Николай Гейнце - В тине адвокатуры
Некоторые смельчаки из дворни «на спор» ходили туда после полуночи, но всегда возвращались с искаженными от страха лицами и рассказывали, что слышали предсмертные стоны старого князя, сопровождаемые адским хохотом сидящих на ветвях дуба русалок.
По приметам стариков, никто из ходивших туда не доживал до нового года.
Легенда шла далее и объясняла причину княжеской смерти.
Удавился он не сам, а был повешен дьяволом на дубе, стоявшем у того места реки, где князь утопил несколько десятков своих крепостных любовниц, ставших русалками.
В реке, в этом месте, на самом деле был омут.
Место это так было проклято Богом и отдано Им во власть «нечисти», что против нее были даже бессильны водруженные одним из потомков старого князя кресты.
Так повествовали старожилы.
Прибавляли, что построивший решетку с крестами князь в день ее окончания был во время вечерней прогулки заведен нечистой силой на это место, избит старым князем и защекочен русалками.
На утро его нашли мертвым, изуродованным, лежавшим на каменной скамейке, со сложенными, как в гробу руками, но вместо образа на груди лежало осиновое полено.
Старый барский дом находился далее настоящего, как раз против старого парка, но в одну ночь сгорел до основания от неизвестной причины.
Во время этого пожара погиб, задохнувшись в дыму, другой потомок старого князя. Семья его и дворня едва успели спастись.
Это несчастье связано преданием также с таинственным дубом.
Потомок князя погиб в ту ночь, перед которой отдал приказание срубить «проклятый дуб».
Таким образом убийство и поджог, совершенные крепостными, выведенными из терпения самовластием и жестокостью помещиков, остались, быть может, по справедливости, безнаказанными, прикрывшись действиями таинственной силы.
Новый каменный дом был построен лет пятьдесят тому назад отцом настоящего владельца, но отделан заново и даже почти переделан этим последним после своей, по счету третьей, женитьбы, лет около двенадцати тому назад.
Громадный дом, со своими лепными карнизами, колоннами с причудливыми орнаментами, террасами с асфальтовым полом, уставленными летом тропическими растениями, утопающий в зелени, был великолепен.
Внутренне убранство вполне соответствовало наружному виду.
Чувствовалось, что утонченный вкус аристократа, с помощью бешеных денег, нашел возможность вполне удовлетвориться, создав такое роскошное палаццо.
Перед домом, со стороны дороги, был разбит парк с обширным цветником, в середине которого находился громадный фонтан — колоссальный бронзовый лебедь с поднятой вверх головой.
Цветник-парк был окружен изящной железною решеткой с такими же воротами, от которых густая липовая аллея вела к парадному подъезду.
Надворные постройки, службы, людские помещались на другом дворе, отделенном от барского забором с воротами и калиткой.
За этим черным двором помещалась псарня, тоже на совершенно отдельном дворе — там жили охотники, егеря, доезжачие и благоденствовали стаи гончих и борзых.
VIII
Прошлое княгини
Все в княжеской усадьбе напоминало старое помещичье, доманифестное время, а сам хозяин-помещик, князь Александр Павлович Шестов, истый представитель этого времени, один из его «последних могикан», совершенно гармонировал со всей окружающей, созданной им обстановкой.
Князь Александр Павлович Шестов был старик лет семидесяти восьми, небольшого роста, подвижной, но за последнее время заметно ослабевший.
С подстриженными под гребенку, седыми как лунь волосами, всегда тщательно выбритый «по-актерски», одетый постоянно летом в чесунчовую пару, а зимой в черный драповый костюм, он с пяти часов утра уже был на ногах, ведя таким образом совсем иную жизнь, нежеле знакомая уже нам супруга его, княгиня Зинаида Павловна, и не изменял своих привычек ни для каких гостей, которыми дом Шестовых, кстати сказать, был всегда переполнен.
Княгиня вставала в два часа дня и пила утренний чай в голубой гостиной, муж же в это время уже обедал.
Настоящий же обед обыкновенно был сервирован к шести часам вечера и заменял князю ужин, который для княгини и прочих подавался в час ночи.
Свой ежедневный режим княгиня также не изменяла для гостей, которые, по большей части соседние помещики и губерские власти, по несколько дней гостили в Шестове, ведя себя совершенно как дома, заказывали себе в какое хотели время завтраки (два повара, один переманенный князем из клуба, а другой старик, еще бывший крепостной, работали, не покладая рук, в обширной образцовой кухне), требовали себе вина той или другой марки из переполненных княжеских погребов, не мешали хозяевам, а хозяева не мешали им, и обе стороны были чрезвычайно довольных друг другом.
Лишь к обеду княгини, или ужину князя все обязательно сходились к столу, по бокам которого, кроме нескольких лакеев, два казачка с громадными веерами из павлиньих перьев, отгоняли летом от обедающих назойливых мух.
Появление к ужину, как и к завтраку, не было обязательно.
Приглашение же к утреннему чаю княгини считалось особой милостью и знаком высшего расположения.
Одиннадцатилетний князек Владимир, зимой учившийся в Москве (князь и княгиня безвыездно жили в усадьбе, причем последняя, и то в последние годы, изредка выезжала в губернский город и еще реже в Москву), а летом отданный на попечение дядьки и приглашаемого студента, завтракал в два часа, обедал со всеми и не ужинал, так как в одиннадцать часов ложился спать.
Такова была внутренняя жизнь в усадьбе князей Шестовых.
С внешностью и некоторыми нравственными чертами личности княгини Зинаиды Павловны мы уже отчасти знакомы.
Княгиней Шестовой сделалась она, что называется, «фуксом», при следующих обстоятельствах.
Она была единственной дочерью одного из т-ских губернских чиновников не из крупных.
Рано лишившись матери, вкусив несколько от французской премудрости в местном пансионе, открытом француженкой эмигранткой, она семнадцати лет был полной хозяйкой и распорядительницей в отцовском неказистом домишке. Природа наделила ее выдающейся красотой, а пансионское воспитание склонностью к несбыточным мечтам и способностью строить воздушные замки, не вложив в молодое сердце никаких устойчивых нравственных правил.
При этих условиях жизнь в доме отца, понятно, показалась ей неприглядной, и она с нетерпением стала ожидать жениха, но непременного «самого красивого и самого богатого», который мог бы ей построить пышные чертоги из бирюзы и янтаря, или, по меньшей мере, всю осыпать бриллиантами.
В таких ожиданиях прошло несколько лет.
Женихи губернские, принадлежавшие к чиновной иерархии, некоторые даже стоявшие на довольно высоких ступенях, встречая презрительный отказ разборчивой невесты, отступились и поженились на менее требовательных губернских и даже столичных барышнях.
Зинаиде Павловне Введенской (такова была фамилия ее отца) наступил уже двадцать второй год, но достойный претендент не являлся.
Разочарованная ли судьбою, утомленная ли долгим ожиданием, или же под влиянием страсти, но только в один прекрасный день, или лучше сказать вечер, она убежала из родительского дома с сыном и наследником неизмеримых богатств незадолго до того отошедшего к праотцам местного откупщика.
Побег дочери сильно повлиял на старика отца. С горя и одиночества он запил, потерял место и через несколько месяцев умер, оставив в наследство дочери обремененный закладными дом, вскоре, впрочем, проданный с аукционного торга.
Зинаида Павловна. Введенская жуировала в это время со своим обожателем в Париже.
Этот последний тратил на нее безумные деньги, почти весь доход с громадных наследственных капиталов, словом, великодушно предлагал свое сердце и кошелек, но благоразумно воздерживался от предложения своей руки, на что в начале она сильно рассчитывала.
Увидав вскоре всю тщету этой надежды, она ловко выманила у своего обожателя несколько сотен тысяч и дала ему полную отставку, сойдясь, как рассказывали одни, с прогоревшим маркизом, а другие — с оперным певцом.
Сынок откупщика, которому его пассия уже успела приесться, был не особенно тронут ее коварной изменой и, пожуировав несколько времени с пикантными француженками, спокойно уехал в любезное отечество, женился на дочери одного московского коммерческого туза и зажил в первопрестольной столице.
Скандальная хроника заграничных газет была несколько лет подряд наполнена описаниями aventures d'une dame russe m-me Vedenski — как в Париже, так и в разных модных курортах.
Рассказывали, что после нескольких лет безумной жизни с переменными обожателями (маркиз или, по другой редакции, оперный певец, вскоре был тоже отставлен), Зинаида Павловна, обобрав изрядно напоследок сына одного московского миллионера и пожуировав еще года два на денежки этого «московского саврасика», возвращенного с помощью русского посольства из «угарного» Парижа в отцовский дом в Замоскворечье, с оставшимися крохами, но со множеством сундуков и баулов, наполненных парижскими туалетами, благополучно возвратилась в свой родной город Т.
