Евгений Сухов - Бросок на выстрел
– А ваше? – в свою очередь, спросил я.
– Сначала вы, а то будет нечестно, ведь я же первый спросил, – без малейшего намека на шутку произнес следователь.
– Меня зовут Аристарх Русаков. Я – сотрудник телекомпании «Авокадо».
– Что, и такая у нас есть? – вскинул брови старший опер.
– Есть. Вещаем на Москву и область.
– Кто бы мог подумать… Ну, а меня зовут Игорь Николаевич Фролов, – представился мужчина. – Я – старший следователь ОВД «Красносельский». Кстати, вы не назвали своего отчества.
– А это обязательно?
– Обязательно, – спокойно подтвердил Игорь Николаевич.
– Африканыч, – сказал я.
– Как? – переспросил Фролов.
– Африканыч, – повторил я.
– Надеюсь, это не шутка?
– Ни в коей мере!
– Так что же, выходит, вашего отца звали Африкан? – с любопытством посмотрел на меня Игорь Николаевич.
– Ну, а чему вы так удивляетесь? Простое русское имя… Причем старинное.
– Понял, – произнес старший следователь. – Итак, Аристарх Африканыч, какая такая нужда занесла вас сюда с вашим оператором?
– Любопытство, – не задумываясь, ответил я. – Простое человеческое любопытство.
– Ну, а это ваше простое человеческое любопытство… чем-то или кем-то все же было вызвано, или я ошибаюсь? Не надуло же его сквозняком.
– Вы правы, – кивнул я. – Любопытство было вызвано звонком некоего Ивана Ивановича Иванова, сообщившего мне, что на Лесопильщиковом пустыре в овраге близ Сокольнического мелькомбината лежит криминальный труп.
– Вот это уже интересно. Во сколько он вам звонил?
– В одиннадцатом часу.
– Ага… И вы вот так поверили ему и помчались через весь город на этот пустырь, бросив все свои неотложные репортерские дела? – недоверчиво посмотрел на меня Фролов.
– Да, поверил.
– Почему?
– Я вообще человек очень доверчивый… А потом, он был весьма убедителен, – ясным взором посмотрел я на старшего следователя. – К тому же этот Иван Иванович назвал имя убитого – Василий Анатольевич Леваков, работавший водителем в фирме «Бечет».
– Так, значит, убитый – это Василий Анатольевич Леваков? – переспросил меня Фролов, занеся имя убитого в протокол.
– Так сказал тот, кто звонил, – пожал я плечами.
– Маша! Марья Алексеевна! – обратился Фролов к медэксперту.
– Да, Игорь Николаевич, – отозвалась женщина.
– Вы осмотрели тело?
– Да, – последовал ответ.
– Что вы предварительно можете сказать о нем?
– Убийство, – не раздумывая, произнесла медэксперт. – На теле имеются множественные раны и обширные гематомы; явно сломано несколько ребер, голова пробита в нескольких местах тупыми предметами, причем раны эти очень тяжелые. По всей вероятности, они и явились причиной смерти. Этого человека попросту забили до смерти, но он, судя по разбитым костяшкам пальцев, отчаянно сопротивлялся…
– А документы или бумаги, подтверждающие его личность, имеются? – поинтересовался Игорь Николаевич.
– Ничего нет. Его карманы совершенно пустые.
– А когда наступила смерть?
– Точно сказать не могу, – ответила старший лейтенант.
– Ну, хотя бы так, навскидку, – настаивал Игорь Николаевич.
– Ну, если навскидку, сутки он тут точно лежит.
– Спасибо, Маша, – поблагодарил ее Фролов.
– Пожалуйста, – отозвалась она, продолжая колдовать над трупом.
– А этот ваш Иван Иванович звонил на сотовый или рабочий телефон? – снова обратился ко мне следователь.
– На рабочий телефон нашей телекомпании, – сказал я.
– А голос у него… какой был?
– Что вы имеете в виду?
– Какие в нем были интонации? Взволнованные или спокойные?
– Он был немного взволнованный, но вообще – спокойный, – ответил я.
– А как вы думаете, судя по голосу, сколько говорившему может быть лет?
– Гм, – глубокомысленно отреагировал я, крепко задумавшись. Какой хороший вопрос задал мне господин старший оперуполномоченный. И почему я еще тогда, когда слышал этот голос, не задался таким же вопросом? Вот что значит профессионал! Теперь надо вспоминать. Итак, его голос. Каким он был? И я стал рассуждать вслух: – Говорил не подросток, это точно. Голос был ровным, без эдаких срывающихся истеричных ноток, свойственных не устоявшимся еще личностям… Он не был резким и слишком громким, то есть человек либо поборол эмоции, вызванные решением позвонить и сообщить о трупе, либо умело их скрывал, а значит, способен достаточно хорошо владеть собой. Скорее всего, ему за тридцать. Молодость скрывать эмоции не умеет… – резюмировал я. – Голос не был быстрым и напористым… И не был тихим и робким… Стало быть, этот человек умеет взвешивать свои поступки, рассудителен и довольно решителен, но без отчаяния. Возможно, ему даже лет под сорок или немного больше… Произносил он фразы четко, речь его хорошо поставлена, выходит, он достаточно образован и наверняка имеет за плечами высшее образование. Еще этот Иван Иванович имеет, скорее всего, гуманитарный склад ума, и за его плечами либо исторический, либо филологический, либо еще какой-нибудь подобный факультет…
– Почему вы так решили? – покосился на меня старший следователь.
– Я вовсе не решил, я только предположил… Этот Иван Иванович сказал такую фразу: «Когда он был человеком, его звали Василий Анатольевич Леваков». В ней, как мне кажется, имеется некий философский подход. Чувствуете: «Когда он был человеком»?
– Да, чувствую, – раздумчиво произнес Игорь Николаевич, впервые с любопытством взглянув на меня. – Пожалуй, что вы и правы… А вы что-то можете добавить? – посмотрел Фролов на Степу.
– Нет, – бесцветно ответил тот.
– Я еще могу добавить немного, – сказал я. – Чуть не забыл… Так вот, при разговоре этот Иван Иванович Иванов часто вставляет словосочетание «надо полагать». Надо полагать, его сообщение будет мне интересно… Надо полагать, я сообщу в полицию сам, когда обнаружу труп… Вам, наверное, такая особенность его речи будет интересна…
– Наверное, – задумчиво кивнул следователь. – Что ж, хо-ро-шо. А вы, стало быть, и есть тот самый Русаков?
– В смысле? – удивленно посмотрел я на Фролова.
– В смысле, тот самый, который раскрыл убийство актера Игоря Панина в прошлом году и нашел отравительницу почти тридцати жителей Измайлово – в этом, – пояснил Игорь Николаевич.
– Все эти преступления раскрыли следователи Главного следственного управления Следственного комитета Российской Федерации, а я лишь вел параллельное журналистское расследование по заданию своей редакции и на добровольной основе помогал следственным органам отыскивать и изобличать преступников.
– У вас это здорово получалось. Вы весьма интересная и знаменитая личность. У нас в отделении только о вас и говорят.
– Вы преувеличиваете.
– Вот только непонятно, как вы все время впереди следственных органов находились. У вас есть какие-то свои оперативные источники?
– Вовсе нет, мне просто где-то повезло. А потом, помогать правоохранительным органам в их нелегкой и крайне полезной работе есть прямой долг и нравственная обязанность каждого российского гражданина, уважающего закон и правопорядок, – отчеканил я и посмотрел прямо в глаза Фролову.
Старший оперуполномоченный хмыкнул и снова глянул на меня с любопытством, даже большим, нежели в первый раз.
Поверил ли он в мои пафосные фразы? Сомневаюсь. Следователи – народ тертый, еще и не таких «златоустов» видывали!
Затем последовала еще пара-тройка малозначащих вопросов, после чего Игорь Николаевич произнес:
– Что ж, не смею вас больше задерживать, господин Русаков.
– Спасибо. И до свидания.
– Именно, «до свидания», – подчеркнул Фролов. – Мне почему-то кажется, что мы с вами еще увидимся…
Я лучезарно улыбнулся ему, расписался под протоколом допроса, удостоверив, что с моих слов все записано верно, и мы со Степой, обремененные грузом пережитого, потопали обратно.
– Что, выключать камеру? – спросил он меня.
– А ты что, все время держал ее включенной? – удивленно посмотрел я на своего помощника.
– Да, как обычно, – ответил Степа и добавил: – Ты же не давал команды ее выключать.
– Не давал, – согласился я, поскольку у нас с оператором Степой Залихватским (такая у него фамилия видная) была давняя договоренность. А именно: если я говорю ему: «не снимай», «выключи камеру», «выруби» или нечто подобное, он демонстративно выключает камеру, а потом начинает возиться в кофре, словно чего-то разыскивая, а сам же между тем включает камеру и незаметно направляет объектив на моего собеседника и снимает действия, разворачивающиеся рядом со мной. А вот взгляд в его глаза и небольшой утвердительный кивок означал для Степы сигнал, что и правда надо выключить камеру и перестать снимать. Таким образом, мои передачи, в которых я вел журналистское расследование, всегда были во многом документальны и приобретали дополнительную динамику, где присутствовала настоящая интрига с нешуточным накалом…
