Лилиан Браун - Кот, который проходил сквозь стены
— Держите ухо востро, а то еще ненароком купите это зеркало, — усмехнулась соседка и указала на зеркало высотой в добрых четыре метра в узорной раме, прислоненное к перилам галереи.
— Я так боялась, что опоздаю! Была у глазного, а он принял не сразу. А потом закапал мне глаза, и теперь я ничегоне вижу.
— Что это за шпиль, о котором все говорят?
Она поежилась.
— А вы не знаете о несчастном случае с Энди?
— Я слышал, что он упал с лестницы.
— Хуже! — Она болезненно сморщилась. — Давайте не будем
говорить о подробностях. Мне просто становится дурно… Я было решила, что вы продавец из пригорода.
— Я из «Бега дня».
— Правда? — Она пригладила поседевшие волосы и вперила в него восхищенный взгляд. — Вы собираетесь писать про аукцион? Я Айрис Кобб. У моего мужа здесь тоже магазин.
— Так это вы сдаете комнату?
— А вас это интересует? Вам очень у нас понравится! Сплошная древность. — Дама то и дело поворачивалась в сторону двери. — Интересно, пришел ли мой муж? Я совершенно ничего не вижу.
— Как он выглядит?
— Такой высокий, приятный, возможно, небритый. На нем должна быть красная фланелевая рубашка.
— Он стоит сзади, рядом с часами.
Миссис Кобб с облегчением откинулась на спинку стула.
— Хорошо, что он пришел. Будет покупать сам, и мне не придется беспокоиться.
— Он разговаривает с человеком в шапке Санта Клауса.
— Это Бен Николас. Он снимает у нас комнату и держит магазин под названием «Немного старины». — И с ласковой снисходительной улыбкой добавила: — Он слабоумный.
— Кто тут еще есть? Вот блондин на костылях, весь в белом.
— Это Рассел Пэтч, реставратор мебели. Всегда ходит только в белом. — Она понизила голос. — Впереди — вот тот худой — Холлис Прантц. У него новый магазин, «Антик-техника». А тот с дипломатом — Роберт Маус, поверенный Энди Гланца.
Квиллерен очень удивился. Адвокатская фирма Тихэндла, Бурриса, Хансблоу, Мауса и Кастля была самой уважаемой в городе.
— У мистера Мауса есть свои интересы в Хламтауне, — объяснила миссис Кобб. — А иначе…
Стук молотка прервал все разговоры, и аукционист в темном деловом костюме, клетчатой рубашке, галстуке-бабочке и мокасинах начал распродажу.
— Сегодня у нас много классных товаров, — объявил он, — а я вижу здесь смышленых ребят, так что действуйте быстро, если хотите что-то купить. Будьте добры, воздержитесь от лишних разговоров, чтобы я всех слышал. Поехали! — Он ударил по кафедре костяным молоточком. — Начнем с отличного кувшина марки «Беннингтон»[1]. Мечта коллекционера. Немного потрескался, но какое это имеет значение? Итак, кто даст пять? Так, слышу… А шесть? Шесть слышу… Я слышу семь? Семь здесь. Восемь вон там. Кто-нибудь даст девять? Только восемь…Продано за восемь!
Зрители запротестовали.
— Слишком быстро? Хотите что-то купить — не расслабляйтесь, — отрезал аукционист. — У нас сегодня еще много вещей.
— Он молодец, — прошептала миссис Кобб Квиллерену. Погодите, вот скоро он совсем разойдется!
Каждые шестьдесят секунд новая вещь шла на продажу под стук молотка: серебряная чернильница, оловянные кубки, пара фигурок из неглазурованного фарфора, молитвенный коврик, табуретка из слоновой кости… Трое ассистентов бегали взад и вперед по проходам, а грузчики ставили вещи на подиум и тут же снимали их.
— Теперь у нас отличная печь из цельного железа, — повысил голос аукционист. — Не будем затаскивать ее на подиум: ваши орлиные глаза увидят толстушку у лестницы. Кто даст пятьдесят?
Все головы повернулись к черному, толстому и кривоногому железному чудовищу.
— Так, пятьдесят есть… Кто даст семьдесят пять? Это же просто красавица… Есть семьдесят пять… Я слышу сто? И это еще очень дешево! Что я слышу? Сто десять? Да она стоит в два раза дороже! Сказали сто двадцать… Здесь сто тридцать… Не упускайте свой шанс! Отличная большая печь… Тут поместится даже труп… Сказали сто сорок. Где же сто пятьдесят?.. Продано! За сто пятьдесят. — Аукционист повернулся к ассистенту, который записывал результаты. — Продано Си Си Коббу.
Миссис Кобб чуть не задохнулась:
— Идиот! Да мы никогда не избавимся от нее за те же деньги! Готова поспорить, с ним соревновался Бен Николас. Цена росла слишком быстро. Бену не нужна эта печь. Он просто забавлялся. Он всегда так! Он знал, что Си Си ее ему не отдаст!
Она обернулась и гневно направила невидящие глаза в сторону красной фланелевой рубашки и шапки Санта Клауса.
Аукционист продолжал:
— А теперь до перерыва мы выставим кое-какие канцелярские принадлежности.
Один за другим последовали справочники, картотечный шкаф, портативный магнитофон, пишущая машинка — предметы, малоинтересные охотникам за антиквариатом. Миссис Кобб нерешительно подала голос и за смешную цену приобрела магнитофон.
— А вот портативная пишущая машинка… Не хватает одной буквы. Кто даст пятьдесят? Я слышу пятьдесят? Ладно, сорок. По-моему не хватает "Z"… Жду сорока… Хорошо, тридцать… Кто скажет тридцать?
— Двадцать! — вырвалось у Квиллерена.
— Продано сообразительному господину с большими усами за двадцать баксов! А теперь сделаем перерыв на пятнадцать минут.
Квиллерен был ошеломлен неожиданно удачей. Он и не собирался участвовать в аукционе.
— Давайте разомнем кости, — сказала миссис Кобб, потянув его за рукав, как старого знакомого.
Когда они встали, им преградил дорогу мужчина в красной фланелевой рубашке.
— Зачем ты купила дурацкий магнитофон? — потребовал он ответа у жены.
— Со временем узнаешь, — сказала она, вызывающе тряхнув головой. — Это репортер из «Бега дня». Его интересует наша свободная комната.
— Она не сдается. Не люблю репортеров, — проворчал Кобб и ушел, засунув руки в карманы.
— Мой муж — самый несносный антиквар Хламтауна, — с гордостью сообщила миссис Кобб. — Вам не кажется, что он очень красив?
Квиллерен пытался найти ответ потактичнее, когда возле двери раздался грохот, а потом крики и стоны. У входа стоял фотограф «Бега».
Крошка Спунер отличался двухметровым ростом и — вместе со всем фотографическим оборудованием: двухсоткилограммовым весом. Его тучность усугублялась фотоаппаратами, коробками для линз, экспонометрами, фонариками, кассетами с пленкой и складными треножниками, которые болтались на ремнях и веревках.
Миссис Кобб воскликнула:
— Ах, как жалко! Должно быть, это была севрская ваза на подставке ампир.
— Ценная?
— Где-то восемьсот долларов.
— Придержите мое место, — попросил Квиллерен. Я мигом
вернусь.
Крошка Спунер с несчастным видом стоял у дверей.
— Честное слово, я не виноват, — сказал он Квиллерену. — Я и не приближался к этой дурацкой вазе.
Он огорченно качнул аппаратурой, которая висела у него на шее и на обоих плечах, и треножник ударил по бюсту Марии-Антуанетты. Квиллерен обхватил руками холодный мрамор.
— Ой, — сказал Крошка.
Аукционист посмотрел на остатки севрской вазы и приказал грузчикам аккуратно собрать осколки. Квиллерен решил, что пора представляться.
— Мы хотим сделать пару снимков на аукционе, — сообщил онаукционисту. — Можете спокойно работать. Не обращайте на фотографа внимания.
Воцарилось неловкое молчание. Кто-то нервно засмеялся.
— Ладно, неважно, — сказал фотограф. Вот галерея. Я буду снимать с лестницы.
— Спокойнее, — предостерег Квиллерен. — Разбил — купил.
Спунер презрительно огляделся.
— Тебе нужна форма или содержание? Не знаю, что и делать со всей этой ерундой. Слишком много динамичных линий и никакого контраста.
Он вразвалку направился к лестнице, все его снаряжение заколыхалось, а треножник чудом избежал столкновения с дверцей из кронгласа[2].
Вернувшись на свое место, Квиллерен объяснил соседке:
— Это единственный в мире газетный фотограф с докторской степенью по математике. Но иногда немного неуклюж.
— О Боже! — поразилась миссис Кобб. — если он такой умный, почему он работает в газете?
Снова раздался стук молотка, и началась вторая часть аукциона. Выставили самые желанные предметы: английский книжный шкаф, комод стиля «буль» с инкрустацией из бронзы и перламутра, греческую икону семнадцатого века и небольшую коллекцию бенинской бронзы.
Время от времени вспыхивали лампы фотографа; женщины при этом поправляли прически и делали умные лица.
— А теперь, — сказал аукционист, — прекрасная пара настоящих французских стульев…
Вдруг кто-то громко закричал:
— Берегись!!!
Грузчик бросился вперед, вытянув руки, и едва успел удержать накренившееся зеркало. Еще миг, и оно — чуть ли не до потолка — рухнуло бы на зрителей.
Все перевели дух, а у Квиллерена вырвалось: «Ух ты!» Он стал искать глазами Спунера.
