Эдуард Хруцкий - Сто первый километр
Грязная, неблагодарная работа сыщика была уже не для него. Пусть эту грязь выгребают другие. Такие, как Данилов, Никитин, Самохин. Вот Сережка Белов ушел из угрозыска, говорит, над докторской работает.
Нет, это не для него. Стать генералом для того, чтобы тебя из театра дергали? Увольте.
Но все же он был опером. И неплохим. Умел зацепить, умел размотать. С агентами работал умело. Ну что ж. Надо показать бывшим коллегам, что он еще не разучился работать.
У дверей магазина стоял милиционер. Увидев генерала, он судорожно рванул руку к козырьку.
Муравьев бросил небрежно пальцы к козырьку, вошел в услужливо открытую дверь.
В торговом зале оперативники допрашивали перепуганных покупателей, плакала кассирша, эксперты искали отпечатки.
К Муравьеву подошел Самохин. Он теперь был начальником отдела, занимавшегося вооруженными грабежами.
– Товарищ комиссар… – начал он.
– За что можно уцепиться? – перебил его Игорь.
– Только приметы.
– Собака?
– Потеряла след в проходных дворах, потом взяла и привела на пустырь.
– Много взяли?
– Девяносто семь тысяч шестьсот сорок рублей.
– Прилично. Три дачи можно купить.
– Взяли три дорогих отреза на мужские костюмы.
– Какие?
– Габардин. И два – на женские пальто.
– Машина была у них?
– Пока не установлено.
– Кого убили?
– Директора магазина Гольдмана, он не хотел отдавать деньги.
– Смотри-ка, – искренне удивился Муравьев, – другой бы радовался да под это дело списал кое-что. Молодец.
Самохин смотрел на него и думал, как все же изменился этот человек. Муравьев говорил об убитом без тени горечи, словно не человека лишили жизни, а стекло разбили.
– Ну что же, – Муравьев усмехнулся, – давай сюда своих сыщиков, работать будем.
Данилов и Никитин
Они о случившемся узнали от начальника райотдела милиции Ефимова.
Он встретил их на вокзале. Данилов сразу же узнал его. Вспомнил, как этот высокий, ладный парень радовался, когда в сорок втором ему за ликвидацию банды братьев Музыка дали звание старшины и медаль «За боевые заслуги». Данилов встретил Ефимова через несколько месяцев, когда в январе сорок третьего его попросили прочитать лекцию на месячных курсах повышения оперсостава.
Ефимов был уже сержантом милиции[7], гордо носил два кубаря и советовался с ним по поводу угона военной автомашины.
И вот теперь майор. Начальник райотдела.
Ефимов, увидев Данилова и Никитина, подбежал к ним, радостно пожал руки.
– Иван Александрович, Коля…
Данилов подивился: откуда у Никитина такие короткие отношения с Ефимовым.
В райотделе Ефимов открыл ключом кабинет зама.
– Вот здесь и работайте, Иван Александрович.
– Нет уж, Виктор Петрович, я пока не зам…
– Это пока, Иван Александрович, – радостно улыбнулся Ефимов, – пока. Я уже с кадрами все оговорил. Там согласны. Через несколько дней утвердят вас, а я пока приказ издал. Вы – исполняющий обязанности.
Ночью Данилов проснулся от жажды. Во рту было сухо и погано. Встреча перешла в обед, а затем плавно в ужин. Потом их отвезли на квартиру. В чудесный домик недалеко от райотдела. В нем жила вдова бывшего начальника, старого знакомца Данилова, Плетнева. Плетнев погиб в сорок шестом, все на тех же проклятых торфозаготовках. Застрелил его из двустволки пьяный блатной.
Вот и пустила добрая женщина «погорельцев» к себе.
Все было хорошо в этом доме: и две комнаты, в которых они разместились, и отдельный вход, и палисадник, засаженный какими-то остро пахнущими цветами, и кусты акации и орешника у забора.
Данилов зажег свет и увидел, что на подоконнике в тазу с водой лежат три бутылки нарзана. Даже открывалку чьи-то заботливые руки не забыли положить. Он взял стакан, открыл скользкую бутылку, налил нарзан и выпил прохладный, жгучий напиток.
Погасил свет, сел к окну и закурил. Ночь уходила, но далекий еще рассвет уже размыл ее краски, и за окном клубилась сумеречная голубизна.
Десять лет назад здесь он потерял доброго Степу Полесова. Здесь они разгромили банду Музыки.
Кажется, что такое десять лет? Совсем немного. А сколько радости и горя принесли они ему. Закончилась война, и он, как и многие другие, искренне надеялся, что многое изменится в их жизни.
Конечно, в сорок седьмом прошла денежная реформа. Данилов хорошо помнит, как, приехав в Большой Кондратьевский на убийство, он увидел кучи выкинутых красных тридцаток. Долго еще московские пацаны играли старыми деньгами.
В том же сорок седьмом отменили карточки, потом ежегодно, по весне, в газетах печатали сообщения о снижении цен. Дешевле становились хомуты и ситец. Хлеб обязательно делали более доступным. Да много чего было.
Десять лет, как один год. Погиб на фронте хороший парень – начальник райНКВД Орлов. А Кравцов, человек, спасший город от взрыва, работавший по заданию НКВД бургомистром, естественно, два года назад был арестован как чей-то там шпион.
Да, не о том они думали в мае сорок пятого. Не о том. Люди Абакумова по всей стране находили заговоры. Потом взялись за «безродных космополитов», потом…
Так что по здравом размышлении он пока еще хорошо отделался. Вполне мог загреметь как враг народа. А это значит – конец. Урки на этапе его бы замочили, как мента.
А в городок пришел рассвет. Первое утро в райцентре было пасмурным.
Данилов и Никитин
Первые два дня они, как на работу, ходили в спецкомендатуру, знакомились с делами уголовников, отправленных из Москвы в «зону сотку». В основном спецконтингент работал на кирпичном заводе, торфоразработках и в многочисленных совхозах и колхозах. Хозяйства все небогатые.
Когда председателем райисполкома был Кравцов, а первым секретарем впоследствии изгнанный из партии за потерю бдительности Васильев, район еще держался. Новое начальство, выдвинутое из местной номенклатуры, дело валило, как могло, подменяя знания и опыт идеологической трескотней. Но для спецкоменданта такое положение стало сегодня выгодным. Рабочие руки были в цене, и бывших зэков пачками отправляли в колхозы.
Данилов, просматривая дела, встречал своих давнишних знакомцев, выселенных в «зону сотку». Здесь были и крупные воры-домушники, и знаменитый налетчик Сережа Сукно, король карманников Марьиной Рощи Коля Наперсток. В общем, всякого добра здесь хватало.
– Да, повезло, – засмеялся Никитин, – по авторитетному урке на один квадратный метр.
– А вы не тревожьтесь, товарищ майор, – вмешался в разговор оперативник из комендатуры, – они здесь не балуют. Здесь они тихие. В Москве промышляют, а некоторые в Ленинград ездят. Конечно, и по районным городам. А так народ они вполне тихий.
– Ну что же, – Никитин засмеялся весело, – это значит, пусть блатарь ворует, только не у меня. Что твои агенты говорят?
– Вот то же и говорят.
– Значит, ты считаешь, что они все перековались? Так, что ли? Ударниками стали?
– Кое-кто стал.
– Вот вы, младший лейтенант, – Данилов поднялся из-за маленького замначного стола оперчасти, – дали бы нам списочек этих людей.
– Мы на них опираемся, товарищ полковник.
– Я понимаю, но есть же такие, которые пока не работают с вами.
– В основном политические. Но они на особом учете в райМГБ.
– Ну что же, спасибо и на этом.
– Да о чем вы говорите, товарищ полковник. Только у меня одна просьба есть, – сказал опер.
– Какая?
– Если вы кого из наших заловите, позовите меня.
– Непременно.
– Вот спасибо. А то с прежним начальником розыска у нас понимания не было.
Спецкомендатура помещалась на окраине города, в приземистом одноэтажном домике, выложенном из темно-красного кирпича.
Видимо, владел им когда-то человек тщеславный, мечтавший оставить о себе память. Поэтому и выложил над дверями свои инициалы «Н. К.» и год «1905». Хороший был домик, а главное, конечно, сад. Огромный, заросший. Посмотришь, и кажется все декорацией к чеховской пьесе.
Посмотришь на красоту эту и никогда не подумаешь, что живет в этом прекрасном саду столь неприятное учреждение.
На углу Почтовой улицы рядом с ними остановилась «победа».
– Данилов! – крикнул кто-то из окна машины.
Данилов остановился.
– А ну-ка, подойди сюда.
Данилов пригляделся и увидел капитана с погонами госбезопасности, развалившегося на переднем сиденье.
– Вы меня ни с кем не перепутали, капитан?
– Я сказал – подойди, – рявкнул чекист.
– Потрудитесь выйти из машины, когда разговариваете со старшим по званию, – холодно ответил Данилов.
– Я начальник райотдела МГБ, – грозно произнес капитан.
