она! Она лежала голая на постели, я стоял голый перед зеркалом — мы оба только что… В конце концов, вы все знаете не хуже меня. В такие минуты не задумываются над словами. Я едва прислушивался к тому, что она говорила. Да, вот, например, я долго наблюдал за пчелой…
Совершенно неожиданно он вспомнил вдруг о пчеле — он тогда даже раздвинул занавески, чтобы дать ей улететь.
— Я просто покачал головой, не говоря ни да, ни нет. Я думал о другом.
— О чем, к примеру?
Эти вопросы приводили его в отчаяние. Ему хотелось поскорей вновь оказаться в своей клетке, в машине, где его ни о чем не будут спрашивать.
— Не знаю.
Жизель побежала предупредить мадемуазель Молар, а Тони остался дома, уложил Мариан, а потом, как всегда после встречи с Андре, принял душ и сменил белье. На втором этаже были три комнаты и ванная.
— Если у нас будут еще дети, мы сможем разместить мальчиков в одной комнате, а девочек в другой, — рассуждала Жизель, когда они обсуждали планировку дома.
После шести лет совместной жизни у них по-прежнему оставалась только Мариан, и третья комната пригодилась лишь однажды, когда родители Жизель приехали провести отпуск в Сен-Жюстене.
Они жили в Монзартуа, в шести километрах от Пуатье. Жермен Куте, слесарь-водопроводчик, был тяжелый, похожий на гориллу, человек с вечно красным лицом и громким голосом. Его речь неизменно начиналась так:
— Я всегда говорил…
— Я считаю, что…
С самого начала он завидовал своему зятю, его чистому и светлому кабинету, где все стояло на своих местах, современной модернизированной кухне и особенно серебристому ангару с машинами.
— Я по-прежнему считаю, что рабочий не должен заводить собственного дела…
В восемь утра он открывал первую бутылку красного вина и не прекращал пить весь день. Его можно было встретить во всех кабачках деревни, и с улицы был слышен его пронзительный голос. Он никогда не бывал совсем пьян, но по мере приближения вечера его мнения становились все категоричнее, чтобы не сказать агрессивнее.
— Кто ходит на рыбалку каждое воскресенье? Я или ты? Так! Это, во-первых. А у кого три недели оплаченного отпуска? Кому после рабочего дня не нужно ломать голову над цифрами?
Его жена — вялая, толстая, с большим животом — избегала споров с ним. Может быть, этим и объяснялся безропотный характер Жизель?
К концу их пребывания начались стычки, и чета Куте больше не приезжала в Сен-Жюстен.
Жизель успела не только предупредить сестер Молар и убрать со стола, но и переодеться. Казалось, она никогда не спешит, ее движения были так легки, что даже не вызывали колыхания воздуха, и все делалось словно по волшебству.
Последний поцелуй Мариан на ночь в теплом полумраке комнаты. Внизу девицы Молар уже склонились над своей работой.
— Желаем хорошо развлечься.
Все было хорошо знакомо, эта сцена была прожита столько раз, что даже не осталась в памяти.
Мотор завелся. Они оставили позади деревню, где некоторые припозднившиеся жители еще копошились в своих садиках, большинство же, наслаждаясь вечерней прохладой, молча сидели на стульях перед крыльцом. Некоторые слушали радио, включенное в доме.
Сначала они ехали молча, думая каждый о своем.
— Тони… — Она запнулась, и у него слегка сжалось сердце в ожидании продолжения. — Тебе не кажется, что Мариан какая-то бледненькая в последнее время?
Их дочь всегда была худышкой, с длинными руками и ногами, и никогда не отличалась румянцем.
— Я только сегодня говорила об этом с доктором Рике, я его встретила возле бакалейной лавки…
Не удивилась ли она, увидев за прилавком вместо Николя его мать? Не задумалась над этим?
— Он говорит, что у нас, конечно, хороший воздух, но детям иногда нужна смена обстановки. Он посоветовал свозить ее на море, когда мы сможем, может быть, на будущий год.
