Валерия Вербинина - Где-то на земле есть рай
— Николай Рыбников, — закончила Лариса. — Но, понимаете, дело в том, что мы с ним знакомы с университета. Мы какое-то время учились вместе…
— Он тоже бизнесмен? — спросила я.
Лариса покачала головой:
— Нет. Он работает в небольшой компании, но он просто служащий, даже не менеджер. Мы встретились случайно, и он был так добр ко мне…
Продолжать она не могла — на глазах ее навернулись слезы.
— После смерти мужа мне было очень тяжело, — призналась Лариса извиняющимся тоном.
— И неожиданно начали приходить эти письма, — скорее утвердительно, чем вопросительно промолвил Ласточкин. Лариса вытерла глаза.
— Я не знала, что и думать, — проговорила она прерывающимся голосом.
— Когда пришло первое письмо?
— Месяца полтора назад… Да я точно и не помню. На штемпеле должна быть дата.
— Это все письма? — с нажимом спросил капитан.
Лариса отвела глаза:
— Нет… Были еще и другие. Три или четыре… Я не взяла их с собой, потому что они очень личные.
— Чудеса… — пробормотал Ласточкин себе под нос. — Скажите, Лариса, а с чего вы вообще взяли, что эти письма вам пишет покойный муж? Конечно, они написаны от его имени, но…
— И его почерком, — безнадежно промолвила Лариса.
— Вы уверены в этом? — допытывался Павел.
— Абсолютно. — Она поколебалась, но потом все-таки вытащила из сумки еще один листок, протертый на сгибах. — Вот, взгляните сами.
— Н-да, — сказал наконец Ласточкин, поднимая голову. — Внешне, конечно, большое сходство… хотя только специалист может сказать с уверенностью… Любой почерк ведь можно подделать, знаете ли.
— Знаю. Но дело не только в почерке. — Лариса колебалась, но наконец решилась: — Там были подробности… разные подробности… очень личные… — Она опустила глаза. — Словом, то, что может быть известно только двоим.
Она комкала в руках платок, не смея поднять на нас глаза. Молчание нарушил мой напарник:
— И вы уверены, что никто, кроме вашего мужа?..
— Нет. Кроме него, никто просто не мог знать об этом. Это чересчур… чересчур интимно.
Ласточкин нахмурился. Впрочем, две вертикальные морщинки уже давно не покидали его переносицу.
— Вы говорили своему другу… говорили Николаю о письмах, которые вас тревожат?
— Да.
— И какова была его реакция?
— Вначале он решил, что я все это выдумала. — Ее губы дрогнули. — А потом, когда сам увидел письма, он сказал, что кто-то издевается надо мной или хочет меня извести.
— Да? И кто же это?
— Он сказал, это тот, кто ненавидит меня. — По щекам Ларисы вновь покатились слезы. — Он ни на мгновение не поверил, что Слава может посылать мне эти письма. Он сказал, что мой муж умер, и все это невозможно… просто невозможно. — Она заломила руки. — Но этот почерк… и те мелочи, о которых он пишет… Я уже не знаю, что и думать. Я боюсь сойти с ума… Я пошла к священнику, но он не понял меня. Он решил, что я лгу… а ведь я не лгу! Вот вы — скажите, ведь вы верите мне?
— Верю, — спокойно ответил Ласточкин. — И я обещаю вам, что разберусь в этой истории. А пока, чтобы я мог начать дело, мне нужно от вас официальное заявление. Лиза, лист бумаги и ручку… И еще я хотел бы уточнить кое-какие сведения.
* * *
— Это еще что за чушь? — гремел Тихомиров. — Убитый муж с того света домогается бывшую жену! Нет, ну на что это вообще похоже?
Разговор этот происходил уже на нашем внутреннем совещании в тот же день.
— Предлагаю скинуться Ласточкину на лечение, — подал голос кто-то из оперов. — По-моему, необходимость явно назрела, товарищи!
— С первым апреля! — развеселился Мирошниченко из отдела краж. — Да вы что, ребята, всерьез это восприняли, что ли? Шуток совсем не понимаете?
— Это не шутка, — холодно ответил Ласточкин. На виске его, обращенном ко мне, подергивалась тонкая жилка. — Никаким розыгрышем тут даже не пахнет, так что я посоветовал бы некоторым сменить тон.
— Минуточку, минуточку! — вмешался полковник. Он выпил воды из стоявшего возле него стакана и прочистил горло. — Будьте добры, капитан, напомните мне номер статьи в нашем УК. Той самой, в которой говорится о том, какое наказание полагается мертвым, если они тревожат покой живых. Ну?
— Такой статьи нет, Модест Петрович, — отозвался подхалим Мирошниченко.
— Я жду ответа! — рявкнул полковник. Шея его налилась кровью.
— Формально такой статьи нет, — нехотя отозвался Ласточкин. — Но ведь кто-то же присылает ей эти письма!
— Капитан, — в изнеможении промолвил наш начальник, — кто кому и что посылает, а также куда шлет и на сколько букв, это не наше дело. Парамонов умер? Умер! Значит, он эти письма писать не мог, а с кем там крутится его вдова, с кем она переписывается и так далее, нас не касается! И нечего строить из себя этого, как его, охотника за привидениями. Что у тебя за манера усложнять себе жизнь, в конце концов? Тем более что у нас тут назревает нечто куда более серьезное. Я запрещаю тебе, да, запрещаю заниматься всякой чепухой!
— Как вам будет угодно, Модест Петрович, — светски выдержанным тоном отозвался мой напарник.
Когда Паша вот так ни с того ни с сего переходит на язык XIX столетия, это значит, что он сильно разозлился и теперь его ничто не остановит. Полковник только обескураженно покачал головой. Остальные опера хранили молчание.
— Ладно, — наконец буркнул Тихомиров. — Федор Григорьич, изложите проблему!
Подполковник Морозов, заместитель Тихомирова, поднялся с места. Внешне подполковник похож на кинозвезду мужского пола или, на худой конец, на какого-нибудь благородного лорда, имеющего право на пожизненное пэрство. У него превосходно вылепленные черты лица, красивая посадка головы и аристократически сдержанные манеры, хотя в данном случае речь идет скорее не о манерах, а о некоем шлейфе обаяния, в который складываются внешний облик, модуляции голоса, привычка держать себя и вообще все поведение. Увы, судьба склонна к злым шуткам. Большинству настоящих пэров она дала в удел невыразительную блеклую внешность и полное отсутствие лоска, а Федора Григорьевича обрядила в полицейский китель и отправила служить туда, где его достоинства лет сто не пригодятся. Впрочем, его всегда выпускают к телекамерам, чтобы произвести на прессу хорошее впечатление. К сожалению, пираньи пера заглядывают к нам нечасто, иначе доброй половине популярных актеров из полицейских боевиков пришлось бы сменить амплуа и заняться подметанием тротуаров.
— Собственно говоря, — сказал Морозов своим чарующим обволакивающим голосом, — это еще не проблема, но, гм, грозит ею стать. Речь идет о звонке, который поступил сегодня утром на «02».
Мирошниченко зевнул и деликатно прикрыл рот рукой.
— Кажется, экзамены еще не начались, и студентам нет смысла звонить нам и говорить, что в здании такого-то института установлена бомба, — заметил он.
— Речь идет вовсе не о бомбе, — отозвался Тихомиров.
— А о чем?
Морозов кашлянул.
— Вы слышали об Алисе Лазаревой? — спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Еще как! — воскликнул Горохов. — Пару недель назад как раз паковали ее поклонников, которые ей житья не давали. Да и до этого чуть ли не каждую неделю арестовывали кого-нибудь из ее фанатов, и все это с тех пор, как она со своим мужем-банкиром переехала в наш район.
— Алиса — популярная певица, — счел необходимым разъяснить Морозов. — И актриса.
— По-моему, она сначала актриса, а потом певица, — возразил один из присутствующих, Кладовщиков.
— Они теперь мастерицы на все руки, — желчно вмешался Тихомиров, — это мода у них такая. Федор Григорьич, расскажи им о звонке.
— Да, так вот, — Морозов одним глазом покосился в свою записную книжку, — звонок поступил в десять ноль одну. Женщина, которая отказалась назвать себя, объявила, что 5 апреля, на дне рождения Алисы, который планируется в клубе «Бегущая по волнам», Лазареву убьют ударом ножа в сердце. И что сделает это человек, которого певица хорошо знает, а потому охранники Рома и Дима не смогут ее защитить. — Морозов захлопнул книжку и победно поглядел на всех нас.
На долю секунды в кабинете повисло неловкое молчание.
— Нет, это точно розыгрыш, — буркнул Мирошниченко, пожимая плечами.
— Может, желтая пресса постаралась? — высказал предположение Кладовщиков.
— Чушь какая-то, — проворчал кто-то из угла. — Бред сивой кобылы.
— Или кто-то решил испортить Алисе праздник.
— Тихо! — рявкнул Тихомиров. — Думаете, мы с Федором Григорьевичем такие идиоты, что тоже не подумали об этом? Да, сегодня первое апреля. Да, этот звонок сильно смахивает на дурацкую шутку. Только весь фокус в том, что пятого Лазарева действительно празднует день рождения. И хотя во всех газетах писали, что она будет отмечать его в особняке на Рублевке, она действительно решила перенести торжество в «Бегущую по волнам».
