Диана Чемберлен - Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь
Но папа считал его идеи неудачными.
– А вот и Амалия, – сказал он, и я увидела Амалию, вышедшую на аллею от дома дяди Тревора.
Амалию я могла бы узнать издалека. Она обладала гибкой фигурой танцовщицы, и я всегда завидовала тому, какой грацией исполнены ее движения. Даже одетая, как сейчас, в простецкие шорты и футболку, она, казалось, скорее плыла, чем шла. Поставив коляску на тормоз, я побежала навстречу ей по аллее. Она несла корзинку с чистящими средствами, но поставила ее на землю и раскрыла мне объятия. Ее длинные волнистые каштановые волосы мягко коснулись моих голых рук. Мне всегда казалось, что от ее волос исходил приятный аромат жимолости.
– Когда ты дашь мне следующий урок танцев? – спросила я, когда мы начали подниматься по аллее в сторону моего отца. Он с улыбкой смотрел на нас. Я знала, что ему нравится видеть нас вместе. Держа в одной руке корзинку, Амалия другой рукой мягко обняла мои плечи.
– Может, в среду? – предложила она.
– После полудня?
– Идеально, – ответила она.
Летом я могла чаще встречаться с Амалией, что составляло одну из ярких радостей летних каникул. С ней я чувствовала себя на редкость свободно. Никаких правил. Никаких нудных заданий. Она не настаивала даже на особых шагах, которые мне следовало разучивать на наших танцевальных занятиях. Амалия была воплощением творческой свободы.
– А где же Расселл? – спросила Амалия, когда мы подошли к моему отцу.
– Молли пожелала сама доставить меня домой, – ответил папа.
– Смотри, не потеряй его на провале, – предостерегла меня Амалия, но я поняла, что она пошутила. Беспокойной душой ее не назовешь. Во всяком случае, мне она никогда не показывала своего беспокойства. – Может, мне помочь вам спуститься с провала? – предложила она.
– Тогда тебе потом придется долго подниматься на вершину горы до дома, – покачав головой, сказал папа.
Амалия жила на бывшей невольничьей делянке рядом с домом моей бабушки у самой вершины хребта Моррисона. Невольничьи хижины расширили и осовременили, превратив две крошечные постройки в единое просторное жилище из дерева и стекла. Амалии удалось перестроить и превратить эти лачуги в довольно привлекательный дом, но некоторые из обитателей хребта Моррисона считали, что для ее стиля жизни как раз подходила невольничья хижина. Мой отец не принадлежал к их числу.
– Ладно, если вы уверены, что справитесь сами, – согласилась Амалия, хотя я не поняла, к кому из нас она обращается.
– У нас все будет в порядке, – успокоил ее папа. – Похоже, этим летом особую радость Молли доставляют танцевальные занятия.
– Она держится естественно. – Амалия коснулась моего плеча. – Сосредоточенно и бесстрашно.
Мне показалось, что она использовала для описания моего поведения в танцах очень странную характеристику: «бесстрашно». Но мне это слово понравилось. По-моему, я поняла, что Амалия имела в виду. Когда мы кружились в ее доме, у меня возникало ощущение, будто я попала в какой-то запредельный, лишенный всяческих связей мир.
– К Молли сегодня приедет в гости подруга, – сообщил папа. – Они собираются ночевать в лесном доме.
– Если мама согласится, – добавила я.
Он, видимо, забыл об этой оговорке.
– Да, – сказал он. – Когда Нора даст свое согласие.
– Рискованное приключение! – Зеленые глаза Амалии сверкнули, и я кивнула, но она не смотрела на меня. Ее взгляд устремился на моего отца, а у меня возникло чувство растерянности, иногда возникавшее в их обществе. То ли у меня разыгралась фантазия, то ли эти двое действительно понимали друг друга без слов?
Амалия опять взялась за свою корзину и повесила ее на плечо. Я заметила там бутылку белого уксуса, выглядывающую из-под тряпки для пыли. Дэни говорила мне, что после уборки Амалии в доме много дней пахнет уксусом. Амалия прибиралась во всех домах Моррисон-риджа. За исключением нашего.
– Не лучше ли нам поторопиться? – предложил папа. – Я предпочел бы, чтобы этот провал скорее остался у нас за спиной.
– Пока, Амалия, – сказала я.
– Увидимся в среду, малышка. – Она махнула мне свободной рукой, а я сняла коляску с тормоза и покатила ее дальше по дороге.
– Так что же вы со Стейси будете делать ночью в сторожке? – спросил он.
Мы проходили мимо одной из деревянных скамеек, сколоченных моим дедушкой на обочине дороги. Когда-то давно, полагаю, с нее открывался отличный вид на горные склоны, но сейчас все скрылось за кронами деревьев.
– Слушать музыку, – ответила я, – болтать.
– И хихикать, – добавил папа. – Мне нравится, как ты хихикаешь со своими подругами.
– И вовсе я не хихикаю, – обиженно возразила я.
Иногда он говорил со мной так, словно я была еще десятилетней малышкой.
– Так уж и нет? – недоверчиво произнес он. – Нет, тебе не удастся обмануть меня.
– А вот и Адский провал, – сказала я.
Развернув кресло спинкой к спуску, я покрепче сжала ручки. Множество раз я видела, как Расселл скатывал коляску с отцом с этого провала. У него спуск выглядел на редкость простым.
– Ты готов? – спросила я.
– Всегда готов, – ответил отец.
Если бы к нему вернулись силы и он смог напрячь свои мышцы и рвануть вниз по этой дороге – то, я уверена, он так и поступил бы, но теперь он мало что мог, разве что надеяться на лучшее.
Я начала пятиться назад, крепко держа коляску и взрывая кроссовками дорожную землю. Коляска с отцом оказалась пугающе тяжелой, гораздо тяжелее, чем я ожидала, и мои мышцы дрожали от напряжения. Я поняла свою ошибочную самонадеянность, когда мы набрали скорость. Сердце колотилось в ушах. Когда мы достигли подножия, я едва не рыдала и порадовалась, что, сидя ко мне спиной, он не может видеть моего лица.
– Та-да-да-да! – торжествующе пропела я, словно спуск прошел как надо.
– Браво! – воскликнул он и, усмехнувшись, добавил: – Давай больше никогда не будем так делать.
– Верно, давай, – охотно согласилась я.
Импульсивно склонившись к отцу, я обняла его. Просто крепко прижалась к нему. Как же мне не хотелось его потерять.
3
Когда я подкатила к дому коляску с папой, глаза Расселла едва не вылезли из орбит.
– Ты сама стащила его с провала? – спросил он, когда я провезла папу через входную дверь в гостиную.
Я поняла, что он выразился образно, упомянув о стаскивании. В лексиконе Расселла имелось несколько исключительно оригинальных словесных выражений.
– Конечно, – небрежно произнесла я. – И сделала это с легкостью.
– В следующий раз мы позовем тебя, – сказал папа Расселлу.
– И чертовски правильно сделаете. – Расселл бросил на меня грозный укоряющий взгляд, вернее, попытался изобразить взглядом угрозу, но мне еще не приходилось видеть, чтобы его большие, как у кокер-спаниеля, глаза, такие же шоколадные, как цвет его кожи, сумели убедительно выразить особое недовольство. В любом случае я знала, что он не сердится на меня. Просто обеспокоен. Расселл полюбил моего отца. Делал для него все возможное. Поднимал с кровати по утрам, купал, выливал его мочеприемник, менял катетер, одевал отца, чистил ему зубы. Мне кажется, если кто-то зависит от вас так, как мой отец зависел от Расселла, то вы либо начинаете любить этого человека, либо в итоге возненавидите его. Промежуточного варианта я не представляла.
– Давай поздороваемся с мамой, – предложил папа, – а потом займемся книгой.
– Ты отвезешь его? – спросил меня Расселл, и я кивнула в ответ.
Расселл направился по коридору к своей комнате, смежной с отцовской спальней. Он всегда находился поблизости, на случай если понадобится папе.
Я провезла отца мимо больших окон гостиной, из которых открывался вид на высящиеся вдали горы. Когда мои родители обручились, дядя Тревор помог моему дедушке построить нам дом. На мой взгляд, у нас самый красивый дом в Моррисон-ридже, его небесно-голубые стены прорезало множество окон, смотрящих на бесконечную перспективу лесистых горных вершин и долин. В детстве я порой садилась на подоконник в столовой и воображала, как здорово быть орлом, способным вылететь из нашего дома и воспарить над горными вершинами. В том детстве моими мечтами еще не завладели «Нью Кидс» и Джонни Депп, а теперь мои фантазии переключились уже на иные, более соблазнительные, но земные темы.
Маму мы нашли на кухне, где она резала лук на деревянной доске. Она еще даже не сняла свою аптечную белую куртку с рекомендательной вышивкой на кармане: Нора Арнетт, дипломированный фармацевт. А на лице отражалось привычное выражение усталой озабоченности. Оно означало: «Я целый день провела на ногах, а теперь еще приходится готовить ужин для семьи и какой-то гостьи, у меня нет даже времени снять форменную куртку». Моя мать всегда думала слишком о многом. Если у нее не было в перспективе множества неотложных дел, она все равно придумывала какое-то нужное дельце. Она совершенно не умела отдыхать. Она была очень красивой, но в ее красоте ощущалась необычайная хрупкость, особенно когда она уставала или спешно, как сейчас, бралась что-то делать. Ее светлые волосы обладали тем прекрасным качеством, что седина в них совершенно незаметна. Их длины как раз хватало, чтобы завязать на затылке короткий «конский хвост», служивший для матери практически постоянной прической. Ее голубые глаза имели на редкость светлый оттенок, и белая кожа на щеках едва не просвечивала, зато ее полные губы так ярко краснели, что она не затрудняла себя использованием помады. Я знала это, потому что не раз копалась в ее косметичке, перебирая карандаши для подводки, тушь и щеточки и разочарованно обнаруживая, что там нет ничего, что могло бы сделать более соблазнительными мои бледные губы.
